Юрий сел на скамью, посадил рядом с собой Сережу, положил его голову к себе на плечо; тот мгновенно уснул. Кругом стояла бархатная, теплая, звеневшая цикадами южная ночь; непривычные конфигурации созвездий ярко выделялись на черном небе. Сережа спал, а Юрий тем временем размышлял. Под стрекот цикад было удобно думать. Он вообще был склонен к философствованию, любил вдумываться в смысл обыкновенных слов, понятных каждому без объяснений. На этот раз, жалея о том, что у него нет в Сухуми знакомых, он спрашивал себя: что такое "знакомые" и чем они отличаются от "незнакомых"?
...Он представлял себе: вот идет по улице маленький человек, тот же Сережа. Как ему хорошо! Сколько кругом интересного! Он присаживается на корточки, чтобы лучше разглядеть лужу. Лужа - красивая, перламутровая, с бархатной грязью по краям. Большой дядя сверху, почти от уровня крыш, смотрит на него с улыбкой:
- Ты что тут делаешь, кудрявый?
- Лужу смотрю.
- Смотри-смотри, да не засматривайся. Штаны замарал. Мать небось не похвалит.
- Не похвалит.
- Ну, давай руку.
Большая рука спускается откуда-то сверху, тоже от уровня крыш, и бережно берет маленькую руку в мокрой красной варежке. И вот уже ребенок идет от лужи, идет с чужим дядей, по-нашему - с "незнакомым". Но детское сознание не знает разграничения людей на "знакомых" и "незнакомых". Ребенок изначально "знаком" со всеми. Все люди - его знакомые. И дети. И собаки. И кошки.
Естественное, блаженное, привольное состояние!
...А вот идет по улице взрослый человек. Кругом поспешают, обгоняют его другие взрослые. У каждого - своя авоська, свой портфель, свои знакомые.
...Едут люди в автобусе, в трамвае, в метро. До чего ж они сухи, замкнуты, чужды друг другу! До чего ж они незнакомы!
Человек в метро сидит и читает. Сосед по скамье с любопытством заглядывает в книгу. Читающий недоволен. Он старается плечом загородить от соседа страницу. Тот больше вытягивает шею, прямо затылком чувствуешь, как он напрягся. Вот нахал! Читающий возмущен: он чувствует, как в нем растет, раздувается чувство оскорбленной "приватности" ("privacy" - английское слово, не имеющее русского эквивалента).
А вот взрослый человек в силу необходимости проталкивается сквозь толпу. И снова в нем бушует оскорбленная "privacy". Он почти ненавидит окружающие его плечи, локти, головы. Все эти люди ему мучительно посторонни, крайне незнакомы. От их близости он неподдельно страдает.
Но когда же, в какой момент совершается в человеке переход от светлого детского "все знакомы" к взрослому, отчужденному "я их не знаю и знать не хочу"?
Это - как у кого. У некоторых детей такое "посвящение во взрослые" наступает рано, слишком рано.
Например (вспоминает Юрий), у семилетней Тани, дочери соседей по дому, этот переход уже совершился. Девочка худенькая, отвлеченная, ходячая запятая (Юрий не раз, встречая ее на лестнице, пытался заговорить, но всегда натыкался на стену вежливо-оскорбленной "privacy" в зеленых глазах). До чего же она полна уважения к обычаям, разъединяющим людей! Вместо простого, естественного мира, где все знакомы, ее окружает искусственный мир церемоний...
Юрий улыбнулся, вспомнив рассказ Таниной матери о "случае с ногой". Мать-то как раз была смешливая, общительная, и они с Юрием нередко беседовали у лестничного мусоропровода.
Дело было так: Таня играла на балконе со своим двухлетним братом Сашей, оставленным взрослыми на ее попечение. Мальчик забавлялся ногой, оторванной от деревянного паяца-дергунчика. В ноге еще сохранилась тугая резинка; Саша вытягивал ее, отпускал и с удовольствием слушал звонкий щелчок. Но вдруг как-то ненароком он выронил ногу, и она упала вниз на другой балкон.
Саша залился отчаянным ревом. "Ногу! Ногу!" - кричал он и никак не хотел успокоиться. Таня была в квартире одна с братом и должна была принять решение.
