Тезка мой, лейтенант НКВД по прозвищу Капкан, нас увидев, сильно разозлился. Загнал на буксир по грузовому трапу адмиралтейскую машину, сказал, что нечего искать приключений на ягодичные мышцы, и мы сейчас все поедем кататься на буксире по заливу. И мы поехали.
В бывших дачных поселках был слоеный пирожок. Саперы, танкисты, зенитчики, смешались в кучу кони, люди, еще и чайки летали по небу, пронзительно крича.
- Олег, брат, прости меня, что я тогда вас на дороге подобрал. Жил бы ты простым сержантом, выполнял бы свои нехитрые боевые задачи, а не ходил бы каждый день рядом со смертью, - бормочу жалостливо, извиняюсь.
- Забей, - отвечает Капкан, - мне быть командиром больше нравится. Вон, наши бегут. Бойцы, ко мне!
Это оказались не пограничники – конвойный полк. Форма та же, а содержание иное. Но дело знали, обстановкой владели. Где школьники работают, были в курсе.
- Давайте, мы вас проводим, товарищи командиры, - предлагают вежливо. – И договориться поможем. Там расценки простые – ненадолго если, то булка хлеба. А если на всю ночь, то консервы или бутылка. Это охране. А с бабами – кто расплачивается, кто нет.
Что-то мне их разговоры не понравились. Даже протрезвел, лучше, чем от морской прогулки. Девчонки на войне, это вообще – страх и ужас. Любой норовит ей юбку задрать, а то завтра убьют, и больше ничего уже не будет. У немцев этот вопрос лучше был продуман – у них были бордели. Для солдат, унтер-офицеров и офицеров. И отпуска домой. А в Красной Армии каждый выкручивался, как мог. Что же тут происходит?
Девчонки на развалинах кирпичного строения собирали строительный мусор.
- Опоздали вы, товарищи командиры. Нет здесь женщин. Видно, летчики всех к себе увезли. Одни ученицы остались. С ними сплошная морока. Кричат, что писать будут самому товарищу Сталину. Если только потом их в залив скинуть. Тогда точно не пожалуются, – дали конвойные бойцы ценный совет.
Последний на этом свете. Меркулов по своему обыкновению ножом сработал, воткнул ближнему к нему бойцу прямо под ребро. А Капкан просто кулаком в переносицу ударил. И покойник кулем свалился на землю.
Вышли мы из кустиков, идем не торопясь, окрестностями любуемся. Один с винтовкой у стены, двое у костра, маловато будет…
- Олежек, спаси нас!
Все, маскарад не пройдет. Бежит ко мне, путается в тряпках бедный заморыш Машенька, а охрана растерялась. Форма у нас уж очень страшная. Пожалуй – самая страшная в мире.
- Они Лену еще утром в землянку завели, ее тоже спаси!
Это ценно, у них тут еще и землянка.
- Работаем без ограничений! - командую.
А у Капкана пулемет уже стреляет по двум любителям тепла у костра, а Меркулов мчится прыжками к последнему часовому. Тому бы бежать, ушел бы по зарослям, а он стал винтовку сдергивать, ремень, как всегда, перекрутило, не успел. В землянке еще пятеро было. И девица на лежанке. Надо было сюда просто гранату кинуть, меньше было бы хлопот. И все девицы сюда лезут, а их там три десятка. Хоть и худенькие еще, но все равно, тесно. Качнулась толпа вперед молча, и только визг раздался, когда они кому-то глаз пальцами выдавили. Хорошо прокатились…
Оружие, документы забрали, трупы в землянку сгрузили, связку из трех противотанковых гранат сделали, и в открытую дверь метнули.
- Типичная картина – нажрались солдатики, стали с гранатами возиться, произошел несчастный случай, куча фарша на выходе, - говорю громко, всех успокаиваю. – А теперь все на катер, и уезжаем.
- А до цитадели у нас топлива не хватит, - сообщает мне Капкан.
Очень вовремя.
Не успел эту информацию переварить, Меркулов из отсека вылезает – у девчонок вши. И короста у половины. Три дня не ели. У девочки Елены жар и истерика, того и гляди, на палубу полезет – топиться. Зашибись.
- Так, - говорю, - кто захочет поплавать, мешать не надо. Это естественный отбор в чистом виде – выживает сильнейший, а слабейший – не выживает.
Новый довод в вечном философском споре о ценности человеческой жизни и праве личности на самоопределение вызвал определенный интерес. Насупились девицы, думали, что им тут будут слезы вытирать. Нет. Спускаемся все вниз, тесно, но зато тепло, и не дует.
- Всем слышно? Детство неожиданно кончилось, девушки.
- И женщины, – добавил ехидный голос из полутьмы.
- Что тоже здорово, девушка может парня только поцеловать, а женщина может предложить значительно больше, главное, чтобы всем было хорошо, - добавляю в беседу немного рационального цинизма.
Прочитал им десятиминутную лекцию о любви и сексе, и разнице между ними. Заинтересовал аудиторию.
- Ладно, лирику отставить. Переходим к серьезным вопросам. Домой вам уже нельзя. Телефоны работают, вас уже милиция ищет за самовольное прекращение работы. Потом ходить по районному отделению, вас по одной спасать – слишком долго и непродуктивно. Слушайте и запоминайте, как все было. Приехали командиры НКВД. Капитан Синицын - это я, показал охране документы, снял вас с работ, мы погрузились на буксир, и отплыли в Ленинград. Когда мы уезжали – охрана была жива и здорова, нам вслед солдатики кричали добрые слова прощания. Все. Всем понятно? И в подробности не вдаваться, кормили плохо, вы мало спали, вам холодно было, кто и где стоял, и во что был одет – вы не помните. Никаких деталей. А мы уж вас выручим. Мы сейчас навсегда вместе - братья по крови. Крови поганой этих тварей, позоривших нашу форму. Кстати, за успешную операцию по ликвидации группы врагов народа объявляю вам благодарность!
- Служу трудовому народу, - прошелестело от стены.
Ленка в себя пришла. Подошел к ней, сел на одеяло, она съежилась. Клин клином выбивают, взял ее в охапку, положил голову к себе на колени, погладил.
- Все, что нас не убивает, делает нас сильнее, - чужие слова, но правильные.
Надо бы молодежи на чувства надавить.
- Не раскисайте, война еще только началась, - говорю во весь голос.
И начинаю:
- Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…
Рванули хором, были бы на конкурсе – главный приз был бы наш. Зубы сжали, поставь перед ними тот конвойный полк и доблестных авиаторов, девчонки всех бы кончили. Даже Елена села.
- Первым делом пойдете в санпропускник. Одежду сжигаем. Волосы бы лучше наголо состричь. Для пользы дела. Рискнете? А мы будем наши проблемы решать, – сообщаю девушкам, что их ждет в городе.
Топиться, кажется, уже никто не будет.
- Что делать-то будем? – спрашивает Меркулов.
- Безгранично верить в своего командира, то есть в меня, - говорю вполне серьезно. – Капкан, ты водку пить любишь?
Ухмыляется лейтенант-орденоносец, или он не русский человек?
Разбиваем нашу одну большую задачу на ряд мелких.
Надо девчонок устроить так, чтобы им никто не мог вопросов задавать. И чтобы это со стороны красиво смотрелось. Мы их сняли с трудового фронта. Зачем? Убедительная причина только одна – чтобы забрать их на другой фронт. Радистки? Санитарки? У нас в цитадели есть госпиталь, но двадцать четыре санитарки - это перебор. Зенитчицы. Три батареи без расчетов. Это достойная мысль.
Причалили. До штаба три квартала, добежим под дождем. Девиц загнали в баню, на три часа договорились, мыло, простыни. Нашли дежурного по отделу снабжения, быстро вопрос с одеждой решили – он нам летнее обмундирование, белья по два комплекта, обувь по размеру, а мы ему без всяких расписок скидываем пять тонн муки. Разгрузка и доставка его – без нашего участия.
Сейчас надо за три часа документы привести в соответствие с легендой. Поехали к флотским друзьям. Капкан с ящиком водки зашел прямо в канцелярию начальника артиллерии флота. Самого Грена там, естественно, не было, да и не полезли бы мы к контр-адмиралу. Нам и дежурного вполне хватало.
- Выручай, братишка! Послало нас начальство еще вчера за пополнением на наши зенитные батареи, а мы загуляли. Выдай нам документы задним числом, неохота пропадать ни за понюх табаку, - стали мы ему на жалость давить.
Водка водкой, жалость жалостью, а пять мешков муки дело решили. Есть у нас приказ на тридцать два человека списочного состава в два зенитных взвода Шлиссельбургской крепости. Вот мы днем девушек согласно ему с работ и сняли.
Выглядит все прилично, даже удивительно.
Катер на дезинфекции, вши – насекомые опасные, переносчики сыпного тифа, с ними в НКВД борются жестко. Школа за три недели полностью загажена – полы вскрыты, вода выключена, туалеты забиты, такое впечатление, будто дикое племя вырвалось из каменного века, прямо из пещер и в здание. А нас двадцать семь человек, однако. И до утра еще далеко. Выклянчил у дежурного ключ от ленинской комнаты и тридцать матрацев. Перебьемся. Война, в конце концов.
Девицы стричься не стали, заверяя, что со вшами покончено раз и навсегда. И больше они никуда и шага не сделают без куска мыла в рюкзаке. Мы с парнями тоже быстро сполоснулись, один раз в парную зашли, и нас выгнали пришедшие из рейда пригородные партизаны. Под Ораниенбаумом тоже вермахт лез вперед, нащупывая слабые места советской обороны.
И пока мы предавались незамысловатым развлечениям, 58 пехотная дивизия вермахта вошла в Красное Село, а первая танковая зацепилась за окраины Пулково. Погибло два полка гвардейцев из дивизии Трубачева. Там тоже никто не сдался, как и наши артиллеристы под Лугой.
Будущих зенитчиц, в столовой покормили вечной казенной перловкой и черным хлебом. Мы все из рюкзаков выгребли, по двадцать граммов им налили. Чисто для запаха, дури у них своей хватало. И спать залегли.
Оказалось – ненадолго.