- У Огдена исключительные деловые способности! - Айрин благожелательно смотрела на своего высокого, неуклюжего, краснолицего мужа, который давал пояснения нескольким озадаченным гостям перед скульптурой в стиле модерн, такой огромной, что она загораживала чуть ли не весь проход в зал, служивший при Питере для игры в карты, а теперь, насколько он мог разобрать с того места, где он стоял, приспособленный под замысловато освещенную картинную галерею.
- В таком случае он сильно изменился с тех пор, как я была замужем за Скайлером. В мое время братья соревновались между собой, кто больше денег просадит.
- Мы с Питером терпеть не можем бизнеса, правда? - Айрин с улыбкой посмотрела на Питера, и тот согласился, что бизнес - не по его части.- Мы au fond spiКituel , вот почему удивительно, что мы зарабатываем деньги.
Люси была заинтригована.
- Неужели этот ваш Коммунистический манифест приносит доход?
- Да, конечно,- мягко ответил Питер; нападки на "Американскую мысль" никогда его не уязвляли.- В сущности говоря, благодаря сенатору Маккарти наш журнал стал чуть ли не массовым изданием. Во время заседаний сената, когда этот демагог усмотрел знаменательный и зловещий симптом в повышении по службе некоего безвестного армейского зубного врача, подозреваемого в симпатии к левым, "Американская мысль" в ряде статей выступила против сенатора. Вслед за тем дела Маккарти пошли все хуже и хуже, и Питер льстил себе мыслью, что закат Маккарти хотя бы отчасти был делом рук его и Иниэса. Расследователь сам попал под расследование, и после четырех лет национального бедствия сенат Соединенных Штатов с присущей ему тяжелодумностью собирался вынести Маккарти вотум недоверия за недостойное поведение в их общем доме.
- Элизабет! - Айрин обняла дочь Люси, которая, на взгляд Питера, стала еще красивее, чем до замужества.
Айрин была с этим согласна:
- Это все материнство! Посмотрите на нее, Люси! Посмотрите, какой милой стала нашадевочка!
- Да, конечно, она выглядит лучше, чем во время беременности, тогда она была вся в пятнах. Здравствуй, дорогая.- Люси небрежно поцеловала дочь. Затем, выступая в своей обычной подстрекательской роли, повернулась к Питеру: - В этом году вы настроены более миролюбиво друг к другу?
- Я всегда настроен миролюбиво,- ответил Питер, но руки Элизабет не подал. С ее лица ни на секунду не сходила широкая улыбка.
- Я тоже! - Ее глаза сияли.- Во всяком случае, я стараюсь, потому что Клей говорит: не припутывай к политике личное. Только у меня не всегда это получается. Иной раз, когда какой-нибудь ничтожный хам нападает на Клея, я выхожу из себя и говорю что-нибудь ужасное, и тогда Клей набрасывается на меня.
- Подразумевается, что только ничтожный хам может выступить с нападками против него? - Когда Люси была не в своей стихии, можно было не сомневаться, что она создаст ее.
Айрин поспешно принялась спасать подорванный мир между ними:
- Мы все должны быть друзьями! К тому же ведь мы все родственники! Я tante Элизабет, а Клей и Питер...
- Вы приходитесь мне тетушкой, не так ли? Ой, как я рада!
Питер просто поражался Элизабет. Прежде она невероятно презирала "эту ужасную Айрин", а теперь прямо- таки воспылала к ней любовью, не в пример своей матери, которая продолжала изводить Айрин, словно та по-прежнему была миссис Сэмюел Блок, прорывавшейся на все приемы, а не спасительницей братьев Уотресс, вместе с Блезом взявшей на себя заботу о карьере сенатора Овербэри.
- А Клей - зять Питера...
- Он был моим зятем.- Голос Питера прозвучал резче, чем ему хотелось.
Широкие челюсти Элизабет плотно сомкнулись, хотя улыбка не сходила с лица.
- Но ведь семейная верность живет, несмотря ни на что.
- Моя - да.- Питер спрашивал себя, неужели она когда-нибудь по-настоящему нравилась ему.- Но только по отношению к моейсемье, а не к нему. Вернее говоря, к Инид.
- А вот и сенатор Уоткинс! - Айрин покинула своих родственников.
- Инид была чудесная девушка.- Элизабет говорила так, словно защищала покойную.- И ужасно верная, а это, по-моему, самое важное на свете.
- Да ну? - искренне удивилась ее мать.
- Возможно, важнее верности действительно нет ничего на свете,- сказал Питер,- но как раз этого-то Инид и недоставало.
- Да какты можешь так говорить о ней? - Ярость Элизабет, никогда не загоняемая вглубь, наконец излилась, к явному удовольствию ее матери.- Почему тебе непременно надо на кого-нибудь нападать? В особенности на бедную покойницу Инид.
- А я вовсе на нее не нападаю. Я только сказал, что верность не была в числе ее сильных сторон.
- Элизабет совершенно помешана на верности,- сказала ее мать.- По-моему, это у нее от Клея. Прежде мы и слова-то такого не знали, не так ли, дорогая?
- Нет, знали, уж я-то во всяком случае.- Оказавшись на знакомой почве, Элизабет обрела утраченное равновесие.- Мне всегда казалось, что человеку следует точно знать, кто его друзья и чего можно от них ожидать.- Она повернулась к Питеру: - У меня уже набрался маленький черный список.
- Друзей или врагов? - Питер испытывал величайшее наслаждение.
- Конечно, врагов! В конце концов, месть может быть так же сладка, как и любовь.
- Господи боже, ну и ребеночка я родила! - Голос Люси звучал чуть ли не почтительно. Она переменила тему разговора, словно опасаясь, уж не с ее ли собственного имени начинается список.- Клей с тобой? Он приехал?
- Да. Он в библиотеке с мистером Сэнфордом. Они смотрят Клея по телевизору, его интервью, заснятое на пленку.
- Тебе не мешало бы присоединиться к ним,- сказала Люси Питеру. Он ответил, что ему не хочется.- Ну, хотя бы посмотри, что Айрин сделала с комнатой. Она оклеила стены джутовой тканью. Вот интересно, каково Блэзу, когда онприезжает в Лавровый дом и видит в нем такие перемены?
Хотя вызов Питеру бросила Люси, ответила Элизабет:
- Мистер Сэнфорд обожает Айрин и считает, что она сделала с домом чудеса.- Элизабет взглянула на Питера, вызывая его на спор.
- Разумеется,- безмятежно ответил Питер.- Айрин всегда была одной из любимиц отца. Вообще-то говоря, это при вас она впервые попала к нам на обед.
Элизабет не помнила этого случая. Улыбаясь, она шепотом сказала, что хочет шампанского. Питер и Люси наблюдали, как она шла через комнату. Все взгляды были устремлены на нее.
- Прелесть, как хороша,- сказал Питер.
- Но в другом стиле, чем Инид,- неожиданно сказала ее мать.
- Это верно,- согласился Питер.- Будем надеяться, что ей больше повезет.
- Так оно и будет, если только она не запьет, как ее отец. Во всяком случае, они прекрасно подходят друг другу.
Питер кивнул:
- Она всегда очень любила Клея.
- Не знаю, как насчет Клея, но вот славу она действительно любит. Она пойдет на что угодно, лишь бы быть замеченной.- Обычный иронический тон Люси вдруг пропал. Питер с удивлением взглянул на нее.
- Большинство людей таково,- уклончиво заметил он.
- Большинство способно пойти на многое, но не на что угодно.
- Ну, если бы не было таких, как Клей и Элизабет, то не было бы и Истории. Великое - удел ненасытных.
- А нужна ли она нам, История? - вдруг усмехнулась Люси; в горячем свете гостиной Айрин она походила на высохшую ящерицу.
- С ней проходит время.
- О, оно и так проходит. В сущности, я восхищаюсь дочерью. Из всех известных мне женщин она одна добилась того, чего хотела, за исключением разве что...
- Айрин! - одновременно произнесли оба.
- Tante Irene - весело повторила Люси.- Бедный Огден! Он всегда был таким снобом, а теперь только взгляни на него! Но ведь Уотрессы для того и родились, чтобы их унижали женщины. Уж конечно, его брату досталось от меня.
Появление Миллисент Смит-Кархарт положило конец их интимной беседе. Люси присоединилась к своей приятельнице, и, пока они шли через переполненную комнату, Питер размышлял о природе игры, в которую играли присутствующие. Попросту говоря, это была война. А покоряет Б, Б покоряет В, а В покоряет А. Каждый на свой лад борется за первенство, и отрицать эту изначально присущую людям хищность значило бы проявить сентиментальность; попытаться приспособиться к ней было бы ошибкой; изменить ее было невозможно. Но Питер еще не был внутренне готов примириться с тем фактом, что даже для него не существует иной альтернативы, как стать жестоким хищником в войне в джунглях,- войне, которой суждено продолжаться, с ним или без него, до скончания рода человеческого.
Чувствуя себя глубоко несчастным, Питер направился в столовую. Там, как он и надеялся, под нарочито уродливой бронзовой вертушкой, которая непрестанно вращалась сама по себе, был выставлен стол и буфет. Хотя стол в большей своей части был заполнен неизбежной копченой ветчиной и копченой индейкой, ряд серебряных кастрюлек выглядел многообещающе. Он приподнял крышку с кастрюльки, и его настроение улучшилось при виде некоей смеси из куриной печенки и водяных каштанов. Он съел каштан и обжег себе нёбо. Невзирая на боль, он съел другой, восхищаясь искусством гения, которому первому пришло в голову сочетать столь удачно дополняющие друг друга субстанции.
Когда Питер принялся за вторую кастрюльку, голос Гарольда Гриффитса за его спиной произнес:
- У Айрин повар - армянин. Но он горазд на всяческие подделки в духе китайской кухни.