Что обещало положить конец долгоруковскому засилью безо всякой пальбы, так это постепенный поворот в умах. Безмерными амбициями и нежеланием делиться властью господствующая фамилия стяжала всеобщую ненависть: им льстили в лицо и показывали кукиш в спину. Они возлагали надежды на брак с государем – но злопыхатели справедливо указывали на крайнюю холодность Петра в отношении к невесте. Княжна Екатерина платила жениху той же монетой, будучи влюблена в состоящего при цесарском посольстве графа Миллезимо. Толковали, что предполагаемая царица кончит монастырем, а родственники ее – Сибирью. Заносчивые князья презирали шепоты за спиной, не думая и не замечая, что идут путем Меншикова (кстати, из Березова пришло известие о смерти Светлейшего, приключившейся от грудной болезни). Они полагали, что могут пренебрегать общим мнением. Напрасно! Это громадная сила при любом государственном устройстве: разница лишь та, что в республике оно проявляется баллотировкой, в самодержавной монархии – тайными заговорами.
Помнится, в гостях у Болингброка приятель хозяина, поэт Александр Поуп, читал на память старинную пиэсу: там некий принц мучился сомнением, впутаться ему в грызню вокруг трона или предоставить событиям идти своим чередом. Нерешительность, как это обыкновенно бывает, не привела ни к чему хорошему. Однако, взвесив все резоны, я тоже склонился к выжидательной тактике. Вооружившись терпением, отложил решительные действия и смирился с задержкой грандиозных планов. На вопросы жаждущих вложить деньги в заморскую коммерцию – лишь разводил руками и многозначительно указывал вверх: как хочешь, так и трактуй. Трактовали большею частью здраво, и народной любви Долгоруким сие не прибавляло. А скоропалительное вмешательство в жизненные сроки августейших персон мнилось преждевременным и неуместным.
Но там, за гранью мира сего, рассудили иначе.
Глава 4
В тумане междуцарствия
Все расчеты и упования людские ничтожны перед волей судьбы. Еще недавно в Лефортовом дворце (где обитал государь после переселения в Москву) готовились к свадьбе – теперь к похоронам. Черная оспа превратила порфироносного отрока в хладный, покрытый коростою, труп. С первыми же признаками болезни началась атака на Долгоруких, вначале словесная. Их упрекали в подрыве здоровья государя через вовлечение в бесконечные охоты, пьянки и прочие несвойственные возрасту развлечения. Услышав сие от придворных сплетников, я разъяснил им свойства оспенного недуга – и тем, вероятно, способствовал выработке более зрелой версии обвинений. Стали говорить, что кто-то из фамилии продолжал являться ко двору, имея у себя дома больных оспой, и через то заразил императора.
Другие политически значимые персоны тоже не избегли жал змеиноязычной молвы. Цесаревна Елизавета перестала выходить в свет: то ли по нездоровью, то ли опасаясь разделить участь племянника (кстати, перспектива утратить красоту и остаться рябой пугает многих девушек хуже смерти). Тут же – молниеносно, как пожар по сухой соломе – распространился слух о ее беременности. Подумайте, дескать: может ли непотребная девица претендовать на трон?!
Голштинского принца очернить никто не пытался, потому что незачем. И так было ясно, что с ним явится в Москву батюшка-герцог – и снова начнет запрягать Россию в игрушечную тележку своих мелкопоместных интриг. Три года назад чуть в большую войну из-за него не вляпались – совершенно, по интересам империи, ненужную. Желания вновь усадить голштинцев себе на шею средь высших чинов заметно не было.
Грязномарательные сплетни завелись еще при живом царе, усиливаясь соразмерно тяжести его состояния. Когда стало ясно, что престол станет вакантным в течение часов, сановники сами, без объявления, потянулись в Лефортово. С притворной печалью на лицах, они готовились к междоусобной борьбе.
Обдумав свои возможности, я заранее отказался от всякой самостоятельной линии. Формально оставаясь иноземцем по вере и подданству, не имея ни влиятельной партии, ни войск в подчинении – на что можно посягать?! По темным и ненадежным известиям, Долгоруковы собирались учинить наследницей нареченную невесту государя, княжну Екатерину. Можно было догадаться, что поддержки они не найдут: все остальные сплотятся против них – и осилят. Чтобы сменить династию, надо обладать моральным авторитетом; нужны успехи не только в казнокрадстве и разврате. А самая сильная фигура… Чем ниже падала в глазах публики долгоруковская фамилия, тем выше поднимался Дмитрий Михайлович Голицын: ныне к нему готовы прислушаться и друзья, и враги. Пожалуй, за его плечом – самое безопасное место.
Заполночь вышли в огромную полуосвещенную дворцовую залу из внутренних покоев архиереи, совершавшие над умирающим юношей таинство елеосвящения.
– Государь император Петр Алексеевич почил с миром.
Разбрызгивая бриллиантами тусклые отблески свечей, сенаторы и генералы принялись креститься. Кто-то из Долгоруковых объявил, что избрание нового государя состоится завтра в десятом часу утра в палатах Верховного совета, куда приглашаются и синодальные члены. Духовные уехали, светские же остались – и началось предварительное совещание, без протокола.
Ловким маневром устранив духовенство, враждебная партия, кажется, избавилась от любых препятствий со стороны совести. Князь Алексей Григорьевич потребовал престола для своей дочери, потрясая некой бумагой, якобы письмом покойного государя, – однако вблизи смотреть не давал, да никто и не стремился. Смотрели в другую сторону, на фельдмаршала Василия Владимировича. Только он, будучи подполковником в Преображенском полку, мог бы поднять гвардию. Но самый уважаемый (и самый здравомыслящий) из фамилии хранил молчание, ни словом, ни жестом не выказывая поддержки родичу. Стало быть, среди Долгоруких нет единства?! Вздохнули с облегчением. Кто-то попытался вытащить из глубокого забвения монахиню Елену, сиречь Евдокию Лопухину, коротавшую старость в Новодевичьем. Не стали слушать: иноческий обет – не шутка. Наконец, заговорил Голицын. Сразу настала тишина.
Помня, что Дмитрий Михайлович не признаёт второй брак Петра Великого законным, я все же не ожидал, что он решится вот так рубить с размаху. В другое время, может, и не решился б, но теперь… Настал его час. Из уст князя лились не просто слова: скорее, готовые, глубоко продуманные статьи. Безжалостный звон меча Фемиды слышался в них. Формулировки, отточенные и блестящие, как орудие палача, напрочь отсекали от престолонаследия потомство Екатерины. Логически безупречная цепь рассуждений выводила на единственную персону, годную для занятия престола…
Анна?!
Мне это даже на ум не приходило! Большинству присутствующих, видимо, тоже. И все же Голицын был настолько убедителен, что у всех будто бельма с глаз упали. "Согласны!" "Что еще рассуждать?!" "Выбираем Анну!" – раздались дружные крики. Откуда-то появился прятавшийся дотоле Остерман (сие означало, что момент неопределенности благополучно пройден) и с радостью присоединил свой голос к общему хору. Смирившись с неизбежным, я тоже спорить не стал.
В самом деле, почему бы не Анна?!
Цесаревну, конечно, жаль. Хотя, возможно, для нее это к лучшему? Править империей – не женская работа. Тяжкая, кровавая и бесповоротно обременяющая совесть. Во всяком случае, для юной очаровательной девушки уж точно не подходящая. Вдовая герцогиня курляндская, конечно, тоже дама… Однако из многочисленных дам императорской фамилии – самая мужеподобная. Ростом на голову выше большинства кавалеров, мощного сложения, неглупая. И кстати – любительница пострелять из ружья!
Меня устраивает.
Князь Дмитрий Михайлович глядел триумфатором. Так привести к единому мнению все разнородные факции – великолепная политическая победа. Ганнибаловы Канны, если сравнивать с воинским искусством.
Во взоре победителя промелькнуло что-то непонятное… Какая-то затаенная мысль? На что там Ганнибал не отважился? Поход на Рим?!
– Передай мои поздравления супруге, Иван Ильич. – Громкий шепот за спиною отвлек на секунду. Два генерал-поручика: Семен Салтыков и знакомый мне еще с нарвской осады Дмитриев-Мамонов. Оба просто светятся от счастья, с трудом блюдя наружно траурный вид. В других частях толпы тоже начались шевеления. Сановники устали: ночь на исходе. Минута – и все разойдутся. Ну, что там припасено у князя Дмитрия?! Сейчас или никогда!
– Надо бы нам воли себе прибавить. – Голицын решился, наконец, высказать задуманное.
– Хотя и начнем, да не удержим. – Василий Лукич Долгоруков ответил так скоро, будто идея сия не была для него неожиданной.
– Право, удержим. Надо завтра же, написав, послать к Ее Величеству пункты.
Тем совещание и окончилось. Кто-то уехал из Лефортова, надеясь перехватить хоть пару часов сна за остаток ночи; кто-то остался здесь дожидаться близкого рассвета. Поутру не только внутренность дворца, но и окружающее пространство было заполнено людьми. Громадное число шляхетства съехалось праздновать свадьбу государя (назначенную на тот самый день, в который он умер). Теперь все они были здесь.