Последний возглас относился к Стерву, который аж побелел от боли во время этой не шибко гуманной "операции". К счастью узкий граненый наконечник болта, предназначавшийся против окольчуженных воинов, легко вышел из тела. И хоть кровь, прекратившая было течь, хлынула с новой силой, но Матвей, сноровисто перетягивающий повязками плечо, заверил, что особой опасности нет, ни кость, ни важные жилы не задеты.
- Господин сотник, разреши обратиться? - все сгрудившиеся вокруг Стерва обернулись на сбивающийся мальчишеский голос.
- Тебя что, поганец, не учили команды старших слушать, едрена-матрена? - Корней собирался уж было наградить Фому увесистой оплеухой и только жалкий вид отрока, зажимающего одной рукой разодранную щеку, не дал совершиться экзекуции. - После похода явишься к старшему наставнику Алексею, чтобы он тебе десять плетей всыпал. Впредь наука будет. А сейчас говори, чего там?
- Есть, после похода явиться к старшему наставнику! - судя по виду Фомы, он ожидал для себя куда большего наказания. - Вот та самая доска с буквицами.
- Михайла! - Дед дальнозорко отодвинул ее от себя, силясь прочесть процарапанные острым писалом письмена. - Михайла, у тебя глаза поострее, погляди, что здесь такого написано.
Подошедший Мишка с недоумением посмотрел на распахнувшего крылья журавля, бьющего острым клювом залезшую в кувшин лисицу, перевернул доску и медленно, с трудом осмысливая каждое слово, прочитал вслух:
- И запомни, падла, с тобой то же самое будет!
Следующие два часа тяжелого пути, когда несколько раз приходилось преодолевать завалы из срубленных деревьев, тоже не дали результата - татей настигнуть так и не удалось. Солнце уже совсем склонилось к горизонту, когда передовой десяток выскочил на пологий берег Горыни и остановился в недоумении. Подъехавшие Корней с Алексеем тоже не смогли определить - куда делся неприятель: следы оканчивались на этом берегу и напрочь отсутствовали на противоположном. Лишь подъехавший последним Стерв (из-за раны он с трудом держался в седле) разрешил загадку.
- Вот здесь они на насады грузились, - показал он здоровой рукой на плоский отпечаток. - И теперь их уже не догнать, потому как в темноте никаких следов не разберешь - куда поплыли, вверх, вниз ли. А может просто на пару-тройку верст сплыли, а дальше снова берегом. Теперь ищи ветра в поле.
- И никак этих поганцев не прихватить? - помрачнел Корней, не хотевший смириться с мыслью, что враг оказался хитрее и предусмотрительней его самого.
- Что ж, с рассветом можно попытаться найти след, да вот только сомнение меня берет. Уж больно хорошо у них каждая мелочь продумана была. Думаю и надежное укрытие тоже заранее приготовлено.
- Ладно, располагаемся на ночевку на берегу. Лука, Егор, разводите костры, да отрядите дозорных вдвое. Остальным спать вполглаза, не дай бог ночью припожалуют. Алексей и ты, Михайла, пойдем со мной, надо все хорошенько обмозговать.
Дождавшись, пока опричники роськиного десятка разведут костер, Корней знаком велел им удалиться, пристроился на пригорке и спросил у Мишки:
- Ну, что скажешь, боярич? Из чьих рук эта поганая доска вышла?
- Так ясно же все, деда! Эти пришлые не зря ж знак оставили - из-за Болота гостинец.
- Кхе-кхе, а ты, Леха, что скажешь? - дед помассировал колено увечной ноги и перевел взгляд на Рудного воеводу.
- А вот я уверен, что это рук местных лесовиков дело - больше некому!
- Похоже, Леха, мы об одном и том же подумали. Говори дальше…
- Деда, дядя Леша, ну какие местные? - Аж задохнулся от возмущения Мишка. - Зачем им это? Мы с этими дальними который год в мире живем. Да и знак на доске явно на Журавля указывает, и замученный этот человек с Яруги. Все ведь об одном говорит - из-за Болота вороги пришли и зубы нам показывают.
- Мало ли что там на какой-то доске было. Местные это были, и все тут. Только так и ДОЛЖНО БЫТЬ, - рубанул рукой воздух Алексей.
- Но ведь несправедливо же…
- Цыть, сопляк! Раскудахтался! - взревел было Корней, но оглянувшись по сторонам - не услыхал ли кто, сбавил тон и продолжал. - Вот в чем болезнь твоя, Михайла… не боярич ты! В душе у тебя боярства нет! То-то мне Алексей жалуется: "Михайлу мечом опоясали, а он то за самострел, то за кистень хватается, про меч забывает". А дело-то не только в мече! Мало все правильно делать! Надо еще и понимать правильно, а ты не понимаешь!
- Да что не понимаю-то?
- А то! Забыл, как еще зимой приговорили - воеводству Погорынскому быть? А какое ж воеводство, если местные сами по себе живут, да воеводу стороной обходят? А тут случай такой дорогой - мужей княжеских убили, холопов да скотину увели, а все следы именно здесь обрываются. Это ж какую виру на них наложить можно!
- Это что, деда, с ними также как с Куньим поступим?
- Зачем? - пожал плечами Рудный воевода. - Наехать мы на них наедем, и виру дикую наложим. А затем выбор дадим - либо все сразу за побитых княжих мужей имать будем, либо они согласны воеводе Погорынскому все дани да кормы давать и людишек присылать в войско.
- Тут четыре дреговичских селища в ближней округе. Вот их всех завтра с рассвета объезжать и начнем. Первая очередь - вон там на полуночи селище Трески, его род самый большой и хозяин он справный - ему есть что терять. А еще его можно старшим даньщиком сделать, чтобы ему лично часть от собранного шла, тогда он сам нашу руку держать будет. Вот поэтому я тебя, Михайла, и позвал. У тебя память покрепче - давай вспоминай, чего по Правде Русской за убийство да увод холопей полагается.
- Деда, я за ночь припомню, но ведь доказательств никаких, значит обман это, не по совести…
- Ты - боярского рода или нет?! Ты знаешь то, что другим не ведомо, ты в праве вершить то, что другим невместно, ты выше других, и это не требует доказательств! Но все это проистекает из одного: ты сам себя так ощущать должен! Слышишь? Не мыслить, а ощущать! А ты не ощущаешь!
Да еще запомни, Михайла Фролыч, все что воеводству Погорынскому и роду Лисовинов на пользу, то и хорошо, и честно, и справедливо! И никак иначе! А теперь иди и накрепко запомни, что сейчас услышал.
Только в третьем по счету селище нашлось, кому сказать слово против облыжных обвинений. В первом, самом большом из них - Уньцевом Увозе, где большаком был хитрющий, вечно себе на уме, Треска, все прошло совсем гладко. Поглядев на окольчуженных ратников и понимая, что слова бессильны, там где говорят мечи, он почти сразу согласился платить княжую дань через боярина Корзня и самому свозить ее в Ратное. А уж после назначения старшим данщиком и вовсе пообещал давать людей в воеводскую дружину да уговорить остальные селища заложиться за новоявленного воеводу. Заминка вышла только с определением полагающейся ему доли от собранных кормов и даней. Вполне осознав свою нужность Корнею Треска торговался как заправский купец на восточном базаре. Сидя за столом в хозяйской хоромине стороны спорили до хрипоты, приводя каждый свои примеры того, как это полагается быть по старине и обычаям, не по раз стукались кубками с медом в знак согласия, чтобы буквально через минуту разойтись в какой-нибудь новой мелочи. Наконец, почти через час торговли, когда скромно сидевший в уголке Мишка уже совсем перестал что-либо понимать, ударили по рукам.
Довольный Треска, велев младшему сыну седлать коня, отправился собираться в поездку, а Корней, допив налитый в кубок мед, ударил пустой посудиной по столешнице:
- Кхе, силен лесовик торговаться! Семь потов согнал! Нашего Никифора с Осьмой вместе переторгует и не почешется!
- А что такое, деда?
- По обычаю даньщик берет себе двадцатую часть от прибытков. Чтобы его рвение подстегнуть я хотел ему пятнадцатую предложить. А он ни в какую. Понимает, поганец, что сильно он нужен - десятину запросил. Уж так торговались и этак - сошлись на двенадцатой части. Но зато и людей в войско он почти вдвое больше обещал - не пятнадцать, а два с половиной десятка, да другие селища помочь уговорить.
- Пусть его пока. Нам бы сейчас побольше людей к себе привлечь, чтобы власть воеводскую признали, а выгоду мы и по-другому поимеем. - Михайла хитро подмигнул деду. - Если здесь наша власть будет, то всю торговлю под себя подгребем. Кроме как в лавке Осьмы торга поблизости нет. С этого нам намного больший прибыток получится.
- Кхе-кхе, ладно, рано пока еще прибытки делить, пошли, еще дел невпроворот.
Жители следующего, расположенного на небольшой возвышенности, селения быстро уступили уговорам Трески, подкрепленными видом оборуженных ратников. А вот в третьем нашла коса на камень. Небольшая весь была совершенно пуста - ни жителей, ни скотины, ни даже собак. Лишь перед входом в самый большой дом недвижно замер, опершись на плечо маленького мальчонки ветхий старец. Он безмолвно, не отрываясь взирал на то, как спешившиеся ратники бесцеремонно врываются в дома, прихватывая что приглянется. Светлые, выцветшие от времени, очи старика не выражали ровным счетом ничего, лишь рука, лежавшая на плече мальчишки (небось уже пра- или пра-правнука!) судорожно сжималась и разжималась.
- Домажир, воевода Погорынский, коего князь Туровский поставил, пришел с жалобой к нам. Мужей его невдалеке отсюда побили, хоромы их пожгли, холопов да скотину свели. А следы татей сюда ведут, - видно было, что Треска обескуражен отсутствием жителей и всерьез опасается за свое новое положение, если здесь его постигнет неудача.
- По Правде Русской, что великим князем Ярославом Владимировичем заповедана, коли не сыщется тать, то вся вервь в ответе, - вступил в разговор доселе молчавший Корней. - Михайла, ну-ка, скажи точно, что в Законе написано!