А ведь есть еще множество названий со слогом "Чэд" - начиная с Чэдакра и кончая Чэдуиком. Все они увязываются с именем кельтского аналога - Седвалы. Правда, в этом случае возможны вариации. А теперь давайте отыщем в словаре слова, содержащие слог "кад" и проследим их происхождение. Что у нас получается? Кадди, кадет, кадуцей, кади в арабском языке… Пройдя по этой цепочке, вы приходите к легендарному финикийцу Кадму - тому самому, который основал семивратный град Фивы и подарил грекам алфавит. Кадуцей - это геральдический символ, представляющий собой магический жезл, обвитый двумя змеями. Позже он превратился в символ знаний, в особенности медицинских (и поныне кадуцей изображается на лицензионных табличках). Сам Кадм - исключительно интересный персонаж, с которым связано множество глубоких ассоциаций. Например, он, как известно, посеял в землю зубы убитого дракона, и это можно рассматривать как еще одну версию Вавилонской башни. Однако главное, что меня сейчас в нем интересует - его финикийское происхождение. Не могли ли троянцы оказаться предшественниками финикийцев? Ведь с географической точки зрения они принадлежат к одной и той же группе. К тому же имя Брут одинаково распространено как здесь, так и в троянской традиции.
Однако вернемся к нашим баранам, то бишь к "кадам". Мы знаем, что в древности финикийцы были единственными иностранцами, посещавшими Британские острова. Они являлись носителями прогресса (возможно, они же познакомили британцев с письменностью) и новых идей из Средиземноморья. Финикийцы скрывали от остального мира месторасположение островов, так как желали сохранить монополию на местные месторождения олова, которое служило сырьем для изготовления бронзы. Возникает вопрос: а откуда прибывали финикийские корабли? Скорее всего, ближайшим и крупнейшим портом являлся Кадис - город, который на протяжении тысячелетий сохранил свое финикийское название.
Мне кажется, вполне разумно предположить, что все названия, содержащие слоги "кад", "сед" и "седрик", восходят к названию Кадиса, которое, в свою очередь, происходит от имени Кадма - мифического носителя внешней культуры. Почему бы и нет? Подобные связи живут столетиями. И поныне кади - высокопоставленный судья, знаток мусульманского права. Слово "кадди" происходит от французского "кадета" - представителя младшей генеалогической линии в аристократических семействах. Еще одно французское слово "кадо" (cadeau) в переводе означает "подарок, плата, мзда". Я практически незнаком с семитскими языками, но готов побиться об заклад, что древние евреи (и прочие семиты) возводили слог "кад" к названию таких городов как Вавилон, Тир и так далее. Так почему бы этим богатым и таинственным чужестранцам (которые приплывали на кораблях и привозили с собой всякие диковинки) не увековечить в своем имени название родного города Кадиса? Получается, что они были представителями народа Кадма - легендарного носителя знаний и посланца богов. Для низко развитых островитян, продолжавших жить в каменном веке, приезжие финикийцы и сами, наверное, выглядели богоподобными. Они появлялись в роскошных одеяниях из тирренского пурпура, приносили с собой своих богов, их изображения до сих пор можно видеть на ранних британских украшениях из металла. Некоторые финикийские гости задерживались в Британии, их гены продолжали жить в крови местной детворы, а их родные названия просочились в названия английских городов и деревень. Я бы не удивился, если б узнал, что именно они принесли на острова идею христианства еще до того, как она пустила корни в Риме.
Ни в одном из источников я не нашел даже намека на подобную теорию. Наверное, предполагается, что тысячелетняя связь с Западом начисто вытравила память о единственном ярком и цивилизованном народе, пришедшем с Востока. Лично я в это не верю - и сама английская земля доказывает мою правоту.
ЧЕЙЗУ
Сомерсет, 25 мая 1959 г.
(от Элейн С.)
Пишу в качестве постскриптума к тому письму, которое отправила Элизабет в субботу. На выходных Джон прочитал мне то, что написал в последнее время, и я хочу поделиться впечатлением. На мой взгляд, его стиль заметно улучшился. Он тут в очередной раз перечитывал винаверовские заметки по поводу Мэлори, а после этого заявил: "Мэлори сократил и переделал на свой лад французов, так почему я не могу так же поступить с ним самим?" Версия Стейнбека постепенно обретает жизнь, и мне хотелось бы, чтоб Вы это узнали. Он сам рассматривает написанное как черновой набросок - так сказать, заготовки, из которых потом создаст окончательный вариант текста. "Но почему же ты не поставил в известность своих друзей?" - удивилась я. Ответом мне был возмущенный взгляд! Понимаете, процесс идет - роман эволюционирует. Другое дело, что происходит это медленно. Но в любом случае я считаю, что вы оба оказали неоценимую помощь и сильно продвинули вперед эту эволюцию.
ЧЕЙЗУ
Сомерсет, 8 июня 1959 г.
Я все время думаю об Э. О. Знаете, за все время нашего сотрудничества - а это долгие годы! - вряд ли найдется хоть один момент, который не был бы омрачен какими-то проблемами. Бедняжка Элизабет наверняка не раз мечтала, чтобы мы все оказались в аду с переломленным хребтом. Насколько для нее было бы проще, если б мы просто занимались своим делом - писали, отсылали ей куски текста и получали взамен деньги или же уведомления об отклонении рукописи, - а главное, не втягивали бы ее в подробности нашей личной жизни. Подозреваю, что она ужасно от нас устала. К тому же ее не может не заботить, что все это уже вошло в привычку. Мы без всякого зазрения совести взваливаем свои беды на ее плечи, причем всегда одни и те же беды! Не удивлюсь, если в один прекрасный день она вдруг взбунтуется. Ведь что получается: вместо прекрасных завершенных рукописей она получает сплошные извинения и отговорки, а еще претензии и недовольные гримасы, а еще бесконечные счета и убытки. Писатели - проклятое племя. Если о них и можно сказать что хорошее, так это то, что они все-таки не актеры (те еще страшнее). Однако, боюсь, это служит слабым утешением для литературного агента. Вот интересно, как давно кто-нибудь из клиентов Элизабет интересовался ее делами и чувствами (и случалось ли такое вообще)? Нет, что ни говори, а это неблагодарная работа. По мне, так лучше завести дома пяток ядовитых змей, чем связаться с одним писателем. Ведь непосредственное написание текста представляет собой наименьшую из проблем. А вот все терзания и метания автора, его ошибочные суждения (которые к тому же что ни день меняются), те страсти, которые кипят в его душе - вот на что тратится больше всего времени и сил. Думаю, если б все вышеперечисленное подлежало опубликованию вместе с текстом - вот тогда бы мир понял, что и почем в этих книгах. Телевидение в этом отношении более счастливый вид творчества, ибо - в силу свой специфики - избавлено от подобной маеты. Что касается рукописей, го они выматывают всю душу.
Возвращаясь к Мэлори - вернее, к моей интерпретации его интерпретации - хочу выразить надежду, что этим дело не кончится, и что основной текст выйдет в сопровождении интерпретации (то бишь пояснения) уже моей интерпретации. Я продолжаю писать, несмотря на все сложности, возникающие в ходе работы. Что меня раздражает больше всего, так это вопиющая абсурдность большей части повествования. Две трети материала вообще не имеют никакого смысла - так, детский лепет в темноте спальни (если Вы когда-нибудь проводили лето в скаутском лагере, то поймете, о чем я). Сначала у меня просто руки чесались повыбрасывать всю эту ерунду из текста. Но затем я вспомнил бесконечные прения в нашем конгрессе, слушания по делу Сакко и Ванцетти… или же разглагольствования о "превентивной войне" и нашей политической платформе, а также расовые проблемы, которые никак не удается уладить… и внутригосударственные отношения, и движение битников - и тогда мне стало ясно, что весь наш мир построен на абсурде. В рамках этой схемы рыцарские странствия выглядят ничуть не глупее того, что происходит в современном мире. Очевидно, бессмыслица заложена в самой человеческой природе. Попробуйте проанализировать поведение людей с точки зрения здравого смысла, и Вы убедитесь в моей правоте. Раскритиковав в пух и прах все человечество, я оглянулся на собственную жизнь и увидел, что и сам-то не слишком отличаюсь от порицаемого мною большинства. Я тоже принадлежу к той же самой глупой породе и барахтаюсь в той же луже, что и все человечество. Склонность к бессмысленным поступкам у меня в крови, и тут уж ничего не поделаешь. Однако, открылось мне, абсурд этот тоже имеет смысл. Он напоминает откровения дельфийских пифий, которые под воздействием наркотических воскурений несли всякую околесицу. И лишь потом, задним числом, их предсказания приобретали некую осмысленность.
Сейчас я пишу главу о Гавейне, Ивейне и Мархальте. Мне пришлось изрядно покорпеть над образами этих парней. Дело в том, что у Мэлори концы не сходятся с концами. Просто какое-то нагромождение ненужных деталей, невыполненных обещаний и неоконченных сюжетов. Взять хотя бы тот же белый щит - он появляется, а затем исчезает, так больше и не всплыв на протяжении романа. К чему он был, для чего? Непонятно… Хочется верить, что мне удалось вдохнуть немного жизни в этот эпизод (боюсь только, что совсем немного). Со временем я чувствую себя все более свободно в рамках повествования. Правда, здесь тоже требуется чувство меры. Необходимо сохранять уважение к материалу, ибо, отвергая какие-то сюжеты, вы отвергаете и действующих персонажей.