Для скандинавской мифологии - в том виде, в каком она дошла до наших дней, - характерно одновременное бытование в двух "измерениях". Первое - то самое существование вне времени, "здесь" и "сейчас", в круге вечного возвращения, как назвал этот мифологический принцип Мирча Элиаде: "Все повторяется до бесконечности и на самом деле под солнцем не случается ничего нового. Но это повторение… придает событиям реальность". Второе "измерение", напротив, наполнено временем; это внутреннее время мифологической системы, определяющее и описывающее ее возникновение, развитие - и гибель; вся мифология скандинавов, все действия богов и героев подчинены единому, разворачивающемуся во внутреннем мифологическом времени эсхатологическому сюжету о гибели мироздания в языках пламени (или, по другой версии мифа, во вселенской стуже). И эта "предустановленная эсхатологичность" проводит четкую разграничительную черту между скандинавской мифологией и другими индоевропейскими мифологическими системами. Эта "мифическая идеология" уникальна, и вряд ли будет преувеличением сказать, что в ней в полной мере отразилось мироощущение жителей европейской периферии, обитателей сурового Севера, где природа "грандиозна, как в первый день творения" (М. И. Стеблин-Каменский), где отсутствует даже погода в привычном понимании: "Погода здесь - не состояние атмосферы, а события, непредсказуемо и по несколько раз на дню меняющие картину земли и неба. Уцелеть… и дать начало новому народу можно было, только одушевив стихийную жизнь этой земли культурой" (Смирницкая).
Это мироощущение замечательно уловил Иван Бунин:
Он на запад глядит - солнце к морю спускается,
Светит по морю красным огнем.
Он застыл на скале - ветхий плащ развевается
От холодного ветра на нем.
Опираясь на меч, он глядит на багровую
Чешую беспредельных зыбей.
Но не видит он волн - только думу суровую
Означают изгибы бровей.
Древен мир. Он древней. Плащ Одина как вретище.
Ржа веков - на железном мече…
Черный ворон Хугин, скорбной памяти детище,
У него на плече.
Как уже упоминалось, основные сведения по скандинавской мифологии сохранились в записях XIII века - стихотворной "Старшей Эдде", содержащей песни о богах и героях, и прозаической "Младшей Эдде", учебнике скальдического искусства, составленном знаменитым исландцем Снорри Стурлусоном. Отдельные мифы реконструируются по позднейшим сагам - например по "Саге о Вельсунгах" или по "Саге об Инглингах". Мифологические мотивы обыгрываются и в поэзии скальдов - прежде всего в так называемых "кеннингах", то есть скальдических метафорах, часто содержащих аллюзии и отсылки к эпизодам мифов. "Рационализированные", сведенные с небес на землю мифы приводит в своем сочинении "О деяниях датчан" датский хронист Саксон Грамматик.
Христианизация Скандинавии привела, в том числе, и к забвению мифов, записи которых прозябали невостребованными в монастырских библиотеках, - мифов, но не веры, бытовавшей в сельской глубинке на протяжении столетий, несмотря на все усилия христианских священников. Лишь с началом "ученого ренессанса" в северной Европе, пришедшегося на XVI–XVII вв., мифы скандинавов были открыты заново и вернулись в европейский культурный контекст. Романтическое движение с его неиссякаемым интересом ко всему "народному" превратило мифы из предмета изучения филологов в достояние широкой публики. "Как и во многих других областях духовной жизни, в изучении мифа романтизм открыл новую страницу. И как во многих других областях, в изучении мифа до сих пор разрабатывается многое из того, что начали разрабатывать романтики. Сущность романтического открытия мифа заключалась в том, что несостоятельность всех старых толкований мифов вдруг стала очевидной. Мифы были осознаны как Правда (с большой буквы) и как создание Народа (тоже с большой буквы) и в силу этого стали объектом восхищения и поклонения".
Что касается мифологии "континентальных" германцев, отрывочные сведения о ней содержатся в трудах Цезаря, Тацита, "Истории гетов" Иордана, "Войне с вандалами" Прокопия Кесарийского, "Истории саксов" Видукинда Корвейского, "Истории лангобардов" Павла Диакона, "Церковной истории народа англов" Беды Достопочтенного, хрониках Григория Турского и Фредегара, у Саксона Грамматика и Адама Бременского. В начале XIX столетия выдающийся немецкий ученый Якоб Гримм собрал все известные к тому времени сведения о германской мифологии и фольклоре в грандиозной как по объему, так и по широте охвата материала книге "Тевтонская мифология" - неоценимом источнике информации по истории и культуре германских народов.
Век двадцатый стал эпохой подлинного возрождения германо-скандинавской мифологии - как культурного, так и практического. Новое язычество, буквально захлестнувшее Европу и Северную Америку, "восстановило в правах" древнюю веру, придав ей официальный статус (тут можно вспомнить и "нордический культ" нацистов, и более поздние события культурной и религиозной жизни североевропейских стран) а в художественной литературе сложилось целое направление, получившее название "нордической фэнтези" и опирающееся на сюжеты мифологии германцев и скандинавов (аналогичная ситуация наблюдается и с мифологией кельтской). Иными словами, германо-скандинавские мифы вновь обрели "плоть и кровь" и продолжают бытовать в современном мире.
Всякая мифология, и германо-скандинавская в том числе, содержит своего рода архетипический сюжет, суть которого составляет преобразование хаоса, то есть состояния первозданной неупорядоченности, в организованный космос. Как писал Е. М. Мелетинский, "в мифах о хаосе этот смысл и пафос проявляются наглядно… посредством адекватной мифологической темы".
Наиболее известным мифом о преобразовании изначального хаоса в космический порядок является, без сомнения, миф библейский, согласно которому Дух Божий своим присутствием в мировой бездне сотворил небо и землю и разогнал "тьму над бездною". Схожие представления находим в мифологии Шумера и Аккада (первичный океан Апсу, воплощение "исконной" стихии, олицетворяющий хаос, и его супруга Тиамат гибнут в сражении с богом Мардуком; последний создает из тела Тиамат небо и землю) и в ведической мифологии Древней Индии (по "Ригведе", в начале времен "не было ни сущего, ни несущего… не было ни воздушного пространства, ни неба над ним… не было ни смерти, ни бессмертия, не было разницы между днем и ночью…"; затем разлились воды Мирового океана, и из них возникла Земля - или мировое яйцо, породившее небо, землю и бога-демиурга), а также и в других мифологических системах.
Скандинавская космогония возводит начало мироздания к мировой бездне Гинунгагап, в которой скапливался иней от взаимодействия студеных брызг потока Хвергельмир (или Эливагар) и огненных искр, летевших из Муспелля - области вечного пламени. Чем больше искр попадало в Гинунгагап, тем быстрее таял иней, и в процессе таяния из него возникло первое живое существо - инеистый великан Имир. "Старшая Эдда" гласит:
В начале не было
(был только Имир)
ни берега моря,
ни волн студеных,
ни тверди снизу,
ни неба сверху,
ни трав зеленых -
только бездна зевала.
Вместе с Имиром из бездны Гинунгагап возникла космическая корова Аудумла: она вскормила Имира своим молоком, а сама питалась тем, что лизала соленые камни, покрытые инеем. Впоследствии из этих камней возник предок богов Бури.
Из подмышек Имира, а также от трения его ног родились другие инеистые великаны. Самого же Имира постигла судьба многих других первосуществ - его принесли в жертву, чтобы из тела убитого создать мир:
Из мяса Имира
сделаны земли,
из косточек - горы,
небо из черепа
льдистого йотуна,
из крови - море.("Речи Вафтруднира")
Из крови убитого Имира, согласно "Младшей Эдде", возник Мировой океан, а из мозга инеистого великана боги сотворили облака.