На этот взрыв эмоций я ничего не ответила. Я пила кофе и думала, как бы было хорошо, если бы наш разговор не сворачивал то и дело на какие-то местные застарелые вендетты, не имеющие ко мне ровно никакого отношения. Надоело слушать, как люди, к которым я расположена, поносят других.
Я прикончила кофе, поставила чашку и сказала:
- Мне пора возвращаться.
Джосс, явно пересиливая себя, извинился:
- Простите.
- За что?
- За то, что вспылил.
- Элиот мне кузен, Джосс.
- Знаю. - Он потупился, вертя в руках чашку. - Просто, сам того не желая, и я оказался втянутым в местные дела.
- Только не надо обрушивать все это на меня.
Взгляды наши скрестились.
- Я не на вас сердился.
- Знаю. - Я встала. - Мне пора, - повторила я.
- Я вас отвезу.
- Это совершенно лишнее…
Но он, не обращая внимания на мои протесты, лишь снял с крюка мою куртку и помог мне одеться. Я натянула на уши мокрую шапку и подняла свою тяжелую корзинку.
Раздался телефонный звонок.
Джосс, уже в ветровке, бросился к телефону, а я начала спускаться по лестнице. Я услышала, как, прежде чем взять трубку, он крикнул: "Ребекка, подождите меня. Я сейчас!" - и потом уже в телефон: "Да? Да, это Джосс Гарднер".
Я спустилась на первый этаж в магазин. Дождь все еще шел. Наверху Джосс, как я слышала, продолжал беседу и вешать трубку не собирался.
Заскучав от ожидания, а может быть, и из любопытства, я толкнула дверь, ведшую в мастерскую, включила свет и спустилась вниз по каменной лесенке в четыре ступени. Внизу был обычный беспорядок - верстаки, стружка, доски, инструменты, струбцины, над всем этим витал запах клея, свежей древесины и политуры. Кучей громоздилась старая мебель, такая пыльная и ветхая, что невозможно было определить, представляет она ценность или же нет - комод без единой ручки на выдвижных ящиках, ночной столик без ножки. И тут, в самом дальнем темном углу, я их увидела - бюро в прекрасном состоянии, судя по всему отреставрированное, и чиппендейловское кресло в китайском стиле с ковровым сиденьем, расшитым цветами.
Меня затошнило, словно кто-то мне дал под дых. Отпрянув, я бросилась к лесенке, выключила свет и захлопнула дверь. Через магазин я вышла на жестокий, продуваемый ветром февральский холод.
"Это моя мастерская. Там жуткий беспорядок. Мастерскую я вам покажу в другой раз".
Я шла, а потом поняла, что бегу в сторону церкви, в переплетение улочек, где он меня никогда не найдет. Я бежала все время в гору, корзинка с покупками, тяжелая, словно налитая свинцом, оттягивала руку, сердце бешено колотилось, а во рту я чувствовала вкус крови.
Элиот оказался прав. Для Джосса это было проще простого, и он лишь воспользовался случаем. Это мое бюро, мое, но выкрал он его из дома Гренвила, наплевав на доверие старика и не постеснявшись так отплатить ему за его доброту.
Я готова была растерзать Джосса - рука моя не дрогнула бы. Я твердила себе, что больше не скажу ему ни слова, близко к нему не подойду. Никогда еще я не была так взбешена. Зла на него, а больше на себя, что купилась на его обаяние, что так ужасно ошиблась. Я была взбешена.
Спотыкаясь, я карабкалась на холм.
Но если я так взбешена, почему же я плачу?
10
Обратный путь в Боскарву был долгим и изнурительным, а я никогда не умела копить в себе то или иное сильное чувство долее десяти минут. Постепенно, одолевая подъем и борясь с непогодой, я успокоилась, вытерла перчаткой слезы, взяла себя в руки. Даже в самой, казалось бы, невыносимой ситуации почти всегда есть выход, и задолго до того, как впереди показалась Боскарва, выход этот был найден. Я решила вернуться в Лондон.
Оставив корзину на кухонном столе, я поднялась к себе наверх, сняла мокрую одежду, надела другую обувь, вымыла руки, тщательно переплела косу. Успокоившись таким образом, я отправилась на поиски Гренвила и застала его в кабинете у камина за чтением утренней газеты.
Когда я вошла, он опустил газетный лист и поверх него посмотрел на меня.
- Ребекка.
- Привет. Как самочувствие в такое кошмарное утро? - Я сказала это нарочито весело, эдакая бодренькая медсестра, от чьей бодрости выть хочется.
- Все болит и ноет. Этот ветер доконает любого, даже если сидеть взаперти. Где была?
- В Порткеррис ходила. Надо было купить кое-что для Молли.
- Который час?
- Половина первого.
- Тогда надо выпить рюмку хереса.
- А это разрешается?
- Мне наплевать, разрешается или нет. Ты ведь знаешь, где графин.
Я налила две рюмки, принесла их и поставила на столик возле его кресла. Потом придвинула скамеечку и села напротив него.
- Гренвил, - сказала я, - мне надо возвращаться в Лондон.
- Что?
- Мне надо возвращаться в Лондон.
Синие глаза прищурились, сильная челюсть выпятилась вперед. Я поспешила сделать козла отпущения из Стивена Форбса:
- Сколько можно отлынивать от работы. Я и так отсутствую там уже почти две недели, а Стивен Форбс, мой хозяин, проявил ко мне такое великодушие. Нехорошо так беззастенчиво пользоваться его добротой и щедростью. Я только сейчас поняла, что уже пятница. Мне надо вернуться в Лондон на этой неделе, чтобы в понедельник быть на работе.
- Но ты только что приехала. - Он был явно крайне раздосадован.
- Я здесь уже три дня, а три дня - это крайний срок как для рыбы, так и для гостя.
- Ты здесь не гостья. Ты дочка Лайзы.
- Но это не освобождает меня от моих обязанностей. Я люблю свою работу и дорожу ею. - Я улыбнулась, пытаясь его развеселить. - А теперь, когда я знаю дорогу в Боскарву, я могу приехать потом, когда у меня будет побольше времени, чтобы провести его с вами.
Он не ответил - сидел нахохлившийся, сердитый, сразу словно постаревший, и глядел в огонь.
- Потом ты можешь меня здесь не застать, - хмуро сказал он.
- Ну что вы, как такое возможно!
Он вздохнул, медленно, неверными движениями взял в руки рюмку, отпил и повернулся ко мне, видимо, смирившись.
- Когда ты едешь?
Я была удивлена, но одновременно почувствовала облегчение оттого, что он с такой легкостью сдался.
- Наверно, завтра вечером. Поеду в спальном вагоне. Тогда в моем распоряжении будет воскресенье, чтобы разложиться и убрать в квартире.
- Ты не должна жить в лондонской квартире одна. Ты не для этого создана. Ты создана для того, чтобы жить с мужчиной, иметь дом, детей. Будь я на двадцать лет моложе и в силах еще писать, я бы тебя так и представил миру - на лугу или в саду, среди лютиков, в окружении детей.
- Может быть, в один прекрасный день так и будет. Тогда я пришлю за вами, и вы приедете.
Лицо его внезапно исказила гримаса боли. Отвернувшись от меня, он сказал:
- Лучше бы ты осталась.
Мне очень хотелось сказать, что я остаюсь, но это было невозможно по тысяче причин.
- Я вернусь, - пообещала я.
Он делал огромные и трогательные усилия, чтобы взять себя в руки - откашлялся, поерзал в кресле.
- Эти твои статуэтки нефритовые… Надо, чтобы Петтифер запаковал их в коробку, и ты возьмешь их. И зеркало… Ты сможешь захватить его в поезд, или оно чересчур громоздкое? Надо бы тебе машину, тогда все было бы проще. Ты возьмешь машину?
- Нет, но это не имеет значения.
- И, по-моему, бюро так и не…
- И бюро это совершенно не имеет значения! - прервала я его так громко и внезапно, что Гренвил даже удивился, словно не ожидал от меня такой невоспитанности. - Простите, - поспешила извиниться я, - но это на самом деле не имеет значения. Я не могу допустить, чтобы опять начались эти ссоры из-за бюро! Пожалуйста, ради меня, не поднимайте больше этих разговоров, забудьте о бюро!
Он задумчиво смотрел на меня долгим немигающим взглядом, и я опустила глаза.
- Ты считаешь, что я несправедлив к Элиоту? - произнес он.
- Я лишь считаю, что вы с ним, наверное, мало общаетесь и ничего не рассказываете друг другу.
- Он был бы иным, если б Роджер не погиб на войне. Он из тех мальчиков, которым нужен отец.
- Разве вы не могли заменить ему отца?
- Молли не подпускала меня к нему. В нем не выработали постоянства, привычки к систематическому труду. Вечно скачет по верхам, занимается то одним, то другим. Вот три года назад гараж этот затеял.
- Тут он, кажется, преуспел.
- Да, с подержанными автомобилями. - В тоне его прозвучало безмерное презрение. - Он должен был бы стать морским офицером!
- Ну, а если он не хотел становиться морским офицером?
- Он стал бы им, если б мать его не отговорила! Ей важно было удержать его дома, привязанным к ее юбке!
- О, Гренвил, по-моему, ваши рассуждения старомодны и вы крайне несправедливы.
- Разве я спрашивал твоего мнения? - Он уже развеселился. Хороший спор Гренвила взбадривал не хуже укола.
- Спрашивали или не спрашивали, все равно я вам его высказала!
Тут он засмеялся и, потянувшись ко мне, ласково ущипнул меня за щеку.
- Если б только я еще писал! - сказал он. - Ты не передумала взять с собой одну из моих картин?
А я-то боялась, что он позабыл о своем предложении!
- Конечно же, нет! Мне этого так хочется!
- Можешь взять у Петтифера ключ от мастерской. Скажешь ему, что я разрешил. Пойди и порыскай там, посмотри, что там есть.
- А разве вы со мной не пойдете?
И опять на лице его отразилась боль.
- Нет, - резко сказал он и отвернулся, чтобы взять рюмку с хересом. Он сидел, опустив взгляд, уставясь на свой янтарный напиток, и вертел в руках стаканчик. - Нет, я не пойду с тобой.