Что ж! Бритые головы сделали выбор!
Два пола сравняют огнем и мечом.
Им совесть за это не скажет спасибо,
И кровь потечет над горящей свечой.
Великий навряд ли считал его сыном:
Ребенок ведь был от другого рожден.
От Фера до Джениса дрогнут вершины,
И Либрой неласковый знак утвержден.
Сатурн ближе к западу, Солнце - к востоку,
И скалы мрачны от кровавых дождей;
Война близ Оргона; наказан Рим роком,
Не радует берег уход кораблей.
Бесхлебье и голод встают с горькой новью.
В галеры ударит война над волной,
У Тибра земля наливается кровью,
И был грабежами нарушен покой.
Сгущаются в небе суровые тучи.
Сеть бросила тень и в Отон, и в Генес.
С двух башен поля видят двое могучих,
Как будто на куполе меч, а не крест.
Пришел лишь один, подгоняемый страхом.
И страстная женщина скрылась из глаз.
Пусть знать под угрозою скорого краха.
Большой человек разозлится на власть.
Кто видел, как светится лампа Трояна?
А рядом разбитый грустит акведук,
Златой и серебряный сон прерывать еще рано,
Клад врыт был в давно заколдованный круг.
Да! Не был одетым правитель Перуджи,
Семеркой он схвачен нагим в темноте.
Пусть бунт с неудачами скоро подружит,
И сын и отец смерть несут на кресте.
К водам голубого Дуная и Рейна
Приник и большой и упрямый верблюд.
Вся Рона с Луарой его не приемлют.
И в Альпах Петух собирает свой люд.
Проснулся уж в нем полководец великий.
Он золотом славы все войско покрыл,
Он в Африке гложет древнейшие кости и лики,
Солдат его отдых и сон заслужил.
Ждет Константинополь большое страданье.
Раз в плен византийцев Восток поведет,
Союз христиан может снять поруганье,
Но кто же скомандует: "Смело вперед!"?
Подвластна вся армия воле тирана.
Но злоба разбилась о водную ширь,
Семнадцать судов не дорвались до брани,
И Рона повергнута в праведный мир.
Эдикт благосклонен к любым наслажденьям,
В законы вольют обольщающий яд.
Венера мечтает о сладостном зелье,
Где с солнцем был смешан ночной виноград.
Поруганы будут старинные храмы.
И дети ограбят своих матерей,
История ставит еще одну драму:
Арабов и Польшу покинет еврей.
Германия станет могучей и сильной,
Ее укрепляет троянская кровь,
Народы с Востока смешались бы с глиной,
Но мощь из возмездья рождается вновь.
Они будут справа, а вождь - на кубическом камне.
Вершины сияют бессмертным добром,
Но левой рукою зажженное пламя
Не гасят суровым и замкнутым ртом.
Шалаш его любит обветренный воздух,
Отребье поможет его приютить,
Но Экс, Лилль и Воле не дадут ему отдых,
И след его время не может забыть.
Когда превратится честь Экклезиаста
Во время идущих по Солнцу часов,
То Церковь падет вместе с правящей кастой,
И бури приносят нам дикое зло.
Две силы терпели друг друга недолго,
Тринадцать годов выждал варвар-тиран,
Корабль государства разбили пороги,
Хоть вождь был грозою чужих ему стран.
С ним связан восход человечной эпохи,
Приходит нам давший великий закон.
Война меж своими при нем не заглохнет,
Достойный преемник ему не рожден.
Пускай Огмион видит Константинополь
И варваров хочет оттуда изгнать,
Меж ними и Францией вырыта пропасть,
Нам зло за решеткой придется держать.
Орел пролетает над солнечным градом,
Оракул семь месяцев знал про поход,
Стена на Востоке кирпичным взлетит водопадом,
Семь дней злой противник стоит у ворот.
На милость врага осажденный не сдался,
И он не откроет ворота врагу,
Пока Арбуа и Лангез будут с Брешией драться,
То в Доле засаду врага уберут.
То будет ему испытаньем для власти -
Вершителю славы и многих побед.
Три ночи терпел этот родственник счастья
И в Библии видит спасенье от бед.
Он, видно, забыл городок у залива,
Где вырос в отверженной темной семье,
Богатство страны в пустыри для крапивы
Уже превращаются в черном уме.
В скелет превратится женевское поле.
Страдая от раков, орды саранчи, комаров,
Развяжет войну чья-то дикая воля,
И горек был дым от солдатских костров.
Так, трое рук будут с двумя главарями,
И в городе мало воды питьевой,
В изгнанье уходит, кто роком поранен,
Страна примирилась с судьбой горевой.
Сатурн приглашает на грустные танцы
Страну наводнений: повсюду вода разлилась,
Зато нас теперь окружают испанцы,
Раз свадьба троянскую кровь понесла.
Кто помнит его скаловидные формы?
Зверь виден у моря над желчью песков,
Ему корабли станут лакомым кормом,
Савой весь Турин обневолить готов.
И будут обмануты знаменем бунта
Богемцы с Наваррой и Венгрия вся,
Надежны ль теперь флер-де-лисские грунты,
И сможет ль мятеж Орлеан раскромсать?
Грабеж и разбои пройдут по Цикладам,
В беду попадут и Коринф и Эфес,
И в Спарте, и в Пелопоннесе жизнь близится к аду,
Здесь все девять месяцев буйствовал бес.
Во что превратилось афинское поле?
Стал форум мыслителей рынком лжецов,
Но кони албанцев их козни расколют,
И свет, точно чудо, слепит подлецов.
Пяти в тот же срок быть владыками Церкви,
Правленье достигло семнадцати лет,
В преемники выйдет иной, уж поверьте,
Кресты не светлеют от дерзких примет.
Меркурий суровой становится силой.
Так ждите великих реформ под Луной,
Когда королей революцией в Англии било,
Шотландское пламя взрывалось грозой.
Вождь хочет увидеть германским вассалом
Брабант вместе с Фландрией, Кант и Бруджес,
По он был враждебным разбит идеалом:
Кавказец шил Вену и замки окрест.
Так! Шелест ветвей вызывал эти тени
Могучей державы, забывшей покой.
Эгейское море шумит парусами в движенье,
И трудно к Тирренам пробиться с волной.
Мне жаль обреченных поборников правды,
Не сбивших замки с воспаленного рта,
Ось мира ждет крови, сгорая от жажды,
Чтоб роза из нови могла расцветать.
Рвут уши раскаты свирепого грома,
Град бьет по Кондону мельчайшим ядром,
Эдиктом был дух всех изгнанников сломлен,
И сильное горе металось кругом.
Когда на термометре плюс сорок восемь,
То варится рыба живою в реке,
В Бигоре и Берне не хватит запасов на осень,
Раз звезды горят в сатанинской руке.
Французские власти, я знаю, прибудут
В Милан и Феррару, в Аквилью, в Кайе.
Вождь Англии Римом командовать будет
Под знаком участливых звезд и планет.
Смертельный огонь падал с гневного неба,
В костры превращая Тартар с Мозаре,
Но все ж не избегнет отмщенья отребье
Тюрингских, саксонских и прочих зверей.