Наметили к вывозу элеватор, мясокомбинат, два колбасных цеха и овощную базу. Надо было достать десяток грузовиков без отдачи, людей на погрузку-выгрузку, и выпросить у флота хоть завалящий катерок с зенитным пулеметом для отпугивания самолетов. И за роту морской пехоты рассчитаться. Доктора оставил, и в Адмиралтейство пошел. А по нему продолжали стрелять…
Делать было нечего, надо было искать партнеров. Двадцать грузовиков взял на Кировском заводе. Они как раз предназначались для второй дивизии народного ополчения, и я пообещал их доставить адресату. В пароходстве нашелся вполне приличный транспорт на три тысячи тонн. Сразу на него погрузилась вся приданная трибуналу морская пехота. Ремонтники быстро стали устанавливать четыре зенитных пулемета, и малокалиберную пушечку – последние запасы. На войне все быстро кончается, кроме неприятностей и проблем.
А трюмы в пароходе глубокие, кто их заполнять-то будет? Побежал я в Кировский райком партии. Дайте людей. Дали – их ветром качает…
Ладно. Прихожу на рынок.
- Привет, - говорю одноногому инвалиду. – Собирай всех к вечеру, сядем на кораблик, поедем по заливу кататься. Отходим в 20.00. Кто опоздает – тот не в доле.
И пошел следить за погрузкой грузовиков.
Часам к шести народ стал подтягиваться. Мужчины осторожничали, издалека наблюдали, и только когда девушки с рынка стали на борт подниматься без всякой опаски, тогда и мужички рискнули.
- Бегом, бегом, билетов никто спрашивать не будет. Колхоз – дело добровольное, хочешь – записывайся, не хочешь – расстреляем.
Так с шуточками и прибауточками к нам еще человек шестьсот присоединилось – половина – женщины. И отчалило наше суденышко. В полночь мы уже прибыли на место, пришвартовались, моряки стали погрузочные средства на причале в порядок приводить, благо механиков у нас чуть ли не десяток оказался, а мы двинулись на разведку местности.
Ораниенбаумский плацдарм был достаточно большим – пятьдесят километров в длину и тридцать пять в глубину. Это не было заслугой Красной Армии – просто здесь немцы наткнулись на сюрприз, терпеливо поджидавший их еще с первой мировой войны. Этот участок простреливался огнем орудий с фортов "Красная горка" и "Серая лошадь". Одного этого было бы достаточно, чтобы остановить наступление любых сил любого врага. Но нет, сюда же были брошены 11-я и 18-я железнодорожные батареи, и бронепоезда "Балтиец" и "За Родину!". И в любой момент плацдарм могли поддержать огнем двенадцатидюймовки линкоров "Марат" и "Октябрьская революция". Линкоры Балтийскому флоту тоже достались в наследство от проклятого царизма, как советская власть не пыхтела и не тужилась, ни одного большого корабля у нее сделать не получилось. Эсминцы, подводные лодки, и вершина достижений – крейсера.
Так что немцы, быстро определив зону обстрела тяжелой артиллерии, в нее заходить не стали. Окопались по периметру и заняли оборону силами всего двух пехотных дивизий. А у Красной Армии на плацдарме их было в шесть раз больше – двенадцать. И еще вторая и пятая бригады морской пехоты и танковый полк из первой танковой дивизии. Понятно, что при таком распределении сил резервов для маневра у генерала армии Жукова не было. Откуда им взяться, когда стратег-педераст загоняет треть войск фронта на никому не нужный плацдарм?
Педераст – это я погорячился. Нормальная у Гоши Жукова ориентация, возит он с собой медсестру, увешивает ее грудь боевыми наградами. Здесь определение "педераст" скорее оценка волевых качеств генерала. Вся армия в курсе, как он в сороковом году на перроне в Москве рыдал. Не хотел в Киев ехать, хотел стать царицею морскою, и чтобы товарищ Сталин и Золотая рыбка были у него на посылках. А не получилось. Короче, редкая сволочь этот Жуков, и мой вам совет, парни – держитесь от него подальше.
В это время закончилась выгрузка грузовиков, и слегка ошеломленные полученными сведениями морские пехотинцы и гражданские добровольцы стали получать конкретные задания.
- Первым делом – выставляйте охрану. Затем – оценивайте запасы. Сразу сообщайте нам, будем решать – что грузить в первую очередь. Местных жителей не обижать, с военными не ссориться. Документы у нас в порядке, показывайте смело. За работу! – напутствую всех, напоминая прописные истины.
Мой приятель одноногий инвалид повел свою команду на ближайший овощной склад, там и элеватор рядом. Надо будет к ним первым заглянуть, когда все разойдутся.
- Песню запевай! – командует он.
- И две тысячи лет война, война без особых причин, война – дело рук молодых, лекарство против морщин….
Ну, ни черта себе выбор. Рок на все времена. Надо добыть попугая, научить его кричать: "Пиастры!", и подарить одноногому. И буду его звать Джоном Сильвером. Иваном Серебряковым, в переводе на русский....
Я свое отделение без песен в осеннюю темноту увел, мы – разведчики, дети ночи.
На выбранном мной для вывоза продукции мясокомбинате никого не было. Даже охраны. Вполне ожидаемо. Начальство убежало, а рабочие без понуканий и угроз со стороны руководства сразу производство бросили. Туши в разделочном цехе пропали, стухли, и вонь стояла скверная. Мы все двери задраили, не стали возиться с гнильем.
Зато склады готовой продукции нас порадовали. Сало копченое, сало соленое, полутуши копченые, окорока, колбасы твердокопченые палками и просто копченые кольцами, а в недалеком городе школьницы на панель идут за корочку хлеба. И почему я так не люблю городское руководство? Наверное, я им просто завидую.…Эх, ибо человек есмь.
Дорога была в приличном состоянии, и мы решили начать работу немедленно. У нас, в отличие от Гоши Жукова резерв был – шесть грузовиков, полсотни волонтеров и сотня женщин. Вот мы их всех и включили. Из склада – в кузов машины, из кузова – в грузовую сетку, ее краном – в трюм, и там разгрузить. К рассвету мы с мясокомбинатом закончили. Около ста тонн вывезли. Ставим крестик - объект освоен полностью.
Пошли один за другим грузовики с овощных складов и элеватора. Мука и зерно в мешках. Мужчины работали вдвоем, женщины – вчетвером. Три тысячи тонн, это же сколько мы грузиться будем?
- Воздух!
Ох, не зря мы наши пулеметы с танков скручивали! Не ожидал наглый "Юнкерс" такого ответа от невзрачного суденышка. Только он в пике начал выходить, как потянулись к нему нити "трассеров", четко видные даже днем, загрохотала пушечка, лязгая гильзами. Сразу мы ему не понравились, отвалил в сторону.
- Даже крылышками не помахал на прощание, - говорю я. – В следующий раз сбивайте его на хрен, нечего с ними шутки шутить, пугать. Непонятно, только, откуда он взялся?
И пошел дальше мешки с мукой укладывать. Двадцать мешков – тонна. Тысяча тонн – двадцать тысяч мешков. Девчонки овощи в сетках в соседнем трюме таскают. Человек тридцать в караулах и на вахте.
- Эй, навались, братья-славяне! Для себя работаем, не для дяди!
Хотя и для дяди тоже. Для дяди доктора, и для директора столовой с Кировского завода. И для других, кого я не знаю, а они никогда не услышат про меня. Да и черт с ней, со славой, зато кто-то останется в живых.
- Эх, яблочко!
И к пяти вечера мы трюмы забили. Повалились, кто где стоял совсем без сил. Грузовики и два взвода морской пехоты оставили на берегу, и сотню девушек бездетных и одиноких, чего их возить взад вперед? Все равно мы послезавтра вернемся оставшееся добро вывозить. А команда повела судно обратно – в Ленинград.
- Делим так. Мясопродуктов каждому по шестьдесят килограммов. Муки и овощей по сто тонн отдаем в больницы и на Кировский завод. Двести тонн – в пароходство. С оружейниками рассчитываемся за работу. Короче, выходит на каждого человека четыреста килограммов муки и столько же овощей. Неплохо прокатились, пополнили запасы. Завтра отдыхаем, прибираем свою долю, а послезавтра вечером еще раз погрузимся. Вопросы, предложения есть?
- Сразу отплывать после выгрузки! – все кричат.
- Ага, куй железо, не отходя от кассы. Знакома мне такая жизненная позиция. Только потом не плакать, - отвечаю.
Договорились, значит. Правильно, в принципе, в городе не один Кировский район, в каждом райкомы есть, там тоже не дураки сидят, додумаются пригороды обшарить на предмет продуктов. А тут кто успел – тот и прав.
Первым делом стали людям долю выдавать. Кому не было куда везти, мы ангар себе выпросили. Начальник снабжения порта, получив зерно и овощи, готов был с нас пылинки сдувать, и свечки за наше здоровье ставить, и склад нам отдал без звука. Тем более, всего на месяц. Всем выписали справки – продукты их собственность. Количество прописью, казенная печать.
- Народ рынка, - говорю. – Время наступает лютое. Люди будут умирать на наших глазах. Я не знаю, что делать. Решайте сами. Вам уже всем хватит спокойно прожить до весны. Отвечаю – дальше будет легче. Кто за зиму не умрет – тот останется жив. Если осколком случайным не достанет, но это уже от личного счастья зависит. Судьба. Трудно картошку жаренную есть с салом, глядя в глаза голодному человеку. Это только у большевиков получается. Поэтому предлагаю – держаться всем вместе, так легче будет. Неподалеку от рынка институт есть, занимайте его. Я вам не приказываю, просто советую. Решать в любом случае вы должны сами. У меня все.
- Что-то ты, капитан, власть не особо жалуешь, - говорит мне мой приятель.
- Я о ней слишком много знаю, чтобы уважать, а отбоялся я свое давно и не здесь, - отвечаю. – Нет у этой власти на меня управы, ни кнута, ни пряника. Такие дела.
- А почему дальше будет легче? – спрашивает.
Все стоят тихо, уши на макушке.
- Ладога наша. Вопрос – почему баржами продукты не завозят, не ко мне, не знаю. А лед встанет – есть уже в Адмиралтействе проект автомобильной дороги по льду, поэтому твердо обещаю, весной будет легче.