- Не беспокойся, придет. - Ужас матери не столько забавлял, сколько приводил его внедоумение, потому что в нем не было ничего личного. Фредерика ничего не имела против Айрин Блок. Но два тысячелетия христианского учения сделали свое дело. Поскольку Айрин Блок терзала священную плоть и в безумном ослеплении запятнала себя кровью Агнца, она была нечиста и ей не следовало бы обедать в Лавровом доме.
- Слава богу, они все говорят по-английски, - сказала мать, перечисляя ему гостей, среди которых был русский со стальными зубами. - Теперь у нас уже не то, что прежде, - добавила она, и непонятно было, жалеет она или радуется. С началом войны конгресс потерял свой общественный вес. Сенаторов теперь не часто можно было увидеть в Лавровом доме. Значительными людьми теперь были начальники правительственных комитетов, ведающих стабилизацией цен и увеличением производства. Этих царей, как называла их печать, обхаживали все. Некоторые из этих людей присутствовали и в гостиной Блэза, к восторгу остальных гостей, по большей части иностранцев - членов различных миссий. Старый Вашингтон представляла лишь общительная чета Шэттак. Эти люди умели ладить с кем угодно.
- А вот и наш юный издатель! - весело воскликнул Блэз, вкладывая в свой голос презрение пополам с нежностью.
- А это наш… старшийиздатель, - ответил сын, не собираясь служить ковриком для ног даже столь почтенному старому мошеннику.
Однако Блэз сделал вид, что не слышит. Он повернулся к своим собеседникам - сплошь иностранцам, за исключением министра, недавно введенного в состав правительства, новичка в Вашингтоне.
- В сущности, мой сын не солдат, хотя и носит военную форму. Он издает журнал. Скажи им, что за журнал. - Блэз по-волчьи осклабился на Питера, который понимал, что отец говорит это вовсе не со зла.
- Журнал, - начал Питер звонким, как у школьника, голосом, - несколько длиннее в длину, чем в ширину, и печатается в два столбца на грубой оберточной бумаге. - Он сделал паузу и улыбнулся отцу. - Думаю, примерно так можно его описать.
Гости ограничились неуверенными смешками, не зная, как отнесется к этому хозяин. Но Блэз от души расхохотался.
- Да, примерно так, господа. Вот только цвет у него будет розовый!
- Да, он будет социалистический, - сказал Питер так, словно речь шла о шрифте. - Но не догматический.
- Ну что за прелесть эти ребята! Они даже не подозревают, до чего хорошо им живется. Недолго думая, он основывает на деньги капиталиста журнал, который хочет покончить с капитализмом.
- Во всяком случае, не на твои деньги. - Питер хотел, чтобы это сразу было всем ясно.
Блэз впервые проявил признаки раздражения.
- Нет, не на мои, мои деньги никогда на это не пойдут. Это деньги…
В эту минуту источник поддержки Питера со стороны капитала вошел в комнату. Вечернее платье Айрин выглядело слишком ярко, слишком индивидуально, слишком модно на фоне тонко рассчитанной старомодности Лаврового дома. Все взгляды устремились на нее. На какой-то момент она задержалась в дверях, затем увидела Питера и двинулась к нему; Питер направился ей навстречу.
Фредерика перехватила обоих под люстрой. К удивлению Питера, Фредерика была возбуждена, Айрин - безмятежно спокойна. Пока что все хорошо, подумал он, уповая на то, чтобы Диана поскорее присоединилась к ним и отвлекла всеобщее внимание. Сердце его гулко стучало. В гостиной наступила тишина.
Питер так и не мог вспомнить впоследствии, каким образом Айрин это удалось, но так или иначе за несколько минут искусного маневрирования она оказалась перед Блезом и совершила свою первую ошибку: она прервала его. Протянув руку, она сказала:
- Здравствуйте, мистер Сэнфорд.
- Ты помнишь, Блэз… - поспешно начала Фредерика, но было уже поздно. Блэз медленно взял руку Айрин и сказал:
- Здравствуйте, миссис Блэк. Очень рад, что вы смогли прийти.
- Да нет же, Блок! - весело воскликнула Айрин, и это была ее вторая ошибка. Питер обливался потом.
- Ну да, - сказала Фредерика. - Универсальный магазин, я его так люблю. Ну ты же знаешь, магазин Блока.
- Виноват… Да, конечно. - Блэз выпустил руку Айрин.
Неотвратимо нацеленная на катастрофу, Айрин совершила третью ошибку. Она обвела взглядом гостиную.
- Боже милостивый, - громко сказала она, - я не была у вас…pas depuis longtemps.
Все взоры вновь обратились на нее. Питер взглянул на Диану; ее глаза были закрыты.
- Что такое? - не менее громко спросил Блэз. И, как Питер и ожидал, Айрин повторила французскую фразу. Европейцы стали пересмеиваться. Совершенно не отдавая себе отчета в производимом ею впечатлении, Айрин перевела Блэзу свои слова. Но прежде чем она могла навредить себе еще больше, Фредерика взяла ее под руку и увела. В другом конце комнаты Люси Шэттак сложила лорнет и сказала что-то своему мужу. Тот улыбнулся. Родилась новая вашингтонская легенда.
Диана подошла к Питеру - увы, слишком поздно.
- Почему ты не вмешался? - без всякой логики спросила она.
- А что я мог поделать? - Вдохновленный Айрин, он процитировал по-латыни: "Тех, кого боги хотят погубить, они лишают разума" - и тут же перевел.
- Спасибо, милый. - У Дианы испортилось настроение. - Теперь, когда твой отец так царственно ее обхамил, плакали наши денежки.
- К счастью, мне кажется, она вовсе не понимает, что ее обхамили.
- Она может вести себя ужасно, но она не глупа.
- В этом-то все и дело. Неужели не ясно? Отец ведет себя именно так, как она и ожидала. Если бы он был настроен миролюбиво, он не произвел бы на нее впечатления, а в таком случае ей незачем было бы сюда стремиться, и вот тогда уж действительно мы остались бы без журнала.
Диана сомневалась, так ли это. Но Питер был уверен, что это действительно так. Он присоединился к Айрин, которая явно выбрала для себя компанию европейцев, посмеивавшихся над ее французским.
- Я часто виделась с вашим послом Клоделем. Вы с ним знакомы? - Похоже было, собеседник знал его лишь понаслышке. - Он не пользовался у нас популярностью, helas . У него была привычка читать после обеда свои стихи, а мы, вашингтонцы, и вообще-то не любим стихов, а уж французских и подавно. Мы варвары.
Это прошло хорошо. У Айрин была еще возможность спастись. Питер хотел помочь ей.
- И еще, при нем плохо кормили, и это была сущая трагедия, потому что ваше посольство - единственный приличный французский ресторан во всем городе. - Шутка вышла плоской, и Айрин бросила на него быстрый сожалеющий взгляд, как бы желая сказать: прибереги-ка лучше эти штучки для своих родителей.
- Вы любите Сен-Джон Перса? - спросила она француза, который опять-таки знал о нем лишь понаслышке.-
Ну, конечно же, вы его читали. - Французу стало явно не по себе. Оказавшись в своей стихии, Айрин принялась цитировать Сен-Джон Перса по-французски, и, хотя произношение у нее было самое причудливое, видно было, что она отлично знает предмет. Питер поспешил смыться.
За обедом слева от Питера оказалась черноволосая девушка с бледной кожей, продолговатыми темными глазами и таким тихим голосом, что ему приходилось напрягать слух, чтобы разобрать, что она говорит.
- Похоже, вы меня не помните?
Он ответил, что не помнит, и увидел пустое место на той стороне стола: Инид еще не приехала.
- Я Элизабет Уотресс. - Это имя ни о чем ему не говорило. - Дочь миссис Шэттак. - Питеру вспомнилось, что первым мужем Люси был уроженец Нью-Йорка по фамилии Уотресс, который играл в поло и крепко выпивал: как-то раз, будучи не в духе, он выгнал Люси. Буквально через несколько недель она вышла замуж за Лоренса Шэттака и переселилась в Вашингтон. Поскольку Элизабет была моложе Питера, их пути никогда не скрещивались.
- Один раз мать привезла меня к вам на уик-энд, это было еще до войны, и мы с вами познакомились, только этого вы не помните. Но я тогда здорово отличилась. Поехала кататься верхом вместе со всеми, и моя лошадь - ее звали Антик - понесла. - Это происшествие Питер помнил. - Ваша сестра Инид схватила лошадь под уздцы и остановила ее. Если б не она, я бы наверняка разбилась. Она будет на обеде?
- Она задержалась в городе и приедет попозже, - небрежно отговорился Питер. В сущности, он испытывал облегчение оттого, что Инид нет на обеде: она бы не устояла перед искушением поиграть с Айрин, как кошка с мышкой.
Элизабет так ему приглянулась, что после закуски он не обратился, как положено, к даме справа, а продолжал болтать с ней, прихлебывая крепкий бульон с крошечными кусочками чего-то, напоминавшего по вкусу печенку; к бульону были поданы витые палочки из теста; он добродетельно съел всего одну палочку и отказался от хереса.
Элизабет не нравилось в колледже.
- Боюсь, это не для меня. Я хочу начать жить прямо сейчас. Школа для девушки - это всего лишь отсрочка, вот разве что кто очень способный, но я не из таких.
Болтая с Элизабет, он время от времени посматривал на Айрин, желая удостовериться, как идут у нее дела. А дела ее явно подвигались вперед. Она рассказывала про
Вашингтон новоявленному министру, и, судя по его виду, рассказ производил на него впечатление. Неожиданно Элизабет спросила его про журнал.
- Откуда вы это знаете? - удивился он.