За обедом он сообщил новость остальным. Андреа, разозлившись, что я уеду в Лондон, в то время как она вынуждена торчать в этом мерзком и занудном Корнуолле, совсем скуксилась. Все прочие встревожились, что мне польстило.
- Вам действительно необходимо ехать? - Это спросила Молли.
- Да, действительно. Меня ждет работа, и я не могу бесконечно отсутствовать.
- Нам так приятно ваше общество!
Молли умела быть очаровательной, когда не проявляла агрессивности, защищая Элиота, и не отстаивала своих прав на него, нападая на Гренвила и Боскарву. И мне она вновь показалась похожей на хорошенькую кошечку, но теперь я знала, что в мягких и бархатистых ее лапках скрыты длинные и острые коготки и что при случае она, не колеблясь, ими воспользуется.
- Мне тоже здесь было очень приятно.
Петтифер высказался с большей прямотой. После обеда я зашла на кухню помочь ему с посудой, и он не постеснялся в выражениях.
- Что это вы вздумали уезжать, не успев приехать, расположиться, как следует познакомиться с командиром! Это дело не мое, но не ожидал от вас!
- Я вернусь. Я же сказала, что вернусь.
- Ему восемьдесят лет. Он не вечен. Как вам понравится - приехать, а его уже нет? Умер и похоронен, и на могилке маргаритки растут!
- Ой, Петтифер, бросьте!
- Конечно, бросьте - и была такова! И что мне остается делать, как не бросить!
- У меня работа. Мне надо вернуться.
- По-моему, это эгоизм, и больше ничего.
- Вы несправедливы!
- Он столько лет не видел дочку, и вот вы приехали и пробыли здесь три дня! Хороша внученька, нечего сказать!
Я ничего не ответила, ибо что же тут скажешь? Было крайне неприятно чувствовать себя виноватой и к тому же знать, что обвиняют тебя напрасно. В молчании мы вымыли посуду, но когда дело было сделано и Петтифер влажной тряпкой вытирал подставку, я попробовала помириться с ним.
- Простите меня. Честное слово, мне очень жаль. Уезжать и так грустно, а тут еще вы меня какой-то неблагодарной свиньей выставляете! Но я вернусь. Я сказала, что вернусь, и вернусь! Может быть, летом… До лета ведь ничего с ним не случится! Будет тепло, и мы сможем много времени проводить вместе, и вы, может быть, будете возить нас на автомобильные прогулки… - Голос мой замер.
Петтифер аккуратно повесил свою тряпку на край раковины и сказал нелюбезным тоном:
- Командир велел дать вам ключ от мастерской. Не знаю, что вы там отыщете. Страшную пыль и массу пауков, как я думаю.
- Он разрешил мне взять картину. Сказал, что я могу пойти и выбрать.
Петтифер медленно вытер свои натруженные, с распухшими суставами руки.
- Мне придется поискать этот ключ. Он спрятан для пущей верности. Я не хотел, чтобы ключ болтался там, где каждый, кому не лень, может прибрать его к рукам. Там много ценного, в мастерской этой.
- Пожалуйста. Я подожду столько, сколько надо. - Неодобрение Петтифера просто убивало меня. - О, Петтифер, не сердитесь!
Это смягчило его.
- Да я не сержусь. Может быть, эгоизм проявляю как раз я. Может, это просто я не хочу, чтобы вы уезжали.
Внезапно посмотрев на него другими глазами, я увидела не вездесущего Петтифера, главную ось всего домашнего уклада, а старика, почти одних лет с моим дедом и, наверное, столь же одинокого. Я почувствовала комок в горле и в какой-то страшный момент решила, что сейчас расплачусь, второй раз за этот день, но тут Петтифер сказал:
- Только не надо выбирать какую-нибудь голую фигуру. Неудобно это. - И опасный момент остался позади, и мы опять по-приятельски улыбались друг другу.
В тот же день Молли одолжила мне машину, и я проехала пять миль до железнодорожной станции, где купила билет на ночной субботний поезд до Лондона и зарезервировала себе спальное место. Ярость ветра немного поубавилась, но все разно погода была жуткая: штормило, повсюду валялись поваленные деревья и виднелись следы разрушения - раскуроченные теплицы, обломанные ветви и весенние посадки луковичных растений, сровненные с землей.
Вернувшись в Боскарву, я застала Молли в саду, закутанную от холода (даже Молли в такой день не удалось сохранить элегантность) и пытавшуюся поднять, подвязать и тем самым спасти самые нежные из росших возле дома кустарников. Увидев машину, она, похоже, решила, что на сегодня хватит, потому что, когда, поставив машину, я шла к дому, то встретила ее, шагавшую мне навстречу. На ходу она стягивала рукавицы и убирала под косынку выбившуюся прядь.
- Ни секунды больше не выдержу, - сообщила она мне. - Ненавижу ветер, я от него ужасно устаю. Но мой милый волчеягодник поломан в щепки, и все камелии пожухли от ветра. Стоят прямо черные. Идемте в дом и давайте выпьем чаю.
Пока она переодевалась, я поставила чайник и приготовила чашки и поднос.
- Где все? - спросила я, когда она опять появилась, волшебно преобразившаяся и вновь безупречно аккуратная в каждой детали туалета, от жемчужных колец на руках до изумительно подходящих к этим кольцам серег.
- Гренвил вздремнул, а Андреа у себя в комнате, - Молли вздохнула. - Признаться, она девочка не самая легкая в общежитии. Если бы только она попробовала хоть чем-нибудь себя занять, вместо того чтобы дуться и утомлять собой окружающих. Боюсь, пребывание здесь не пошло ей на пользу. Признаться, я подозревала, что так и будет, но моя бедная сестра была в таком отчаянии. - Молли оглядела удобную кухню. - Здесь уютно. Давайте здесь пить чай. В гостиной такие сквозняки, когда ветер с моря дует, а ведь не зашторишь же окна раньше половины пятого!
Она говорила правду, в кухне действительно было уютно. Молли нашла скатерть и сервировала чай: поставила на стол кексы и бисквиты, сахарницу и серебряный молочник. Даже для кухни она не спустила планку требований безупречной элегантности. Она подтянула к столу два кресла-качалки и уже взялась за чайник, как вдруг дверь распахнулась, явив Андреа.
- О, Андреа, дорогая, как раз вовремя! Мы сегодня пьем чай в кухне. Выпьешь чашечку?
- Сожалею, но у меня нет времени.
Этот неожиданно учтивый ответ заставил Молли вскинуть на нее острый взгляд.
- Ты что, уходишь?
- Да, - сказала Андреа. - Я иду в кино.
Мы обе по-дурацки воззрились на нее, ибо случилось невозможное - Андреа вдруг решила уделить внимание своей внешности! Она вымыла голову и зачесала волосы назад, убрав их с лица, нашла где-то чистую водолазку и даже, что я с удовольствием отметила, надела под водолазку лифчик. Кельтский крест ее висел на кожаном шнурке, обвивавшем шею, черные джинсы были тщательно выглажены, бульдожьи ботинки вычищены. На руке у нее висели плащ и кожаная сумка с бахромой. Я еще ни разу не видела ее в таком пристойном виде. И, что самое удивительное, лицо ее было не злобным и не хмурым, а… смиренным, что ли?
- Я хочу сказать, - продолжала она, - если ты не против, тетя Молли.
- Ну, конечно, не против. На какую картину собралась?
- "Мария Шотландская". В "Плазе" идет.
- Ты идешь одна?
- Нет, я иду с Джоссом. Он позвонил мне, когда ты работала в саду. А потом он хочет, чтобы я с ним поужинала.
- Ой, - слабо пискнула Молли и, чувствуя, что от нее ждут более пространных комментариев, сказала: - Как же ты туда доберешься?
- Спущусь пешком, а обратно, надеюсь, Джосс меня привезет.
- У тебя есть деньги?
- Пятьдесят пенсов. Хватит.
- Ну… - Молли была положена на обе лопатки. - Удачного тебе вечера.
- Думаю, так и будет. - Андреа сверкнула улыбкой, предназначавшейся нам обеим. - До свидания!
И дверь за ней закрылась.
- До свидания, - сказала Молли. Она бросила взгляд на меня. - Поразительно, - произнесла она.
Я не сводила глаз с чашки чая.
- Что же такого поразительного? - бесстрастно спросила я.
- Андреа и… Джосс. Нет, он всегда был с ней очень любезен, но… пригласить ее на свидание…
- Вас это не должно так удивлять. Она вполне привлекательна, когда вымоется и даст себе труд улыбнуться. Возможно, Джоссу она улыбается не переставая.
- Как вам кажется, это ничего, что я ее отпустила? Я хочу сказать, что на мне лежат определенные обязательства…
- Честно говоря, я не представляю, как можно было ее не пустить. А потом, ей семнадцать лет и она уже не ребенок. Она теперь способна сама о себе позаботиться…
- В этом-то и беда, - сказала Молли. - Как, впрочем, и всегда было с Андреа.
- Все будет хорошо.
Хорошим и не пахло, и я это знала, но не могла лишать иллюзий Молли. А кроме того, какая разница? Не мое это дело. Если Джосс решил проводить вечера в объятиях этой нимфетки - пусть. Они одного поля ягода и стоят друг друга. Туда им и дорога.
Мы допили чай, и Молли, обвязав талию чистеньким фартучком, занялась приготовлением ужина. Я убрала чашки с блюдцами и вымыла их. Когда я вытирала и убирала последнюю тарелку, в кухню вошел Петтифер, держа в руке ключ, такой огромный, что им впору было отпирать тюремный застенок.
- Я знал, что я его надежно припрятал. Он оказался в самом дальнем ящике командирского секретера.
- Что это, Петтифер? - спросила Молли.
- Ключ от мастерской, мадам.
- Господи, кому он мог понадобиться?
- Мне, - сказала я. - Гренвил позволил мне пойти туда, выбрать картину и увезти ее в Лондон.
- Деточка, милая, я вам не завидую. В мастерской, должно быть, ужасная грязь, дневной свет не проникал туда лет десять.
- Ничего, - сказала я. И взяла ключ, тяжелый, словно сделан он был из свинца.
- Вы сейчас хотите идти? Но уже темнеет.
- Там что, нет света?
- Нет, свет там, конечно, есть, но от этого не легче. Дождитесь утра.