Я пробулькала Ирке то же, что и Ваське.
- Кошмар! - резюмировала она. - Вась! Машина под окном? - крикнула она в глубины своей квартиры. - Сейчас буду. - Это уже мне.
Ирка водила свой жигуль очень лихо - в смысле мастерски. Я тоже владела рулем, но, в отличие от нее, не любила этого дела. Поэтому, когда мы с мужем решали, что кому, я сразу сказала, что наш "опель–рекорд" мне не нужен. Был бы это "жук", добавила я, я бы еще подумала.
Она примчалась через пятнадцать минут.
Мы покурили, попили чаю с ее свежеиспеченной и теплой еще шарлоткой, я немного поревела, Ирка поуспокаивала меня, как могла, и вернулась в семью.
Прошла неделя. Я жила на автопилоте: занятия в институте, абитуриенты дома, перевод искусствоведческой статьи в каталог и научной - в журнал.
Мои чуткие друзья решили не оставлять меня одну и забрали на выходные - а их свалилось целых три дня по причине праздников - на свою дачу. На ту самую дачу, уезжая с которой я была подобрана на большаке Олегом…
И вот мы сидим и потягиваем водку.
После сорока мы как–то незаметно отдали предпочтение этому чистому - в отличие от сомнительного происхождения вин - напитку. А вином пробавлялись лишь по случаю, когда позволял кошелек, и покупали что–нибудь подороже и пофранцузистей - дабы не рисковать здоровьем.
- Вернется, - в который раз сказала Ирка. - Кишками чую, вернется, - добавила она для убедительности.
- Когда?! - возопила я в небо. Получилось, правда, в дощатый потолок.
- Когда надо, тогда и вернется. - Это должно было служить успокоением для меня.
- А мне надо сейчас.
- Это тебе надо. А ему не надо…
- Почему это ему не надо?
- Потому, что оканчивается на "у"…
- Нет, договаривай! - лениво завелась я.
- Да ладно… Расскажи лучше, что в нем такого? Он что, лучше твоего Сережки?
- При чем тут Сережка? - Сережка - это мой муж. Бывший, разумеется.
- По Сережке ты так не убивалась.
- С Сережкой просто все кончилось. Чего убиваться–то?
- Ну ладно, а тут что?
- Тут любовь.
- А-а… Любовь… Тогда понятно…
- Все–то тебе понятно…
- Ну а чего ж непонятного? И он конечно же… - Ирка чиркала отсыревшей спичкой по отсыревшему же коробку, обе наши зажигалки разом, не сговариваясь, издохли. - И он конечно же волосатый…
- Да! Он конечно же волосатый!
- Ф-фу!.. Какая гадость! Что у тебя за вкус!.. Всегда удивлялась…
- Дура ты. Что такое гладкий мужик? Это ж баба, а не мужик. А у моего запястья даже с внутренней стороны волосатые…
- И грудь, конечно…
- Конечно.
- И живот…
- Еще как.
- Ф-фу!.. Какая гадость.
- А ты пробовала?
- Что?
- Ну… волосатую грудь пробовала?
- Бе–е–е… меня сейчас стошнит!
- Нет… у тебя дефект, ей–богу! Может, ты розовая?
Ирка, так и не прикурив свою замученную сигарету, заплакала.
- Ты что? Ир?
- Ничего… - хлюпнула она.
- Ну ладно тебе. - Я попыталась высечь для нее огонь, но у меня тоже ничего не получилось.
Я поднялась и неровной походкой пошла к буфету. К счастью, там лежала упаковка спичек. Они загорались на раз.
Ирка раскочегарила сигарету и сказала: налей.
Я налила. Бутылка закончилась. У нас, конечно, было с собой еще, но эту–то мы вдвоем…
Мы выпили и закинули в рот по куску соленого хрустящего - из прошлогодних Иркиных заготовок - огурца. У нее всегда отменные огурцы и помидоры. И всегда - до следующего урожая.
Она прожевала и посвежевшим голосом сказала:
- Это я просто тебе завидую…
- Да ладно… престань…
- Да. Завидую. У меня ж женского счастья так и не было… - И вдруг завыла в полотенце. Я переждала этот короткий приступ.
- Идиотка. Сама себя урыла, - сказала она с совершенным французским прононсом. - Сначала пеленки с кандидатской вперемежку, потом гарнитуры, потом дача, машина… вот эта вот… - она ткнула пальцем на видневшийся в окне капот, - вот эта вот великолепная "семерка". Почему нас не учили быть женщинами?.. Вот тебя учили?
- Меня нет.
- Ну, у тебя крови литовские, а вы народ европейский, цивилизованный… Твоей маме, поди, в голову не пришло бы утюг чинить поломанный… Не–е–ет. А я вот все умею… - Она снова повыла немножко, просморкалась и продолжила: - И вот это вот мое счастье… - она ткнула тем же пальцем в то же окно, только чуть левее, откуда прямо на нас смотрела… смотрел зад ее благоверного супруга, ковырявшего истосковавшуюся по ласке крепких хозяйских рук, радостную весеннюю землю, - вот оно тоже все умеет, блин! Кроме одного… У–у–у-у… - Новый приступ, но уже на исходе. - А моя маменька, думаешь, знала, что такое женское счастье? Ни фига! Прежде думай о Родине, а потом о себе. А в постель ложатся, только чтобы детей делать, смену достойную… Сделали, как положено, троих, чтобы не только воспроизвести, но и приумножить…
- Да брось ты! Ты утрируешь…
- Что?! Мне мамуля говорила после Маришки: вот отдохнете пару лет и третьего рожайте. Я: мам, зачем, я и на второго–то по нужде пошла. А она: время такое, доча, рождаемость падает, и война много жизней отняла у страны… Ну ты представляешь?! Я стране детей должна рожать! А она мне будет в месяц платить сто пять, …! - Ирка выругалась в рифму, у нее это легко и как–то ловко получалось. - А через пять лет по пятерке добавлять, …! - Она опять ругнулась, тоже в рифму, но уже по–другому. - И хрущевку двухкомнатную даст… может быть… когда троих рожу. Хорошо, времена другие нынче, заработать можно… если есть чем. Да и то - полулегально. Я ж только с репетиторства да с левых переводов и имею себе на трусы да на прочие прелести… Да что я тебе рассказываю!.. Налей.
- Давай Васятку подождем.
- Перебьется! Налей!
Я открыла новую бутылку "Гжелки".
- Вот скажи, как у тебя так получилось?.. Росли вместе, учились вместе, работаем вместе… а у тебя все не как у людей… На дачах ты не ломалась, банки не укупоривала сотнями, ни на чем не экономила. Жила, как хотела…
- Вот то–то! Как хотела! А ты жила, как твоя родня хотела. Кто тебя за Васятку выдал? Родня. Кто тебя рожать заставлял, когда ты поняла, что фигня, а не семья у тебя, политически–экономический альянс… кто? Родня! Кто решал, уйти тебе к любимому или остаться в болоте?.. Дальше продолжать?
- Ты права, мать! Выпьем за мое несостоявшееся счастье!
Она опрокинула в рот рюмку и поперхнулась, пришлось пару раз по спине хрястнуть.
- К чему бы это? - сказала она, прокашлявшись.
- Может, к тому, что еще не все потеряно?
- Думаешь?
- Попробуй!
- Это в мои–то годы?.. хотя… Ты что, моложе, что ли?.. Ты вон толстая, а я даже после двоих всего на три кэгэ поправилась. Как я, сойду еще для таких дел?
- Во–первых, я не толстая, а полная. У меня, между прочим, ничего нигде еще не висит. И-ик!.. Во–вторых, тощая корова - еще не лань. А в-третьих, для каких это таких дел? Тебе любовь нужна или любовник? И-ик!
- Ты права, - сникла Ирка. - Не получится у меня никакой любви. У меня этот орган, которым любят, отсох давно. А любовник… Вон Карен Владленович с сентября клеит. Хоть сейчас бери. Тридцати нет.
- Карен? К тебе?..
- Да! Ко мне! - Ирка задрала подбородок и выпятила невыдающуюся грудь, изображая достоинство королевы. - А что ты так удивилась?
- Ир! Ты дура или прикидываешься? Ты ж у него руководитель кандидатской.
Ирка посмотрела на меня и протрезвела.
- Точно! - Она расхохоталась так, что я думала, у нее истерика началась.
Васька обернулся - видно, аж на огороде слыхать стало наше веселье. Утер пот с высокого умного лба, поправил на носу старые очки - новые–то на огород жалко - и снова уставил на нас свой обтянутый задрипанными трико еще советского образца - теща дюжинами покупала все, что под руку попадалось во времена тотального дефицита, - тощий работящий зад.
А мне вдруг стало его так жалко… Ломался мужик всю свою жизнь: пять дней в неделю стулья задом плющил, а два корячился в огородах - то в тещиных, то потом в своих. Двух спиногрызов вынянчил - только что грудью не кормил, пока мамка их диссертации писала да переводы ночами строчила. А ему ведь тоже небось хотелось обнять женщину, а не гибрид домашнего комбайна "Хозяюшка" и пишущей машинки "Рейнметалл". Хотелось. И таки обнимал… Меня. Мы даже до поцелуев дошли, а он еще и до моей груди продвинулся. Было все это, правда, в большой нашей обычной компании, на виду у всех, в темной прихожей - стало быть, безобидно, по–дружески, и ничем не кончилось, если не считать головной боли у всех нас наутро от безбожно перемешанных напитков.
Я заплакала. Ностальгия накатила. По нищим беспечным временам.
- Ты что? Сим? А?..
- Ва–аську жа–алко… - рыдала я.
Ирка тут же присоединилась. Да так громко, что муж ее снова обернулся. Не знаю, что уж он подумал, увидев двух баб, уткнувшихся распухшими мордами каждая в свое полотенце и воющих в голос.
Что надо, то, поди, и подумал. И снова принялся тискать жадное до крепкой ласки тело матушки–земли. А мне еще больше стало его жалко. А заодно - всех советских мужиков, которые поистесались в борьбе за свое светлое будущее, вкалывая на трех работах да на огородах… которые уже и не мужики давно, которым радости жизни только и были доступны, что в зеленой безответственной юности, когда за пятерку можно было девчонку в ресторане погулять, а потом в общагу через окно протащить.
- А Се - Серегу… не жа–а–алко? - сквозь полотенце и рыдания проговорила Ирка.
- У–у–у… - ответила я, и новые потоки слез полились из моих заплывших очей.