Не знаю, что было бы дальше, кабы поэт не натер себе мозоль, одновременно признав в многочисленных японках меня. Дело в том, что я стала проявлять недопустимую халатность: видя, что Пушкин не вдается в детали, я почти перестала наносить грим, Пушкин получил нечаянную возможность отвлечься от процесса и углядел мой съехавший на затылок парик а ля Чио Чио-сан. Узнав меня, Пушкин так возбудился, что даже забыл про свою техническую травму.
- Лора, брат! это ж incest!, - простонал великий русский поэт и кончил.
Так что пушкинскую Японию мы покинули в довольно-таки изможденном состоянии, но А.С. (скорее, по инерции) желал продолжения банкета и поволок меня на www.sex.ru, где за ближайшим же углом нас с ним чуть не трахнул негр с гигантским фиолетовым хером: еле спаслись. После этого сомнительного приключения Пушкин на какое-то время успокоился и придумал новое развлечение - кататься на скоростном лифте в Canadian National Tower, но это было уже не так опасно.
В Канаде мы пробыли совсем недолго - неполных три дня. Пушкин сказал, что ему тут все не нравится; к тому же, кроме лифта, в этой стране действительно не оказалось почти ничего, достойного внимания великого русского поэта. Мы еще смотались с ним в соседнюю державу, где у Пушкина заболел живот от местной пищи и тоски по родине. Смеху ради в Россию мы решили полететь самолетом, купив билеты эконом-класса на рейс Анкоридж-Хабаровск компании "Дальневосточные авиалинии". И во время перелета, действительно, чуть не оборжались, потому что еще в аляскинском аэропорту приобрели у какого-то чукчи полстакана привозной травы и выкурили ее почти всю: рейс сильно задерживался в связи с непогодой. На подлете к Хабаре у нашего воздушного лайнера заклинило шасси, и мы с Пушкиным прямо-таки чуть не лопнули со смеху, представляя, как Захарон Андреич будет грести на своем катере по тайге.
Тут же, в Хабаре, выяснилось одно неприятное обстоятельство: по всей видимости, еще в Отеле восходящего солнца Пушкин заразил меня стихотворением про любовь, а возможности лечиться совершенно не было. Строки "...что значит смерть? за сладкий миг свиданья..." не выходили у меня из головы. Больная, я постоянно хотела виснуть у Пушкина на шее и жертвовать ради него своей жизнью. Мне было по-настоящему скверно. Слезились глаза и ныло сердце.
- Пушкин, может, останешься? - просила я время от времени.
- Белкина, ты такая хорошая, - целовал меня в нос Пушкин, - я тебе посвящу какое-нибудь произведение. Из стареньких.
Мы еще сгоняли с ним в Тунис, Магадан, Нидерланды и Тель-Авив, где Пушкин прошелся по улице имени себя и, свернув пару раз, сильно удивился, оказавшись на улице имени Горького. "Как так получилось?" - недоумевал он. Мы прошли по улице Горького и, свернув пару раз, оказались на улице Пушкина. "Какой ужас", - сказал Пушкин. "Преемственность в русской литературе", - сказала я. "С точки зрения евреев", - предположил Пушкин. "Наверное, мы не там сворачиваем", -предположила я. "Наверное, да", - согласился Пушкин.
Оставшись на ночь в Англии, мы планировали смотаться завтра в Страну сайгаков и автора неизвестных стихов "Коян, каскыр кележатыр!" Там мы хотели повидать двоюродного брата Балды Алдара-Косе, а заодно положить букет каких-нибудь растений на могилу Абая Кунанбаева. Но тут у меня впервые за все время, начиная с несъеденной утки по-пекински, зазвонил выданный на работе мобильник.
- Вы должны срочно показать Пушкину памятник Пушкину. Один. Выберете самый лучший, - сказал шеф и отключился.
- Пес звонил? - догадался Пушкин.
- Ага, - кивнула я.
- Метроном ебаный, - сказал Пушкин.
- Кстати, ты не знаешь, кто его сын? - спросила я.
- Какой еще сын? - удивился он.
- Ну, агентство называется "Кербер и сын".
- Так он и есть сын.
- А Кербер, стало быть, его папа?
- Да нет у него никакого дополнительного папы! Он сам себе и сын, и папа, - объяснил Пушкин.
- Блин, вот я дура! Ну точно же, его ведь зовут Эдуард Эдуардович!
- Ты умная, Белкина. Только не всегда и не везде. Слушай меня, я тебе английскую народную песенку спою:
You're the kind that always loses,
Bliss and you are all at odds:
You're too sweet when chance refuses
And too clever when it nods.
Пушкин пел, а я танцевала руками. Мы остановились в отеле без названия.
- Я тебя люблю, Белкин, - сказала я в номере, раздеваясь.
- Я тебя люблю, Белкина, - сказал Белкин и посвятил мне свои повести.
Я уже знала, какой самый лучший памятник покажу ему.
Это был яркий безветренный день. К монументу мы подошли никем не замеченные. "Дубельт", -уважительно постучал Пушкин по памятнику. "Ага". "Почему у меня двенадцать пальцев?" - спросил он. "Для запаса", - пояснила я и отошла в сторонку, чтобы не мешать. Напротив друг друга стояли два Пушкина: мой Белкин и наше все. Болезнь моя сильно прогрессировала: я любила и того, и этого.
Все, что случилось потом, вы знаете и без меня. Я тоже знала все наперед и уже не смотрела, как набежал народ, как моего Белкина то ли специально, то ли нечаянно перепутав с прежним, возвели на пьедестал и натаскали к подножью охапки самой универсальной в мире травы. Я развернулась и пошла прочь. "Белкина! - крикнул он, - не оглядывайся!", и тут же за моей спиной все бзднуло, потому что там была вода, которая горит, а когда такой воды много, то Захарон Андреич явно где-то поблизости. Я и не думала оглядываться: какой смысл глядеть туда, где уже все по-другому. Прямо надо мной, в клубах дыма и карбидной вони, пронесся белый прогулочный катер, на лобовом иллюминаторе которого плясали оранжевые протуберанцы, так что таинственный драйвер, разговаривающий гекзаметром, снова остался незамеченным. Да я бы все равно его не разглядела - у меня контактные линзы, я ничего толком не вижу, когда реву.
Задергался мобильник. "Можно возвращаться", - довольно проурчал г-н Кербер.
Я сидела на скамейке на ж/д станции Океанская. В небе мастурбировала поганка-луна, расплескивая на рельсы какую-то дрянь. Было прохладно и ветрено. "Болдинская осень скоро", - подумала я. В конце платформы показалась темная фигура. Она подошла к скамейке и встала напротив меня, играя хвостом.
- Мне скучно, бес, - сказала я.
- Что делать, Лора, - ответил бес и заржал.
Я бросила в него керберовским мобильником, но промахнулась.
Без пятнадцати четыре к платформе бесшумно подъехал товарняк. Я махнула рукой. "Куда ехать?" - высунулся из окна шофер поезда. "Улица Крыгина, дом 55", -- назвала я свой адрес. "По пути", - кивнул водитель и сбросил на платформу стремянку. Я поднялась по ней в роскошный салон локомотива, утыканный циферблатами. Все часы показывали разное время: от ноля до 923. Я выбрала себе подходящее и устроилась поудобнее.
Послесловие раз
Ну что еще сказать. Я ж почти филолог по образованию, поэтому как-то само собой решилось, что у Кербера буду работать исключительно с писателями. Предыдущая специалистка, на место которой меня и взяли в агентство, считалась неплохой работницей, но после того, как она внезапно эмигрировала на белом катере, образовалась вакансия. Г-н Кербер моей работой с Пушкиным остался доволен. В особый восторг его привел выбор главного монумента. Не знаю, чему уж тут восторгаться: по-моему, выбирать было просто не из чего.
Послесловие два-с
- За сладкий миг свиданья готов я жизнь отдать!!!! Рад ужасно.
Каким коротким у него оказался инкубационный период. Каких-то десять лет.
- Я тебе изменила, - вспомнив, подумала я.
- Не может быть, - подумал он, - с кем?
- С Пушкиным.
- А-а. С Пушкиным не считается. Хочешь, я пожертвую для тебя своей жизнью?
- Только попробуй. Мы будем мучиться долго, скучно и счастливо, и умрем в 923.
- Тогда помоги зашить парус.
- Давай.
- Подожди! У меня для тебя сюрприз.
- Давай!
- Отвернись!
- Ну, давай...
- Только не оглядывайся.
...Да, и вот что интересно: Пушкин что, забыл про Лотову бабу?