– Откуда к нам такая смуглянка приехала? Ого, из Башкирии, далековато! Как добралась?
– Нормально. Готова следовать дальше.
– Куда это "дальше"?
– Куда направите…, а лучше на фронт.
– "На фронт"! Там и без вас отлично справляются, а вот здесь такие боевые ох как нужны! Ты по городу проехала, видела, что с ним фашисты сделали? А город должен жить! И отправлять на фронт танки, машины! И госпитали должны лечить раненых! И дети в сентябре должны пойти в школу! Это и есть наша боевая задача. Не беспокойся, трудностей и опасностей у нас здесь на меньше, чем на передовой… Пединститут, второй курс… – Зимянин заглянул в документы девушки, – пойдёшь заведующей отделом образования Сталинского райкома комсомола. Ступай к Аглае, она оформит приказ.
И уже в дверях Нину задержал добродушный голос:
– У тебя мама-то есть?
– Есть, в Уфе осталась.
– И как тебя, такую молоденькую, мама одну так далеко отпустила?
– Я комсомолка – вспыхнула девушка.
– А вот мы в деле посмотрим, какая ты комсомолка.
Аглая, секретарша, документы оформила быстро.
– Здесь адрес Сталинского райкома, завтра к восьми утра придёте туда на работу. Найдёте Николаева, всё остальное он вам объяснит. Вот адрес квартиры, где вы будете жить, это в районе железнодорожного вокзала. Спросите пани Богуславу. И, наконец, продуктовые карточки. Не теряйте, их не восстанавливают. Кстати, наша столовая работает допоздна, если поторопитесь, можете успеть. Вход со двора.
Поражаясь скорости и чёткости, с которой Аглая решила все её проблемы, Нина помчалась искать столовую.
Уже стемнело, когда девушка, едва переставляя ноги от усталости, нашла нужный дом. Сам железнодорожный вокзал был сильно разрушен, полукруглые арки окон зияли тёмными провалами, но прилегающие к вокзалу жилые дома чудом уцелели. Нужный дом оказался двухэтажным угловым зданием с красиво закруглённым фасадом, выходящим на площадь. Дверь открыла худощавая женщина лет сорока пяти – пятидесяти с папильотками в светлых волосах. Старушка, по мнению восемнадцатилетней Нины.
– Вы будете Богуслава…, извините, как Вас по отчеству?
– Можете называть меня пани Богуслава.
– Нет, это неудобно, лучше с отчеством.
– Ну, если по-вашему, то Богуслава Кшиштофовна, – и женщина лукаво улыбнулась, заметив смятение новой жилицы, – но у нас, поляков, не принято по отчеству, так что лучше просто пани Богуслава.
– Кыш… Кыф…, да, пожалуй, лучше без отчества…
– Пройдёмте, я покажу Вам вашу комнату.
В неярком свете керосиновой лампы Нина увидела небольшую, но чистенькую комнату. На стенах в аккуратных, украшенных бумажными цветами, рамочках висело несколько портретов Ворошилова. Нина удивилась их количеству.
– Пани Богуслава, Вы имеете какое-то отношение к Ворошилову?
– Я его люблю много лет.
– А Вы что, с ним встречались?
– Нет. Но какой красивый мужчина! Если бы я имела счастье с ним встретиться, я бы непременно вышла за него замуж, – пани вздохнула и пожала плечиком.
На единственной кровати спала девушка.
– Это ваша соседка, сегодня прислали. Надеюсь, вы подружитесь. Располагайтесь на канапе, сейчас принесу вам постель.
Вернувшись через несколько минут со стопкой белья и подушкой, хозяйка застала новую жиличку крепко спящей на диванчике без всякой постели.
Утро разбудило Нину солнечным лучиком и веселой песенкой:
– "Эх, Андрюша, нам ли быть в печали,
Не прячь гармонь, играй на все лады.
Поднажми, чтобы горы заплясали,
Чтоб зашумели зеленые сады…"
Песенку мурлыкала симпатичная девушка лет двадцати. Она вертелась перед зеркалом, расчёсывая коротко стриженные светлые волосы. Кудряшки укладываться не хотели, и девушка приглаживала их, обмакивая расчёску в банку с водой.
– Вставай, соседка, давай знакомиться, улыбнулась она, заметив в зеркале, что Нина открыла глаза.
– Меня Валей зовут. Валентина Мезинцева из Челябинска.
– И правда, соседка. Я из Уфы.
Оказалось, что не только жить, но и работать им предстоит вместе. Девушки подружились с первых минут. И даже непростые характеры – ершистый у Вали, и упрямый у Нины, не помешали этой дружбе.
Сталинский райисполком занимал уцелевшее крыло трёхэтажного здания на улице Ольшевского. Райкому комсомола была отведена одна комната. С трудом разыскав нужную дверь, девушки собрались войти, как вдруг из-за двери раздался грохот, а следом отборный мат. Перепугавшись, они отскочили от двери. Спустя пару минут осторожно заглянули внутрь. Просторная комната была захламлена какой-то мебелью, у стены громоздились столы, на них были свалены сломанные и целые стулья. Крепкий коренастый парень лет двадцати семи или чуть больше в одиночку разбирал этот завал. Видимо, несколько стульев рухнули на него.
– Скажите, где нам найти товарища Николаева? – спросила Нина.
– Ну, я Николаев, девчонки, а что?
– Нас направили к вам на работу в качестве заведующих отделами, – Валя постаралась сказать это как можно солиднее.
– Вас? Заведующими?!
Николаев поставил стул, молча вышел из комнаты, и скрылся за углом коридора. Девушки недоумённо посмотрели друг на друга. Минут через десять Николаев вернулся. Несколько месяцев спустя, вспоминая этот эпизод, он объяснил своё поведение. Будучи опытным разведчиком, командиром партизанского соединения, он не хотел работать в райкоме, не представлял себе эту работу.
– Я боевой командир, моё дело фрицев бить, в разведку ходить, а не развалины разбирать, бумажки перекладывать. Отправьте меня в тыл врага, там я буду на своём месте, а здесь я не справлюсь, – говорил он Зимянину.
– Ничего, партия прикажет, справишься. Дадим в твой отдел двух опытных сотрудников, они тебе помогут освоиться.
А когда "опытные сотрудники" оказались двумя пигалицами чуть ли не со школьной скамьи, душа его окончательно взбунтовалась. Но с Зимяниным, одним из организаторов подпольной и партизанской борьбы в Белоруссии, не поспоришь, Николаев по личному опыту знал, что тот умел подчинять себе людей, да и разбирался в них отлично. Раз этих девушек прислал, значит разглядел в них потенциал, а значит и ему, первому секретарю райкома комсомола, приглядеться надо.
– Так. Надо организовать в этой комнате наш рабочий кабинет, убрать всё лишнее, принести всё нужное. За дело.
В дверь просунулась вихрастая голова:
– Райком комсомола – это здесь?
– Здесь, заходите. Вы по какому вопросу?
Голова принадлежала рослому плечистому парню в выгоревшей косоворотке.
– Мне бы направление на работу и продуктовые карточки. Я из партизанской бригады "Народные мстители".
Нина с Валей в замешательстве посмотрели на Николаева, тот с не меньшим замешательством посмотрел на них. И суток не прошло, когда они вот так же пришли в Минск, не зная, где будут ночевать и что есть, а теперь должны помогать другим. Парень понял их по-своему.
– Я комсомолец, вот мой билет. Потрёпанный, правда, маленько, я его под стелькой сапога прятал.
Красная книжечка действительно была наполовину истлевшей.
– Вот что, партизан, помоги-ка тут девушкам, а я в ЦК за продкарточками сгоняю.
Вернувшись через пару часов с портфелем, полным документов, Николаев не узнал помещение. На двери висела рукописная табличка. Кабинет приобрёл вполне обжитой рабочий вид. Откуда-то притащили шкафы для бумаг, солидную настольную лампу на высокой ножке, даже телефонный аппарат, который пока молчал, раздобыли. На столе у окна красовалась трофейная печатная машинка, на которой, впрочем, никто не умел печатать. А в кабинете и в коридоре толпилось уже немало народу. Люди возвращались из леса, их нужно было расселить, накормить, определить на работу, восстановить документы. Три новоявленных сотрудника райкома, разбираясь и учась на ходу, погрузились в работу и только к вечеру спохватились, что не обедали и не завтракали толком сегодня. Они работали с темна до темна, а поток людей всё увеличивался.
Через несколько дней им прислали подкрепление.
– Наташа, – представилась рослая миловидная девушка с мальчишеской стрижкой, которая плохо сочеталась с нежной округлостью щёк. Несмотря на июльскую жару на ней был жакет с длинными рукавами, и девушки не сразу заметили, что правый рукав жакета, заправленный в карман, пустой.
Позже они узнали, что Наташа воевала в диверсионном партизанском отряде, пустила под откос не один железнодорожный состав с фашистами, боевой техникой.
Однажды, поспешив, допустила оплошность, и ей оторвало кисть руки. Рана долго не заживала, началась гангрена. В партизанском госпитале руку отняли сначала по локоть, потом по самое плечо. А обезболивание в полевых условиях какое? – полстакана спирта и свёрнутое жгутом полотенце в зубы. На её счастье с Большой земли прислали целую коробку с пенициллином, он спас ей жизнь. После освобождения Минска Наташа вернулась в свой полуразрушенный дом к маме, пережившей оккупацию. Глядя на эту девушку, трудно было предположить, что ей довелось пережить. Внешне мягкая, улыбчивая она обладала твёрдым характером, не позволяла себя жалеть. Она научилась всё делать одной левой рукой: писать, готовить, стирать, причёсываться. Вскоре подруги перестали замечать, что Наташа не такая, как они, и ни у кого не повернулся бы язык назвать её калекой.
Рабочий день в райкоме комсомола начинался с пятиминутки. Николаев, оседлав угол стола, раздавал задания.