Разделавшись с удостоверением и выбросив, что от него осталось, в мусорное ведро, начальник штаба успокоился. В этой истории с письмом в отряд космонавтов была и его вина. Он первым, после Умрихина, прочитал нашу стряпню, а потом позвонил начальнику училища. Не разглядел подвох. Смутил, как он потом говорил, настоящий конверт.
Побарабанив по столу пальцами, Джага вздохнул и неожиданно начал успокаивать Тимоху:
- Вот что, Шмыгин, ты сильно не беспокойся. Думаю, отчислять мы тебя не будем. Удостоверение восстановим, я сам об этом позабочусь.
- Петр Иванович, милый, не тревожьтесь! - в тон ему, растроганно воскликнул Шмыгин. - Здесь накладка получилась, цело оно у меня.
Тимка вытащил из другого кармана коричневое курсантское удостоверение, показал его Орлову и быстро спрятал обратно.
- Вы по ошибке мой профсоюзный билет порвали.
- Ну, шельмец, достукаешься ты у меня! - схватившись за сердце, сказал Орлов. - Старшина, этим двум субъектам до отпуска не давать увольнительных. На хозработы, в столовую! Пусть рубят дрова на зиму.
"Нашел чем пугать - столовой, - облегченно подумал я. - Колоть дрова - мое любимое занятие".
Я понимал: это наказание не Шмыгину - мне. А с него как с гуся вода. Не пройдет и недели, как большое начальство затребует его к себе. И сам старшина баян или гитару поможет до машины поднести. Бывало, и уедут вместе, петь в два голоса. Нет, на Тимоху я не обижался, иногда даже становилось его жалко. Свободного, своего времени у него не было. Шмыгина выдергивали по любому поводу: концерт, свадьба, именины - звонят, требуется музыкант и исполнитель. Поначалу он и меня пытался приобщить, как он говорил, к светской жизни. Все в той же каптерке пробовал давать уроки танцев, совал в руки гитару. Учеником я оказался неприлежным, хотя Тимка говорил, что при соответствующей работе над собой из меня будет толк.
- Для этого, земеля, надо ходить на танцы, влюбляться, - назидательно говорил он, - а ты в казарме сидишь да футбол гоняешь. Тобой скоро людей пугать будут.
Он был прав, но не тянуло меня на эти танцы-манцы-обжиманцы.
"Разве могут они заменить полеты", - думал я, наблюдая, как друзья перед увольнением начищают ботинки. Те мелкие неудобства вроде колки дров и уборки территории казались пустяковой ценой за то, чтобы подняться в воздух и посмотреть на мир сверху. А на земле, в свободное от полетов время, жизнь моя шла по одному и тому же нехитрому маршруту: казарма, столовая, библиотека, стадион, казарма. Казалось, впереди много времени, еще успею нагуляться.
Танцы проходили каждую субботу в стареньком сельском клубе. Заведующая, полнотелая, напоминающая продавщицу мороженого, крашеная блондинка, включала радиолу и сама подбирала пластинки: фокстрот, танго, вальс. Прочие, современные танцы - твист или чарльстон - пресекались самым решительным образом. Музыка останавливалась, и курсанты, потолкавшись возле клуба, уводили девушек в камыши или в лесопосадку. А над поселком из репродуктора вслед неслось:
Хороши вы камыши,
камыши, камыши.
Вечернею поро-о-о-ю!
За нравственностью молодежи Зинаида Калистратовна, так звали заведующую, бдила строго, но только на отведенной ей территории. У нее самой подрастала дочка Тонька, которую в поселке называли "Выдри клок волос". В отличие от своей матери модные, современные танцы она обожала. Уже не подросток, но еще не девушка, она была для курсантов своим в доску "парнем".
Однажды, когда мать уехала в командировку, Тонька открыла клуб, и они с Тимкой отвели душу, поставили всех "на уши". А на другой день "на ушах" стоял весь поселок.
В благодарность за удачно проведенный вечер Шмыгин вызвался помочь Тоньке прополоть картошку в огороде. Пригласил меня, Ивана Чигорина, который в последнее время проходил у него стажировку. После работы Тонька пообещала нам истопить баню. Пока мы пололи картошку, Тимка натаскал с речки воды и, чтоб не было скучно, привел подружек. Вечером мы попарились в бане. После нас туда собрались девчонки. Чигорин вызвался принести воды. В это время вернулась из командировки Зинаида Калистратовна. Мы вышли на улицу, оставив Шмыгина налаживать с ней отношения. Он-то и предложил заведующей смыть дорожную пыль: мол, банька истоплена, воды много. И сам с разговорами пошел провожать, хотел похвастаться нашей работой в огороде. Тимка не подозревал: Чигорин оказался неплохим учеником. По дороге с речки он поймал гуся, желая подшутить над девчонками, принес его в баню и пустил плавать в бочку с водой. Гусь подергался, погоготал, Иван прикрыл бочку крышкой, и птица замолкла.
Зинаида Калистратовна разделась после девчонок и решила набрать в таз воды. Как только она приоткрыла крышку, гусь начал бить крыльями и с криком рванулся на волю.
"И летели в полутьме по огороду белые лебеди, - с придыхом рассказывал потом в казарме Чигорин, - а впереди всех, увертываясь от коромысла, несся черный гусак".
Зинаида Калистратовна хотела нажаловаться нашему начальству, но вмешалась Тонька, пригрозив, что уйдет из дома. Пришлось матери спустить все на тормозах: дочь - не клуб, ее не закроешь на замок.
Этим же летом Тонька поступила в педучилище. Когда мы вернулись из отпуска, она со своими подругами стала приезжать на центральный аэродром. Принимали их как родных, и я с грустью отметил: людей сближает не только уборка туалетов, но в большей степени - банные воспоминания.
Встречать Новый год мне выпало опять в наряде. Ну что с этим Умрихиным поделаешь! Неожиданно Тимка предложил подменить меня.
- Ты встреть Тоньку с девчонками, - сказал он, - и проводи в клуб. Не то третий отряд перехватит. А ты потом меня сменишь.
- А что сам не встретишь? - спросил я.
- Мне новую праздничную песню про старшину доделать надо, - хитровато улыбнулся Шмыгин. - В казарме не дадут. А повод - что надо. Сегодня в гости к нам Кобра должна прийти. Надо о себе напомнить, а то, поди, забыла.
На втором курсе вместо заболевшей учительницы английского языка с нами стала заниматься преподавательница из педучилища Клара Карловна. Была она невысокого роста, всегда в строгом темно-синем костюме, голубой рубашке и черном галстуке.
- Ей бы пошла портупея, - шепнул Тимка, когда она в сопровождении Умрихина уверенно вошла в класс.
Точно при выносе знамени, печатая шаг, Антон Филимонович Умрихин шел чуть сзади. Когда она начала знакомиться с курсантами, Шмыгин поинтересовался, какое училище она заканчивала. Преподавательница оглянулась на Умрихина. Тот тут же поднял Тимофея и объявил ему замечание. Англичанка еле заметно кивнула старшине и начала занятие. Вскоре все заметили необыкновенное усердие старшины. Он стал оставаться на дополнительные уроки, а после провожал англичанку до автобуса. Была она незамужней и старше его лет на десять. Но это обстоятельство Умрихина не смущало - суровое, стальное сердце старшины пронзила стрела Амура. Возможно, он уже видел себя командиром корабля на международных трассах, где без знания английского языка делать было нечего.
- Стратег, не то что мы! - разводил руками Шмыгин.
У него с Кларой Карловной отношения не сложились. Существовало правило: едва преподаватель появлялся в классе, дежурный обязан был доложить, кто присутствует на занятиях. Как все это произносится по-английски, Шмыгину написали. "Начни так: комрид тиче и далее по тексту", - посоветовали ему доморощенные полиглоты. Но ему удалось произнести лишь два первых, ставших впоследствии знаменитыми, слова.
- Кобра птичья!.. - звенящим голосом торжественно начал он, думая, что на английском это должно означать: товарищ преподаватель! И долго не мог сообразить, почему его доклад был остановлен визгливым гоготом Клары Карловны, который почему-то напомнил крик того самого деревенского банного гуся.
- Гоу аут! Гоу аут!
А Антону Умрихину, после того как Клара Карловна отбыла с нами положенный срок, почти каждый день из города стали приходить письма. Знатоки говорили: исключительно на английском. Отвечал он, обложившись словарями, морщил лоб, пыхтел, и мне казалось, будто старшина моет пол.
Мы подозревали, что сепаратистские настроения с проведением собственного новогоднего вечера имели под собой английскую основу.
Начальник штаба поручил всю организацию хозяевам - третьему отряду. Те задрали нос, начали ставить свои условия, заявили, например, что будут пропускать гостей по пригласительным и что оркестр на вечере будет свой - центрального аэродрома. Мы возмутились, пошли жаловаться. Нас активно поддержал Умрихин. Тогда Орлов предложил проводить вечер самим, в старом закрытом на ремонт клубе.
- Но все сделаете собственными силами, ремонт и все прочее: елку, музыку, оформление берете на себя.
Джага одним выстрелом решил убить двух зайцев. Деваться некуда, мы согласились, начали приводить клуб в порядок: чинить электропроводку, красить сцену, белить стены.
Автобус пришел из города раньше времени, и я девчонок проворонил. Они уже были в новой столовой, где проводил вечер третий отряд. Возле столовой встретил расстроенного Чигорина.
- Бесполезно, уже не пускают, - сказал он. - Выставили дежурных, говорят, у вас свой вечер - дуйте туда.
В столовую я проник через кухню, помогли знакомые поварихи. И попал на предпраздничную толкучку. Курсанты сдвигали в один угол столы и стулья. Гости выстроились вдоль стены и, оживленно переговариваясь, ждали.
- Чего вы здесь не видели! - сказал я, разыскав среди девчонок Тоньку. - Лучшие парни находятся сейчас в нашем клубе.
- Лучшие парни встречают там, где договорились! - сердито ответила она. - Как мы теперь отсюда уйдем?
- Через кухню.