– Тогда можно.
Незатейливую мелодию Мария Фёдоровна заучила неделю назад, а слова я хорошо помнил:
В лесу родилась ёлочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом стройная,
Зелёная была.
Метель ей пела песенки:
– Спи, ёлочка, бай-бай!
Мороз снежком укутывал:
– Смотри не замерзай.
А теперь пойдёт чистая импровизация.
Но в лес пробрались злобные
Английские стрелки.
Оставили от ёлочек
Лишь щепки да пеньки.
В детских глазах испуг. Переживают, и это правильно.
Но на защиту ёлочек
Поднялся весь народ.
И подлым англичанишкам
Дал полный укорот.
Чу! В чаще ружья кашляют
И пушечки палят,
Проклятых англичанишек
Чихвостят егеря.
Вот вороги развешаны
На веточках висят,
А ёлочку зелёную
К нам в дом принёс солдат.
И ёлочка нарядная
На праздник к нам пришла,
И много-много радости
Детишкам принесла.
Смолк рояль, и в зале наступила тишина. Цесаревич Николай, с уважением посмотрев на зелёную лесную красавицу, негромко произнёс:
– Так вот ты какая, оказывается.
Мария Фёдоровна, не слышавшая слов песни до сего момента, с подозрением прищурилась:
– Павел, это твоё сочинение?
– Душа моя, ну как ты могла такое подумать? Песня народная, и я совершенно не притязаю на чужую славу. Своей хватает, однако.
– Точно-точно?
– Да чтоб прямо на этом месте провалиться!
Императрица посмотрела под ноги, словно ожидая немедленного исполнения обещания. Никто не проваливался.
– Но против опубликования в газетах возражать не будешь?
Супруга в ненависти ко всему английскому порою переступает грань разумного, и готова говорить об этом даже сегодня ночью.
– Да сколько угодно, пусть печатают.
Удовлетворённо кивает. Кажется, она стала русской более меня самого. Однако и у этого есть свои плюсы – введённые Марией Фёдоровной в моду старинные фасоны благородно сказались на облике и благонравии высшего света. Почему столь странное сочетание? Всё объясняется просто – выглядевшие в немецких или французских платьях страшными толстухами, в новом наряде женщины превращались в сдобных особ, а сарафан лишь подчёркивал приятную дородность фигуры. Метаморфозы... Известные безудержной блудливостью дамы приобретали вид невинных дев, и подступиться к таким с недвусмысленными предложениями стало чревато расцарапанной в кровь мордой. Примеров тому немало.
Где-то через час, заполненный игрой в фанты, томной итальянской арией в исполнении императрицы, и показательной рубкой свечей с канделябров сержантом Нечихаевым, Мария Фёдоровна спохватилась:
– Боже мой, детям давно пора спать!
Пожалуй, я поторопился с определением степени русскости. Нет пока в ней должной широты души и слишком глубоко въелась немецкая любовь к излишнему порядку. Глядя на погрустневшие мальчишечьи лица, решительно возразил:
– Команды "отбой" сегодня не будет!
– Ура! – в интонациях всё равно чувствуется неуверенность. – Ура?
– Гип-гип ура! Хочу кататься на коньках!
– Павел! – возмущается супруга.
– Царь я, или не царь? – хорошее настроение захлёстывает с головой, и тянет подурачиться. – Ну, что молчим?
– Царь! – подтверждает Николай.
– Царь-батюшка, – соглашается с ним Михаил.
– Императорское Величество! – поправляет обоих Нечихаев.
– Вот! – победно смотрю на Марию Фёдоровну. – А потому самодержавной монаршей властью объявляю сегодняшнюю ночь волшебной, с исполнением заветных желаний.
– Ура! – опять кричат дети.
Глаза императрицы вспыхивают загадочными многообещающими огоньками, и спешу поправиться:
– А кое для кого всё заветное откладывается на утро!
– И утром я найду под ёлкой настоящий пистолет?
– И шпагу?
Кажется, сыновья восприняли обещание перенести часть волшебства на потом слишком буквально. Ладно не попросили чего-то несбыточного – оружие в нынешнее время для детей не игрушка, а часть жизни, причём немаловажная. Не забыть бы только спрятать подальше расписных деревянных лошадок на колёсиках... обидятся.
– Все на каток! Где мои царские коньки?
Появление императорской семьи на льду Фонтанки вызвало некоторый интерес, переходящий в нездоровое оживление. Зачем? Не люблю суеты и с удовольствием остался бы инкогнито. Но нет, постоянно забываю о двух взводах охраны, которые и мешают сохранить тайну.
Так, а это что? Пустое, сделаем вид, что не заметили полуштоф, выпавший из-под полы енотовой шубы прилично одетого господина. Водка вовсе не под запретом, как уверяют некоторые недобросовестные недоброжелатели, просто очищенная с казённых заводов отнесена к предметам роскоши и облагается чудовищным налогом. Этот тип или на самом деле богат, или получил взятку бутылкой. Пусть его... в такую ночь мелкие грехи прощаются.
Коньки мы принесли с собой – удивительно, но они нашлись в кладовых Михайловского замка, причём и не искали долго. Попросил, и принесли. Поначалу боялся ступать на лёд. Сколько не катался? Но оказалось не так страшно, как думалось. На велосипеде точно так – один раз научился, и на всю оставшуюся жизнь. Кто говорит, будто велосипеды ещё не изобретены? Неправда ваша, прошлым летом видел нечто подобное не то в Ярославле, не то в Рыбинске. Сам на громадное деревянное чудовище залезать не стал, но люди ездили без трагических последствий.
Фонтанка освещена горящими в больших железных жаровнях кострами, а на чугунной ограде набережной неизвестный эстетствующий благодетель развесил разноцветные фонарики. И всё это сверху украшено крупными звёздами неожиданно ясной ночи.
– Лови! – игриво шлёпаю императрицу по... хм... будем считать, что безадресно шлёпаю, и бросаюсь прочь. – Догоняй!
Дети с визгом возглавляют погоню, но Мария Фёдоровна на провокацию не поддаётся – чуть поддерживая рукой длинный подол, она катится неторопливо, как и подобает царственной особе. Это я, в бекеше с мерлушковой выпушкой и сбитой набекрень мохнатой папахе, больше похож не на императора, а на сбежавшего от строгого присмотра семинариста. В неверном свете возраст точно не разглядеть, а росточком не вышел, чего уж скрывать.
А где мои загонщики, отстали? Ну, правильно, куда им угнаться за опытным конькобежцем. Но вместо них откуда-то слева выныривают две подозрительных личности. Ой, зарвался ты, твоё бестолковое величество, покушение не впрок пошло? Сейчас сунут нож под рёбра...
– Сударь, не желаете ли выпить с приличными людьми? – личности пьяны до изумления, и покушаются лишь на мою трезвость.
– Водку?
– Как можно? – удивляется первый, удерживающий себя на коньках с помощью роскошной трости с набалдашником из слоновой кости. – На честные капиталы водку пить зазорно, а воровать совесть не позволяет.
Второй если и потрезвее, то самую малость. Он заговорщицки подмигивает:
– Мы с братом на заводике нефть перегоняем для нужд военного ведомства, а уж сообразить сделать из дешёвого лафиту что-то более-менее приличное... Вам, сударь, это любой аптекарский ученик изготовит, а уж нам, образованным промышленникам, сам Бог велел.
– Не поминайте всуе.
– Да, вы правы, – согласился первый и достал из кармана запростецкого овчинного тулупчика бутылку. – Позвольте представиться – Модест Иванович Кручинин. А это мой брат – Амнеподист Петрович Вершинин.
– А-а-а...
– Мы двоюродные, – успокоил нефтезаводчик. – С кем имеем честь?
– Романов, – в свою очередь пришлось представиться мне. – Павел Петрович. Я, так сказать, по государственной части...
– Вот как? – восхитился Модест Иванович. – И государя-императора тоже так зовут.
За спиной захрустел лёд под коньками – кто-то на большой скорости остановился с разворотом, обдав нас веером брызнувшей снежной пыли, и очень знакомый голос произнёс:
– Боюсь вас огорчить, господа, но это и есть Его Императорское Величество.
Странная тишина, нарушенная стуком выпавшего из рук штофа. Я повернулся к подъехавшему так неожиданно Бенкендорфу:
– Александр Христофорович, вам не стыдно перед людьми за испорченный праздник?
Этого не спутаешь ни с кем – небрежно наброшенная на плечи шинель не скрывает ни мундира с орденами, ни пистолетов в поясных кобурах.
– Я им сочувствую, государь. Прикажете арестовать для полноты картины?
– Зачем? – смерил разом протрезвевших братьев оценивающим взглядом. – Лучше пригласите их ко мне для беседы. Ну, скажем так, послезавтра. Господ образованных промышленников устроит такая дата?
– Не нужно приглашать, Ваше Императорское Величество, мы сами придём, – за обоих ответил Амнеподист Петрович. По всему видно, что от падения на колени его удерживают лишь опасения более не подняться. – Прямо с утра и придём!
– К обеду, – надо поправить, а то и в самом деле припрутся ни свет ни заря. – И доложитесь у дежурного офицера. А теперь не смею больше задерживать, господа!
– Придут? – с сомнением спросил Александр Христофорович, глядя в спину удаляющимся нефтепромышленникам.
– Думаю, явятся обязательно. Знаете, мне они показались вполне приличными и честными людьми.
– Каспийские промыслы? – догадался Бенкендорф.