II
Издалека Бэрден слышал свой усиленный репродуктором голос, наполнявший зал. Он держал речь, и слушатели смеялись каждой его шутке. Публика была как раз в его вкусе: зажиточные фермеры, приехавшие в Вашингтон на ежегодный ленч, который устроили в этот год в новом отеле "Стэтлер", пригласив его в качестве основного оратора. Он рассказал им старый анекдот - последовал взрыв смеха. Он с показной скромностью опустил глаза, пытаясь разобрать заметки, которые сделал на меню. Пока зал смеялся, он быстро отхлебнул кофе и заметил при этом, что у него не убрали мороженое. Теперь оно растаяло. Это было отвратительно.
Внезапно смех прекратился. Бэрден хотел продолжать, но в его мозгу вертелась одна только мысль - о растаявшем мороженом. В голове было пусто. На какое-то мгновение он перестал понимать, где он и что делает перед этим множеством незнакомых людей. Он буквально потерял себя - в последние годы это случалось с ним время от времени на публике. К счастью, приступы афазии были кратко временны, и их, как правило, не замечали.
Бэрден отчаянно схватился за меню, прочел: "Boeuf а' la Washington". Это не помогло. Его замешательство росло. Зал с любопытством смотрел на него, удивляясь, почему он молчит. Он перевернул меню, увидел несколько наспех нацарапанных слов, среди них слово "Лусон". Это спасло его. Высадившись недавно на острове Лусон, Макартур начал битву за Филиппины. Вовремя придя в себя, он
подпустил в свою речь немножечко ура-патриотизма, совсем чуточку: пора махания флагами прошла, и это было ему больше по нраву, чем его противнику на недавних первичных выборах, заядлому стороннику Нового курса, проводившему свою предвыборную кампанию под лозунгами типа "Не забывайте Пёрл-Харбор!".
Бэрден избрал другой путь. Неназойливо и вместе с тем вполне обоснованно он напомнил избирателям, что за те тридцать лет, что он представляет их в сенате, их штат стал процветающим. Всякий другой на его месте развил бы эту тему во всех подробностях, но он ограничился одним лишь упоминанием и затем начал говорить о том, как на протяжении его жизни Соединенные Штаты стали мировой державой и (это были перепевы Перикла) как чудесно, но вместе с тем опасно быть великим. К его удивлению, эта часть его речи неизменно встречала живой отклик у зала. Когда он переходил к этой теме, он видел, как люди подавались вперед и с широко раскрытыми глазами жадно ловили каждое его слово. В такие моменты он познавал радость, позволявшую вынести мучительный процесс переизбрания.
Он не собирался говорить фермерам о том, как опасно быть мировой державой, но, поскольку они так хорошо восприняли славословие Макартуру, решил продолжать в том же духе. Однако, не успев сочинить и двух фраз о Державе, он вдруг сообразил, что слишком затянул свою речь. Ему следовало бы закончить на Лусоне. Пришлось самым решительным образом урезать Державу - и это было очень обидно, потому что он был признателен ей. Держава особенно действенно помогла ему против его противника из республиканской партии - бизнесмена, стоявшего на грубых империалистических позициях и располагавшего вдвое большей финансовой поддержкой. И хотя они шли примерно вровень, Держава в конечном счете побила деньги. Бэрден был так слаб финансами, что в последние недели предвыборной кампании ему стало нечем платить за плакаты и выступления по радио. Он едва был в состоянии оплачивать бесполезные, но необходимые объявления в еженедельниках. Бесполезные в том смысле, что они никак не влияли на избирателей; необходимые - потому, что издатель неизменно поддерживал того кандидата, который давал больше объявлений.
К счастью для Бэрдена, на его связь с Нилсоном не обратили особого внимания. С одной стороны, обвинения, предъявленные Нилсону правительством, пока не касались покупки земли у индейцев. С другой стороны, хотя Нилсона и обвиняли сразу по нескольким статьям, он еще ни в чем не был признан виновным. В результате соперник Бэрдена на первичных выборах, равно как и его противник-республиканец могли лишь выразить сожаление по поводу того, что сенатор Дэй знается с такими людьми.
По иронии судьбы, именно чувство справедливости чуть было не стоило ему голосов избирателей. Он подвергался яростным нападкам за то, что отстаивал права американцев японского происхождения. "Защитник япошек", - то и дело писали на его предвыборных афишах. Перед самыми выборами его противник-республиканец решился на отчаянный шаг и объявил сенатора Дэя агентом японского правительства (почему же еще сенатор виделся с японским послом Курусу за десять дней до Пёрл-Харбора?). Из-за этой несуразности республиканец провалился - к тайной радости Бэрдена, который был уверен, что на этот раз он потерпит поражение, причем не имел ни малейшего представления о том, что с ним тогда будет. Ему нечего было делать вне стен сената. Но добродетель восторжествовала, и на ближайшие шесть лет будущее его было обеспечено.
В отличном расположении духа Бэрден закончил свою речь шуткой. Пока фермеры смеялись, он уронил меню в лужицу растаявшего мороженого. Председатель поблагодарил его. Еще одна речь позади.
Усталый, но довольный собой, он стал проталкиваться через переполненный зал, обмениваясь рукопожатиями с разными людьми, раздавая автографы и позируя фоторепортеру (тот был в единственном числе - дурной признак). Затем, помахав на прощание залу рукой, он пересек вестибюль и подошел к газетному киоску. Он просматривал вечернюю газету, отыскивая в ней свое имя, как вдруг знакомый голос сказал:
- Так-то вы блюдете верность! Почитываете газету оппозиции! - Это был Блэз.
Бэрден поздоровался с ним громким голосом, все еще настроенным на выступление перед публикой. Они не виделись со времени выборов.
- Что слышно о нашем мальчике?
Бэрден был озадачен. О каком мальчике? Чьем?
- Две недели назад Клей написал мне, что он снова снимается с места. Но, разумеется, не мог сказать, куда их направляют. Сейчас он на Гуаме, по крайней мере, так доносят мне мои шпионы.
- Я ничего не слышал о нем за последнее время.
Строго говоря, если не считать поздравления в ноябре после выборов, Бэрден не получал вестей от Клея. Это было странно: Клей всегда аккуратно "поддерживал связь". Интересно, подумал Бэрден, уж не история ли с Нилсоном отбила у Клея охоту писать ему. Молодой, идущий в гору, он не желает иметь ничего общего с зашатавшимся стариком. Но я еще не упал, яростно подумал Бэрден, покупая журнал с надписью через всю обложку "Окопная война на Тихом океане. Репортаж Гарольда Гриффитса".
Блэз постучал по обложке пальцем-обрубком:
- Гарольд творит что-то феноменальное. Это черт знает что. Переплюнул самого Эрни Пайла. Вот уж не думал, что он на это способен. Педик, конечно. Потому-то и пишет так хорошо о солдатах.
- Удивляюсь, как вы позволяете ему писать не только для вашей газеты.
Блэз нахмурился:
- Откуда я знал? Но ничего, писать для газет он не имеет права: таков договор. - Блэз купил тот же журнал. - А знаете, - сказал он, - я буду гостем президента на церемонии его вступления в должность на будущей неделе.
- Предатель, - улыбнулся Бэрден.
- Может быть. - Блэз закурил сигару. Тут к ним подошли несколько фермерских жен - пожать Бэрдену руку и пожелать ему всяческого благополучия, "потому что у вас правильный образ мыслей!" - на что Бэрден, как обычно, ответил: "Да умножит господь ваш род". Затем он повернулся к Блэзу. Тот наблюдал за ним с сигарой во рту.
- Вот видите, - сказал Бэрден. - Меня еще любят.
- Почему бы и нет? - На Блэза эта сцена не произвела впечатления. - Я иду в Белый дом вовсе не потому, что люблю этого старого стряпчего по темным делам…
- Вы поддержали его в прошлый раз.
- Только потому, что Дьюи для меня неприемлем. Нет, я иду исключительно из-за этой затеи с Объединенными нациями. Я всецело за, Бэрден. - Голос Блэза звучал так, словно он предостерегал.
- Я знаю, - сдержанно ответил Бэрден.
- Ваша сенатская публика не поднимет из-за этого шума?
Бэрден обнаружил, что ситуация ему нравится.
- Возможно. Точно не могу сказать. Многое зависит от того, как Франклин будет вести себя. Вильсон обращался с нами, как со школьниками. Это была его ошибка.
- Вы и вели себя как школьники, - пробурчал Блэз. - Во всяком случае, президент хочет с вами сотрудничать. Он для того и взял Трумэна себе в вице-президенты, чтобы заручиться поддержкой сената.
- Не исключено, что это была ошибка.
- Но вы ведь не собираетесь шуметь по этому поводу?
- Шуметь? Да разве мы можем? Два года назад мы одобрили вступление в послевоенную международную организацию.
- Но выне голосовали.
- Не голосовал. Но я был за резолюцию, по которой договора входят в силу лишь после одобрения сената.
- Это означает, что решающее слово по любому вопросу остается за сенатом.
- А оно и так было за ним. Конституция, статья вторая, раздел второй. - Бэрден переменил тему разговора. - Знаете, мы все еще держим место от Второго округа наготове для Клея. Я не раз говорил о нем, когда бывал в округе. Его там любят.
При мысли о Клее лицо Блэза просветлело.
- Это ужасно! Нам непременно надо найти какой-то способ избавиться от теперешнего конгрессмена. Но так, чтобы не очень круто. В конец концов, солдат в форме, вернувшийся с войны…