Машина - подходящее место для доверительных бесед. Здесь нет телефона и никто не может внезапно оторвать вас от разговора.
Я сказала:
- Вот это письмо… Вот это, наверху… Оно от человека по имени Отто Педерсен. Он живет на Ибице.
Нахмурясь, Элиот взял в руки письмо. Посмотрев на обратную сторону конверта и прочитав там фамилию Отто, взглянул на меня.
- Как вы узнали?
- Я знаю его почерк. И его знаю. Он пишет… вашему дедушке, сообщает ему о смерти Лайзы. Она умерла неделю назад. Она жила с Отто на Ибице.
- Лайза. Вы имеете в виду Лайзу Бейлис?
- Да. Сестру Роджера. Вашу тетку. И мою маму.
- Вы дочь Лайзы?
- Да. - И повернувшись, я посмотрела прямо ему в глаза: - Я ваша двоюродная сестра. А Гренвил Бейлис - и мой дед тоже.
Глаза у него были странного цвета: серовато-зеленые, как камешки на дне быстрого ручья. Они не выразили ни удовольствия, ни изумления, лишь разглядывали меня спокойно и бесстрастно. Наконец он выговорил:
- Черт меня побери!
Такую его реакцию предположить было трудно. Мы сидели молча, потому что я не знала, что сказать, а потом, словно приняв внезапное решение, он кинул письма и газету мне на колени, вновь завел мотор и опять вырулил машину в сторону подъездной аллеи.
- Что вы делаете? - спросила я.
- А вы как думаете? Разумеется, везу вас домой!
Домой. В Боскарву. Мы свернули за новый поворот, и вот он передо мной, ждет меня. Дом - не маленький, но и не большой. Серый, каменный, густо оплетенный плющом, черная шиферная крыша, полукруг каменного крыльца, дверь открыта навстречу солнечным лучам, а внутри красная плитка и множество цветочных горшков - розовые и алые герани и фуксии. Окно на втором этаже открыто, и занавеска трепещет на ветру, а из трубы вьется дым. Когда мы вышли из машины, из-за облаков пробилось солнце, и дом распростер руки навстречу ему; укрытый от северных ветров, он внезапно показался мне очень теплым.
- Идем, - сказал Элиот и пошел впереди, за ним - собака. Миновав крыльцо, мы ступили в темный, обшитый панелями холл, освещенный лишь большим окном на лестничной площадке. Я представляла себе Боскарву меланхолически погруженной в прошлое, пронизанной холодной памятью былого. Но оказалось - ничего подобного. Все в усадьбе говорило о жизни и кипучей деятельности. На столе лежали бумаги, пара рукавиц для работы в саду, собачий поводок. За дверью слышались голоса и звон посуды из кухни. Сверху доносилось гуденье пылесоса. И запах в доме был сложный: чисто выскобленного камня, натертых полов и многолетней золы дровяных каминов.
Стоя у подножия лестницы, Элиот крикнул: "Мама!". Но услышав в ответ лишь все то же гуденье пылесоса, сказал:
- Вам лучше пройти сюда.
Из холла дверь вела в длинную гостиную с низким потолком. Комната была обшита светлым деревом и радовала глаз и обоняние обилием ярких и благоухающих весенних цветов. В одном конце комнаты в камине, отделанном резным сосновым деревом и голландскими изразцами, весело мерцало только что разожженное пламя, а три высоких окна, окаймленные тускло-желтыми шторами, выходили на террасу с плиточным полом, за балюстрадой которой я различила синюю полоску моря.
Я стояла, застыв посреди всей этой прелести, когда Элиот Бейлис, закрыв дверь, сказал:
- Ну, вот и пришли. Почему бы вам не снять вашу куртку?
Я повиновалась. Мне было очень жарко. Куртку я повесила на спинку кресла, где она стала походить на тушу какого-то дикого зверя.
Он спросил:
- Когда вы приехали?
- Вчера вечером. Лондонским поездом.
- Вы живете в Лондоне?
- Да.
- А здесь раньше не бывали?
- Нет. Я понятия не имела о Боскарве. И о том, что Гренвил Бейлис - мой дед. Мама рассказала мне об этом только накануне своей смерти.
- А как вы напали на Джосса?
- Я… - Объяснить это было затруднительно. - Я познакомилась с ним в Лондоне. А потом случайно увидела его на станции. Простое совпадение.
- Где вы остановились?
- У миссис Керноу на Фиш-лейн.
- Гренвил очень немолод. И нездоров. Вам это известно, не так ли?
- Да.
- По-моему… с этим письмом Отто Педерсена… нам лучше проявить осторожность. Может быть, самая подходящая кандидатура тут - это моя мать…
- Да, конечно.
- Счастье еще, что вы увидели это письмо.
- Да. Я предполагала, что Отто может написать, но все-таки боялась, что весть о смерти придется принести сюда мне.
- А теперь вас от этого избавили. - Он улыбнулся и сразу же словно скинул много лет, в противовес этим его странного цвета глазам и черно-бурой серебристой шевелюре. - Знаете, подождите меня здесь, а я пойду разыщу маму и попробую ввести ее в курс дела. Хотите кофе или чего-нибудь в этом роде?
- Только если это вас не затруднит.
- Не затруднит. Я скажу Петтиферу. - Он вышел, а потом, снова приоткрыв дверь, сказал: - Располагайтесь как дома.
Дверь мягко захлопнулась, и он исчез.
Петтифер. "Петтифер тоже раньше служил на флоте, он был отцовским лакеем и иногда водил машину. А миссис Петтифер стряпала" - так рассказывала мама. А Джосс сказал, что миссис Петтифер умерла. А давным-давно Лайза с братом сидели у нее на кухне и она угощала их гренками с маслом. Она задергивала шторы, и ни мрак, ни дождь за окном не пугали детей. Они были в безопасности, и их любили.
Оставшись одна, я внимательнее оглядела комнату. В застекленном шкафу стояли восточные безделушки и среди них маленькие фигурки из нефрита, и я подумала, уж не о них ли говорила мне мама. Я озиралась в надежде с той же легкостью отыскать и венецианское зеркало, и бюро-давенпорт, но тут мое внимание переключилось на картину над камином, и я подошла к ней, забыв об остальном.
Это был портрет молодой девушки, одетой по моде начала 30-х годов, стройной, плоскогрудой, в белом прямом платье; темные, коротко остриженные волосы очаровательно и непредумышленно открывали взору длинную гибкую шею. На картине она сидела на высоком табурете, держа в руках розу на длинном стебле, но лица ее не было видно, так как она отвернулась от художника и смотрела в невидимое окно на льющиеся оттуда солнечные лучи. Она вся была розовая и золотистая, и солнце просвечивало сквозь тонкую ткань белого платья девушки. Картина завораживала.
Позади меня внезапно распахнулась дверь. Я испуганно повернула голову навстречу входившему в комнату высокому старику. Он был величествен, лыс и, кажется, сутуловат. Ступал он очень осторожно. На нем были очки без оправы, полосатая рубашка со старомодным твердым воротничком, а поверх нее - сине-белый мясницкий фартук.
- Это вы молодая леди, которая ждет кофе?
Голос у него был низкий и грустный, и все это вместе с хмурой его манерой делало его похожим на почтенного гробовщика.
- Да, пожалуйста, если вам не трудно.
- С молоком и сахаром?
- Без сахара. Но с молоком. Я любовалась портретом.
- Да. Очень приятный портрет. Он называется "Дама с розой".
- Но лица не видно.
- Да, не видно.
- Это мой… это мистер Бейлис написал портрет?
- О да, портрет выставлялся в Академии, его можно было продать сотни раз, но командир ни за что не желал расстаться с ним. - Говоря это, старик аккуратно снял очки и теперь внимательно меня рассматривал. Глаза его были бледными, выцветшими. Он сказал: - Когда вы заговорили, вы на секунду кое-кого мне напомнили. Но вы молоды, а она теперь уже немолода. И волосы у нее были черные, как перья у дрозда. Так всегда говорила миссис Петтифер: черные, как перья у дрозда.
- Вам Элиот ничего не сказал? - спросила я.
- Чего мне не сказал мистер Элиот?
- Ведь вы говорите о Лайзе, да? Я Ребекка, ее дочь.
- Так.
Немного суетливо он опять нацепил очки. Угрюмые черты его осветились слабым отблеском удовольствия.
- Значит, правильно. Я в таких вещах ошибаюсь редко. - Он выступил вперед и протянул мне корявую руку: - Очень, очень приятно видеть вас. Приятно и так неожиданно. Я думал, вы так и не приедете. Ваша мама с вами?
Я пожалела, что Элиот никак не облегчил мне эту встречу.
- Мама умерла. На прошлой неделе. На Ибице. Потому я и приехала.
- Умерла. - Взгляд его затуманился. - Простите. Мне очень жаль. Она должна была вернуться. Вернуться домой. Мы все так скучали по ней. - Вытащив внушительных размеров платок, он высморкался. - А кто… - спросил он, - …сообщит командиру?
- Думаю… Элиот пошел позвать мать. Видите ли, по почте пришло письмо для деда. Утром пришло. Оно с Ибицы, от человека, который был… который заботился о маме. Но если вы считаете, что идея не очень удачная…
- Что я считаю, значения не имеет, - сказал Петтифер. - И кто бы ни сообщил это командиру, скорбь его меньше не станет. Но вот что я вам скажу. Ваше присутствие здесь очень облегчит все дело.
- Спасибо.
Он опять высморкался и спрятал платок.
- Мистер Элиот и его мать… ну… это не их дом. Но вопрос стоял так - либо мы с командиром переселяемся в Хай-Кросс, либо им придется сюда переезжать. Они бы ни за что не переехали, если бы доктор не настоял. Я все время говорил, что мы с командиром и одни справимся. Ведь сколько лет вместе! Но, правду сказать, с годами мы моложе не стали, а у командира и сердце больное.
- Да, я знаю.
- А после того как скончалась миссис Петтифер, стало некому готовить. Должен сказать, что готовить я умею, и неплохо, но у меня много времени отнимают заботы о командире. Допустить, чтобы он ходил небрежно одетый, я не могу…
- Ну конечно же…
Слова мои прервал грохот - кто-то вломился в дверь.