Громким голосом зачитал визирь послание, и вот что в нем было написано: "О Махмуд, падишах Кирмана! Долго правил ты своей страной, даже слишком долго, но всему приходит конец, пришел конец и твоей власти. Не обессудь за откровенность, но отныне все твои земли переходят под мою власть. Тебе же я советую подобру-поздорову уйти в другую страну. Как двум львам не жить в одном лесу, так и двум падишахам не править одним государством. Твой ответ жду до завтра".
Невеселым было поедание, много горьких дум передумал Махмуд-шах, слушая его. И решил он отправить к Абу-али-сине своего посла с покаянным ответом и пригласить его в гости. Как говорится, повинную голову меч не сечет.
"Да благословит аллах твою мудрость", - сказали Махмуд-шаху его визири, а один из них, самый умный, был послан к Абу-али-сине.
И напутствовали этого визиря быть с Абу-али-синой почтительным, речи вести благоразумные, сделать все, чтобы добиться примирения.
Собрался визирь в дорогу, взял с собою слуг и сказал, обращаясь к посланцу Абу-али-сины: "Веди нас, почтенный. Укажи путь в город Мудрости". Отправились они вместе и вскоре подошли к чудо-городу. Доложили люди Абу-али-сины своему властелину о прибытии посланцев Махмуд-шаха, и повелел Абу-али-сина своим визирям встретить достойно прибывших гостей. И вышли навстречу визирю из Кирмана воины в золотых шлемах, сотники и военачальники, отдали все положенные почести и провели гостя в город. Широко раскрытыми глазами смотрел визирь Махмуд-шаха на просторные улицы, высокие дома и с огорчением думал о том, как жалко выглядит его родной Кирман по сравнению с этим великолепием. Привели визиря к дворцу на такой широкой площади, что глазом не охватишь. Сотня конных со стражниками пересекла эту площадь, присоединилась к процессии и, миновав первый дворец, все отправились к другому дворцу, где собирались люди дивана. Здесь навстречу визирю Махмуд-шаха вышли вельможи, и все преследовали в зал, где вершились государственные дела и где восседал сам светлейший падишах. По обе стороны престола стояли витязи. На золотых поясах у одних висели сабли, другие держали обнаженные кинжалы. А на престоле - сам падишах в золотом венце. Белая борода ниспадает ему на грудь, богатые одежды подпоясаны золотым поясом. Руки его спокойно лежат на коленях. Двенадцать тысяч рабов справа и слева окружали трон, держа сабли наголо. Мудрые визири стояли почтительно возле падишаха. Вот такой диван. Предстал перед изумленным взором визиря Махмуд-Шаха. Тысячи самых умных хушенгов и фаридунов почли бы за счастье быть рабами в этом дворце. Ошеломленный роскошью и красотой, бедный визирь из Кирмана едва не лишился разума. Обычное самообладание и решительность, за что и ценил его Махмуд-шах, стали оставлять его. Но, как бы то ни было, он совершил весь ритуал, положенный послу. Он сел в кресло, поставленное специально для него, выпил шараб, преподнесенный слугами, но слова, которые должен был произнести, не сказал. "Еще успею", - подумал визирь, но в это время к нему обратился Абу-али-сина:
- Возвращайся к своему властелину и передай ему привет. Пусть к утру он убирается из Кирмана. Как двум лунам не сиять на одном небосводе, так двум падишахам не править одним государством. Довольно правил Махмуд-шах Кирманом, пришел конец его власти. Если же он надеется на свое войско, то передай ему - все, что ты видел здесь, - это капля в море, это лучик солнца. Наше войско неисчислимо, и, если Махмуд-шах вздумает сопротивляться, он убедится, что я не лгу.
Так сказал Абу-али-сина, и бедного визиря выпроводили из дворца. Вернулся визирь в Кирман, рассказал Махмуд-шаху обо всем, что видел, обо всем, что слышал. Помутился разум у Махмуд-шаха, не хотелось ему лишаться власти и богатства. Разослал он тут же по ближайшим странам своих людей с просьбой помочь ему войсками и сам стал готовиться к войне. Своего войска собрал он двести тысяч, да из ханств Хаур и Занкибар пришло многотысячное воинство. Приказал Махмуд-шах вывести войско из города и выстроить рядами в чистом поле. Заблестела у воинов кинжалы на поясах, засверкали в руках обнаженные мечи.
Увидел Абу-али-сина, что не струсил Махмуд-шах, и вывел против него трехсоттысячное войско, закованное в железные латы. И вышло войско Абу-али-сины, словно море из берегов, готовое сокрушить любого врага. Столкнулись войска. Быстро редело войско Махмуд-шаха, во на смену павшим шли новые и новые воины.
Сошел с трона Абу-али-сина, взял в одну руку тыкву, в другую прут и стал стегать тыкву прутом. При каждом ударе выскакивала из тыквы дюжина великанов с железными булавами в руках. Только от одного их вида можно было умереть со страха. Против таких великанов не могли устоять воины Махмуд-шаха, и Кирман вот-вот должен был пасть.
Собрал Махмуд-шах визирей на совет:
- Что делать будем? И ответили визири:
- Нет выхода иного, как просить пощады у всемогущественного Абу-али-сины.
Но Абу-али-сина и не собирался вовсе покорять Кирман. Он хотел лишь отомстить Махмуд-шаху за недоверие и добился своего.
Когда Махмуд-шах попросил пощады, Абу-али-сина бросил прут, вместе с войском вернулся в город Мудрости и написал шаху Кирмана послание с приглашением в гости.
Делать нечего. Собрал Махмуд-шах своих визирей и отправился в сопровождении войска в город Мудрости. Увидел Махмуд-шах беломраморные стены, аза ними три ряда укреплений, а между ними ров, заполненный водой. Открылись железные ворота и трехсоттысячное войско громогласно стало приветствовать Махмуд-шаха: "Добро пожаловать, властелин!"
- Слава аллаху!" - ответил Махмуд-шах и вошел в город. Кругом шла бойкая торговля" кто покупал, кто продавал. На три версты раскинулись лавки и базары. Проделав этот путь, Махмуд-шах подошел к величественному дворцу. Это был такой высокий дворец, что люди сверху казались мухами. У входа во дворец стояла многотысячная стража. Она расступилась и с поклоном пропустила гостей к дверям. Через семь дверей прошел по дворцовым покоям Махмуд-шах. Посмотрел он направо - увидел мудрецов-визирей, восседающих в золотых креслах, посмотрел налево - увидел на серебряных сиденьях богатырей с железными поясами, глянул вперед - и увидел на престоле с сорока ножками Абу-али-сину. Встал Абу-али-сина навстречу почтенному гостю, поздоровался с ним по-царски и, взяв за руки, посадил возле себя. Сделал Абу-али-сина знак своим слугам, и тотчас прекрасные юноши поднесли гостям и хозяевам шараб в хрустальных сосудах. Повеселели люди дивана. А тем временем по знаку Абу-али-сины слуги расстелили скатерть и уставили ее всякими яствами. Скатерть оказалась такой широкой, а еды так много, что сидевшие по обе стороны от скатерти люди не видели друг друга. Угощения было приготовлено столько, что его хватило бы на всех желающих, а не только на десять тысяч спутников Махмуд-шаха. Что же касается разнообразия кушаний, то перечислить все названия просто не хватило бы никакого времени. Пять часов продолжалось пиршество. Откушав, все помолились. Слуги принесли освежающие плоды, и потекла приятная беседа. А затем всех гостей пригласили посмотреть дворцовый сад. Вместе с гостями в сад вышел и Абу-али-сина. Что это был за сад, описать невозможно. Даже сто тысяч человек потерялось бы в нем - таким он был большим. На ветках заливались трелями соловьи, медовые реки текли в пряничных берегах, душистый аромат цветов опьянял воздух. А над садом - два голубых, как небо, купола… Перед Махмуд-шахом и его свитой предстали дивные яблони и другие деревья, увешанные диковинными плодами.
До самого вечера принимал гостей Абу-али-сина, проводя время в беседах и за угощениями.
К вечеру Махмуд-шах собрался было домой, но Абу-али-сина сказал: "Три дня вы будете моими гостями", - и никого не отпустил. Наступила ночь. Но и ночью продолжались пир и беседы. Абу-али-сина дал знак - появились красавицы-рабыни с музыкальными инструментами, зазвучала музыка. До утра лились песни. Неожиданное зрелище услаждало слух в взор. Под утро всем захотелось спать, и по знаку Абу-али-сины слуги принесли каждому атласную перину, шелковое одеяло, пуховую подушку. Каждого гостя устроили сообразно с его званием, и воцарился сон. Долго спали гости в саду, до самого полудня, когда лучи солнца стали припекать их. Открыли гости глаза - нет ни сада, ни дворца, ни базара, ни города.
И видят они, что войска продолжают сражаться, словно и не было никакого примирения. И бьются войска насмерть. Вдруг среди воинов появился Абу-али-сина с прутом и тыквой, стукнул прутом по тыкве и закричал:
- Эй, плешивые, выходите! - и с каждым ударом по тыкве оттуда выскакивали плешивые воины с острыми мечами и кинжалами на поясах и бросались друг на друга. Этих плешивых воинов было такое множество, что войско Абу-али-сины перестало даже сражаться, а плешивое войско вдруг повернуло в сторону Кирмана и погнало воинов Махмуд-шаха к стенам крепости. Пробрался Махмуд-шах в свой город, поднялся на минарет, видит, плохи его дела, войско разбито. Абу-али-сина посмеялся над ним. Понял Махмуд-шах, что зря он послушался визиря Юхну, да что делать? А плешивое войско тем временем загнало остатки воинов Махмуд-шаха в Кирман и, оставшись без врагов, стало уничтожать друг друга. Долго ли, коротко ли продолжалось это безумное столпотворение, но появился Абу-али-сина с прутом и тыквой, ударил он прутом по тыкве, крикнул: "Эй, плешивые, марш на место!", и все войско исчезло в тыкве. Вернулся Абу-али-сина в свой город, возвратилось него войско. Умолк шум сражения.