- Нет, лучше про мужчин, или про детей, или про старух. Мне все-таки страшновато, когда говорят о молодых женщинах.
- Тебе нечего опасаться, - сказал я, нагнулся к ней и поцеловал ее в губы, и когда я снова лег, мой взгляд упал на улицу, и там я увидел светящуюся надпись: ДОВЕРЯЙ СВОЕМУ АПТЕКАРЮ!
- Ну, рассказывай.
- В Италии, - начал я, - многие люди тронули мое сердце. Мужчины, женщины - молодые и старые - и еще дети. Даже богатые женщины. И даже богатые мужчины.
- А ты говорил недавно, что люди скучные.
- Я чувствую себя совсем по-иному, гораздо лучше с тех пор, как я знаю, что ты меня еще любишь. Ты наговорила мне ужасных вещей.
- От своих слов я не отказываюсь. Мы сейчас немножко играем, Фред. Не забудь, что мы играем. А к серьезному мы еще вернемся. И я ничего не беру обратно, и то, что я тебя люблю, не имеет значения. Ты тоже любишь детей, а заботишься о них, как о прошлогоднем снеге.
- Да, знаю, - сказал я, - ты мне это уже достаточно ясно высказала. Ну, а теперь, пожалуйста, выбирай, кого хочешь: мужчину, женщину или ребенка - и страну тоже можешь выбрать.
- Голландия, - назвала она, - мужчина из Голландии.
- Ну и вредная же ты, - сказал я. - Очень трудно вспомнить голландца, который тронул бы твое сердце. Но хоть ты и вредная, но во время войны я действительно видел одного голландца, и при этом даже богатого, который тронул мое сердце. Тогда, правда, он уже не был богат. Я проезжал Роттердам - это первый разрушенный город, который я видел; странно, но теперь я дошел до того, что неразрушенный город действует на меня угнетающе, - а в то время я совсем растерялся, я смотрел на людей, смотрел на развалины…
Почувствовав, что ее рука, державшая мою руку, слегка разжалась, я наклонился над ней и увидел, что она спит; во сне ее лицо становится надменным и очень холодным, рот немножко приоткрывается и принимает скорбное выражение. Я снова лег, выкурил еще сигарету и долго лежал в темноте, думая обо всем. Я попытался молиться, но не смог. Потом подумал, не сойти ли мне еще раз вниз потанцевать с какой-нибудь работницей с шоколадной фабрики, выпить еще рюмку водки и поиграть на автомате, теперь уже, наверное, свободном. Но я остался. Каждый раз, когда на фронтоне многоэтажного дома вспыхивала надпись, она освещала зеленоватые обои с узором в форме сердца, на стене появлялась тень от лампы, и можно было различить рисунок на шерстяных одеялах: играющие в мяч медведи, похожие на людей, они напоминали атлетов с бычьими шеями, перебрасывающихся большими мыльными пузырями. И последнее, что я увидел перед тем, как заснул, была надпись там, наверху: ДОВЕРЯЙ СВОЕМУ АПТЕКАРЮ!
XII
Когда я проснулась, было еще темно. Я спала крепко и теперь чувствовала себя прекрасно. Фред спал, повернувшись к стене, и я видела только его худую шею. Я встала, раздвинула занавески и посмотрела на бледно-серый рассвет над вокзалом. Освещенные поезда подходили к перрону, мягкий голос диктора доносился до гостиницы через развалины, слышался глухой шум поездов. В доме было тихо. Я почувствовала голод. Оставив окно открытым, я снова легла в постель и стала ждать. Но мне уже было неспокойно: я думала о детях, скучала по ним и не знала, который час. Раз Фред спал, значит, еще не было половины седьмого. У меня еще было время. Я снова встала, накинула пальто, надела туфли и тихо обошла вокруг кровати. Осторожно открыв дверь, я пошла искать уборную в полутемном грязном коридоре и наконец обнаружила ее в неосвещенном, плохо пахнущем углу. Когда я вернулась, Фред еще спал. Мне были видны вокзальные часы со светящимся циферблатом, их стекло желтовато поблескивало, но различить, который час, я не могла. На фронтоне многоэтажного дома вспыхнула надпись, резко проступившая в сероватой мгле: ДОВЕРЯЙ СВОЕМУ АПТЕКАРЮ!
Стараясь не шуметь, я осторожно умылась, оделась и, обернувшись, увидела, что Фред смотрит на меня; он лежал прищурившись, потом зажег сигарету и сказал:
- Доброе утро.
- Доброе утро, - ответила я.
- Тебя уже не тошнит?
- Ни капельки, - сказала я, - я чувствую себя хорошо.
- Прекрасно, - сказал он, - можешь не торопиться.
- Мне надо идти, Фред, - сказала я, - я очень беспокоюсь.
- Разве мы не позавтракаем вместе?
- Нет, - сказала я.
Сирена на шоколадной фабрике громко завыла, ее резкий гудок трижды прорезал утреннюю тишину. Сидя на краю кровати и застегивая туфли, я почувствовала, что Фред прикоснулся рукой к моим волосам. Нежно перебирая мои волосы, он сказал:
- Если все, что ты вчера говорила, верно, то, значит, я не увижу тебя долго; может быть, мы хотя бы выпьем кофе вместе?
Я молча подняла молнию на юбке, застегнула кофточку, подошла к зеркалу и стала причесываться. Но я не различала себя в зеркале; причесываясь, я чувствовала только, как бьется мое сердце. Лишь теперь до меня дошел смысл слов, сказанных мною вчера; но взять их обратно я не хотела. Раньше я твердо верила, что он вернется, но теперь я сомневалась во всем. Я слышала, как он встал, видела в зеркале, что он стоит у кровати, и мне бросилось в глаза, до чего он опустился. Он спал в рубашке, которую носил днем, волосы у него были растрепаны, и когда он надевал брюки, его лицо приняло угрюмое выражение. Машинально я продолжала водить гребенкой по волосам. При мысли о том, что он нас действительно покинет - я никогда всерьез не думала об этой возможности и только сейчас представила ее, - мое сердце замерло. Потом снова сильно забилось и снова замерло. Я внимательно наблюдала за ним: как он, держа сигарету в зубах, со скучающим видом застегивал свои мятые брюки, как затянул ремень, надел носки и ботинки, потом, вздыхая, остановился, провел рукой по лбу и по бровям; и, глядя на него, я не могла понять, как я прожила с ним пятнадцать лет: он был мне чужой - этот скучающий равнодушный человек, который сел теперь на кровать, опустив голову на руки. Погрузившись взглядом в зеркало, я подумала об обещанной нам иной жизни, в которой не будет брака: эта жизнь без брака, без заспанных мужей, которые, едва проснувшись, хватаются за сигареты, должна быть прекрасной. Я оторвала взгляд от зеркала, заколола волосы и подошла к окну. Стало светлее, небо над вокзалом было уже светло-серым. И хотя я видела это, ничто не доходило до моего сознания, ибо я все еще мечтала об обещанной нам жизни без брака, и, ощутив ритм литургии, я разглядела мужчин, лежащих рядом со мной, мужчин, с которыми не была связана брачными узами, и о которых знала, что они не хотят обладать мной.
- Можно, я возьму твою зубную щетку? - спросил Фред, стоявший у умывальника. Я посмотрела на него, неуверенно сказала: "Да" - и тут вдруг очнулась.
- Боже мой, - сказала я резко, - сними хотя бы рубашку, когда умываешься.
- Ах, зачем! - ответил он, загнул внутрь воротничок рубашки и провел влажным полотенцем по лицу, по затылку и шее; безразличие, с которым он все это делал, раздражало меня.
- Я буду доверять своему аптекарю, - сказал он, - и куплю себе надежную зубную щетку. Вообще мы должны всецело довериться аптекарям.
- Фред, - сказала я резко, - и ты еще можешь шутить? Я не предполагала, что по утрам у тебя такое хорошее настроение.
- У меня совсем не такое уж хорошее настроение, - сказал он, - но и не особенно плохое, хотя мне жаль, что мы еще не позавтракали и даже не выпили кофе.
- О, я знаю тебя, - сказала я, - тебе надо одно - чтобы кто-нибудь тронул твое сердце.
Он причесывался моим гребешком, но при этих словах остановился, повернул голову и посмотрел на меня.
- Я пригласил тебя позавтракать, дорогая, - произнес он мягко, - а ты мне еще ничего не сказала.
Он вновь отвернулся к зеркалу и, продолжая причесываться, проговорил:
- Те десять марок я смогу вернуть тебе только на будущей неделе.
- Оставь, пожалуйста, - сказала я, - ты вовсе не должен отдавать мне все деньги.
- Но я так хочу, - ответил он, - и прошу тебя, прими их.
- Спасибо, Фред, - сказала я, - я тебе действительно благодарна. Но если мы хотим позавтракать, нам пора.
- Значит, ты идешь со мной?
- Да.
- Вот и прекрасно.
Он засунул галстук под воротник, завязал его и подошел к кровати, чтобы взять пиджак.
- Я вернусь, - сказал он вдруг резко, - я наверняка вернусь, вернусь к вам, но я не хочу, чтобы меня принуждали к тому, что я сам сделаю с радостью.
- Фред, - ответила я, - мне кажется, что на эту тему больше не к чему говорить.
- Да, - произнес он, - ты права. Хорошо было бы вновь встретить тебя в иной жизни, где я мог бы любить тебя так же, как теперь, не женившись на тебе.
- Я только что об этом думала, - сказала я тихо и не могла сдержать слез.
Он быстро обошел вокруг кровати, приблизился ко мне, обнял меня и, опустив подбородок на мою голову, проговорил:
- Как хорошо было бы встретить тебя там. Надеюсь, ты не испугаешься, если я и там появлюсь?
- Ах, Фред, - сказала я, - подумай о детях.
- Я думаю о них, - сказал он, - каждый день я о них думаю. Ты бы хоть поцеловала меня.
Я подняла голову и поцеловала его.
Он разжал объятия, помог мне надеть пальто, и, пока он одевался, я положила все наши вещи в свою сумку.
- Счастливы те, - сказал он, - кто не любил друг друга, когда женился. Это ужасно, любить друг друга и жениться.
- Возможно, ты и прав, - сказала я.
В коридоре все еще было темно, и от угла, где находилась уборная, плохо пахло. Ресторан еще не открывали, внизу никого не было, все двери оказались запертыми, и Фред повесил ключ от комнаты на длинный гвоздь, торчавший около входа в ресторан.