- Так вот что, мистер Онзлоу.- Клей твердо запомнил имя полицейского на будущее.- То, что вы не взяли мистера Гриффитса на заметку, а предпочли препроводить его домой и вызвать по телефону его друга, наводит меня на мысль, что ни вы, ни ваш коллега не хотите неприятностей с газетами, не говоря уже о мистере Сэнфорде. Вы решили, при известных обстоятельствах обо всем этом можно забыть.
Полисмены переглянулись. Ответил тощий-толстый:
- Нет, нельзя. То, что произошло между ним и нас... между им и нами,- противозаконно. А мы все обязаны соблюдать и охранять закон, и вы не можете с этим не согласиться, конгрессмен. Но нам кажется, что такому известному человеку, как мистер Гриффите... и с такими связями...- жест в сторону Клея,- что такому человеку, как мистер Гриффите, не следует пятнать свою репутацию, ведь это, можно сказать, будет на ней несмываемым пятном и может доставлять неудобства его работодателю... и его друзьям... особенно тем из них, которые постоянно на виду у общественности.
- Сколько? - отрывисто спросил Клей. Гарольд за диваном, все время растиравший лицо, опустил руки по швам и стал по стойке смирно.
- Две тысячи,- сказал коротышка.
Клей снял трубку с телефонного аппарата и набрал номер коммутатора. Когда ему ответили, он сказал:
- Полицию.
Тощий-тонкий двинулся на него, готовый пустить в ход кулаки.
- Что вы хотите сделать?
- Пожаловаться на запугивание, шантаж, вымогательство.
Крик Гарольда:
- Клей, не надо!
- Это вы так утверждаете, но мы утверждаем иное,- сказал коротышка. Но угроза, которую он хотел выразить, была сведена на нет внезапным падением голоса на слове "иное".
- А вот увидите, что мне поверят больше, чем вам, мистер Онзлоу. И вам, мистер Говер.- Голос в трубке произнес: "Полицейское управление", и Клей ответил: "Полиция нравов".
- Можно подумать, вы большая шишка, конгрессмен,- начал тощий-толстый.
- Да, я большая шишка, мистер Говер, в чем вы сейчас убедитесь.- Голос в трубке произнес: "Полиция нравов", и Клей сказал: "Говорит конгрессмен..." - но Говер быстрым движением отсоединил телефон. Он стоял к Клею так близко, что тот чуял затхлый запах пудры на его лице и запах пива в его дыхании.
Осознав их физическое превосходство, Клей спросил спокойно и негромко:
- Вам что, жить надоело?
- Это у вас, дядя, мозги набекрень стали, а не у нас.
Клей вдруг схватил полисмена за плечи, стремительным движением, словно дверь, крутанул его справа налево и проскочил на середину комнаты, где коротышка уже ждал его, засучив рукава.
- Ничто не может помешать нам сказать, что вас мы тоже застукали, мистер Большая шишка,- произнес тощий-толстый за спиной Клея. В его хриплом голосе по-прежнему звучала угроза, и тогда Клей обратился к тому, что был послабее.
- Вы неглупый человек, мистер Онзлоу. Вы увидели возможность заработать на оплошности мистера Гриффитса, и я не осуждаю вас за это. Мне не жалко денег, и, я уверен, мистеру Гриффитсу тоже не жалко, но, к сожалению, у нас нет гарантии, что, раз он начнет платить, вы не станете требовать еще и еще. Разумеется, я понимаю, что в данный момент вы, возможно, и не помышляете о том, чтобы снова насесть на мистера Гриффитса, но вот подкатит рождество, к тому времени вы поистратитесь, и тогда вы скажете себе: "А не наведаться ли нам к мистеру Гриффитсу?" - Клей говорил быстро, но внятно, сознавая, что детектив со смышлеными глазами внимательно слушает его.- Так вот, в интересах Гарольда я не допущу этого. И в ваших собственных интересах тоже. В конце концов, шантаж опасное дело, особенно если о нем знает третье лицо, которому ничто не грозит. А в данном случае такое третье лицо есть. Это я. Это означает, что вам грозит не меньшая опасность, чем Гарольду: стоит мне сказать слово вашему начальнику - и вам, джентльмены, уже никогда больше не устроиться на работу здесь в городе, а я не премину сказать это слово, пусть даже имя Гарольда получит сомнительную огласку при разбирательстве. Он это переживет. А вот вы не переживете. Так вот, мистер Онзлоу и мистер... э-э... Говер, я предлагаю забыть все, что случилось, и больше не вспоминать об этом.
- Ну, а предположим, что мы не забудем? Предположим, мы...
Клей жестом заставил тощего-толстого замолчать.
- Если вы сию же минуту не уберетесь отсюда, я звоню...- Клей приберегал это оружие на самый конец. Перед тем как выехать к Гарольду, он узнал не только имя главы отдела полиции нравов, но и его прозвище, а также некоторые другие полезные подробности. И теперь пустил их в ход, сделав вид, что состоит с ним в приятельских отношениях. При этом он отступил назад к телефону, не спуская глаз с коротышки - слабого звена, которое уже порвалось.
- Ну что ж...- сказал тот тоненьким голосом.- Ну что ж...- Он осекся.
Клей вежливо ждал, положив руку на трубку телефона, наслаждаясь битвой. Но бой уже закончился. Тощий-толстый взял шляпу и, не сказав ни слова, вышел из комнаты. Агент-провокатор последовал за ним с бессмысленной улыбкой на лице, спеша догнать своего коллегу.
Когда хлопнула входная дверь, Гарольд без сил опустился на диван. Казалось, еще немного - и он разрыдается.
- Идиот проклятый! - Отвращение, которое вызвала в Клее эта история, наконец-то прорвалось наружу. Он осыпал Гарольда градом ругательств, и тот безропотно сносил их с поникшей головой.
Когда Клей выговорился до конца, Гарольд сказал:
- Я бы ни за что не стал впутывать тебя в это дело. Очень виноват перед тобой. Но я никак не мог доискаться Блэза, и после него только ты один из всех моих знакомых мог справиться с ними...
- Ты мог бы вызвать адвоката.
- Как можно такое доверить адвокату, совершенно незнакомому человеку?
- Ах, вот что, мне такое можно доверить! - вновь вскипел Клей.
- Я не думал, что ты... Ну, разумеется, тебе это неприятно, но...
- Тебе казалось, что я об этом догадываюсь?
- Примерно так. Ведь, в конце концов, я хорошо помог тебе там, на фронте. Я говорю о своих статьях.
- Я не нуждаюсь в поучениях. Я помню, кому и за что я должен.- Голос Клея звучал резко. В сущности говоря, политика была искусством аккуратно расплачиваться с долгами, и Клей был отличным счетоводом. Отныне Гарольд у него в неоплатном долгу. Подумав об этом, он сменил праведный гнев на добродушие.
- Так или иначе, я не хочу ничего знать о твоей личной жизни. Так что забудь об этом. Но,- не мог удержаться он,- не забывай о том, что ты живешь в одном из самых грязных городов нашей страны, в городе, где все тайно и явно подстерегают друг друга и создают прецеденты, чтобы использовать их в будущем.
- Я сделал глупость,- сказал Гарольд.
- Да, ты сделал глупость,- великодушно подтвердил Клей.
Гарольд внезапно принял свой обычный тон:
- Ты-то никогда не влипнешь со своими проклятыми девками!
- Я имею дело только с девками не моложе двадцати одного года, я опускаю шторы, запираю дверь и пользуюсь противозачаточными средствами.
- Тогда как их мужья...
- Я имею дело только со вдовами.
- И с Элизабет Уотресс.
Она ждала его в вестибюле отеля "Шорэм" среди плакатов и знамен, которыми радостно отмечалось избрание тридцать третьего американского президента. Клей направился к ней через вестибюль, она вскочила на ноги, и, как всегда, когда они некоторое время не виделись, он заметил сияющую сосредоточенность ее улыбающегося лица и ее глаза, в которых, как ни странно, не отражалось ничего, кроме блестящей черноты. Он быстро и целомудренно поцеловал ее в щеку. В конце концов, он женатый человек, а в вестибюле полно людей, которые его знают.
- Онздесь! - Элизабет была вне себя от восторга.- Президент только что прибыл! Все кричали ему "ура!", это было так здорово! Я не знала, сделать мне реверанс или нет. Мне хотелось. Сейчас он в танцевальном зале. Почему ты опоздал?
- Дела, что же еще? - Он взял ее под руку, и они направились в танцевальный зал, где губернатор со Среднего Запада с щедростью демократа и экстравагантностью республиканца принимал президента, который скоро должен был быть торжественно введен в должность.
У входа в танцевальный зал Клей задержался и чуть помедлил, пока шатавшиеся поблизости фоторепортеры не узнали его. Обычно все делалось в два счета, но сейчас, когда в зале был президент, едва ли можно было ожидать, чтобы газетчики проявили сколько-нибудь значительный интерес к одному из пятисот членов конгресса, какой бы характерной внешностью он ни обладал, как бы доблестно ни сражался на фронте, какую бы роскошную подругу ни привел с собой. Но в конце концов фоторепортеры и газетчики сгрудились вокруг.
Клей одних знал по имени и делал вид, что узнает других. Элизабет вцепилась в его руку с выражением притворного ужаса пополам с восторгом. Как-то раз она открылась ему, что больше всего ей хочется быть кинозвездой, из того чисто практического соображения, что если кто любит быть в центре всеобщего внимания (а она чистосердечно призналась, что ей очень хочется быть красивой женщиной, привлекательной для мужчин), то этого можно добиться, став кинозвездой, потому что только кинозвезды вызывают к себе всеобщий интерес. Даже сам президент не может соперничать со славой и сексуальной притягательностью искусно разрекламированной кинозвезды.