- Может. Конечно, не такой, как была, это понятно. Но вам еще есть что дать людям. В вас столько теплоты, душевности, благородства. Мы не должны тратить это попусту.
Он нахмурился:
- Вы сказали "мы"?
- Я оговорилась. Я имела в виду вы.
Оскар допил чай, потянулся к заварочному чайнику и налил себе еще.
- Допустим, я поеду в Шотландию. Но это так далеко.
- Есть самолеты, поезда.
- Я предпочел бы ехать на своей машине.
- Значит, поедете на машине. Спешить вам некуда. С остановками…
Голос Элфриды начал стихать, и она не смогла закончить фразу. Она представила себе, как Оскар один едет в неведомые места, и всем своим существом ощутила это беспросветное одиночество. Глория всегда ездила рядом с ним и сменяла за рулем. На заднем сиденье сидела Франческа и болтала всю дорогу. Тявкали мопсы, в воскресные дни в багажнике лежали сумки с клюшками для гольфа и удочки… Больше этого никогда не будет.
Оскар накрыл ее руку ладонью.
- Вы должны быть мужественной, Элфрида, иначе я рухну.
- Я стараюсь. Но как же вы? Это невыносимо…
- Давайте обсудим вашу идею. Допустим, я поеду в Шотландию, в Сазерленд. Вы поедете со мной?
Она молчала, пристально глядя на него. Действительно ли он сделал ей это невероятное предложение или же, в смятении и печали, она это просто вообразила?
- С вами?
- Почему бы и нет? Разве это плохая идея? Возьмем ключ у майора Билликлифа, отыщем мой дом, проведем там зиму.
- А как же Рождество?
- Никакого Рождества. Не в этом году. Но разве это так уж плохо? Сазерленд далеко на севере, дни там короткие, а ночи душные и темные, и я, скорее всего, буду не самым веселым компаньоном. Но, может быть, к весне сил у меня прибавится. Пройдет время. Здесь, вы правы, у меня нет будущего. Джайлз и Кроуфорд хотят заполучить этот дом, и я должен его отдать. Как можно скорее.
- А мой дом, Оскар? Что мне делать с моим маленьким коттеджем?
- Сдайте его. Или заприте. Ничего с ним не случится. Соседи за ним присмотрят.
Значит, он говорил серьезно. Он звал ее уехать с ним. Он нуждался в ней. В ней, Элфриде. Эксцентричной, неорганизованной, чуть-чуть беспутной, теперь уже немолодой и некрасивой.
- Оскар, я не уверена, что вы делаете правильную ставку.
- Вы недооцениваете себя, Элфрида. Прошу вас, поедемте со мной. Помогите мне.
Чем я могу помочь? - спрашивала она Гектора, когда они поджидали Оскара. Сейчас сам Оскар ответил на этот вопрос.
Элфрида всегда была импульсивна. Всю жизнь она принимала решения, не задумываясь о будущем, и ни разу ни о чем не пожалела. Разве что об упущенных возможностях, когда она вдруг робела и теряла свой шанс.
Она глубоко вздохнула.
- Хорошо, - сказала она. - Я еду.
- Дорогая моя…
- Я поеду ради вас, Оскар, но это и мой долг перед Глорией. Никогда не забуду, как она встретила меня, с какой добротой и радушием. Вы, Глория и Франческа стали моими первыми друзьями в Дибтоне…
- Продолжайте…
- Мне стыдно… Мы все обсудили, а я только сейчас произнесла их имена. В Корнуолле я много о вас рассказывала. Обо всех вас. О том, как вы были добры ко мне. Когда я ездила в приморский городок, то прошлась по магазинчикам на набережной. Купила Франческе книжку, а для вас присмотрела картину, но подумала, что Глории она не понравится.
- А мне бы понравилась?
- Не знаю… - Комок застрял у нее в горле. Она заплакала, и теплые слезы, катившиеся по щекам, как ни странно, принесли ей облегчение. Старые люди, сказала она себе, выглядят ужасно, когда плачут, и стала смахивать слезы пальцами. - Я однажды была в Шотландии. Много лет назад, в Глазго. С театральной труппой. Принимали нас очень хорошо, и все время шел дождь… - Она пошарила в рукаве, достала носовой платок и высморкалась. - И я не понимала ни единого слова, когда мне что-то говорили.
- Это же глазгеанцы.
- Тогда мне было не смешно.
- Да и сейчас не смешно, но вы всегда вызываете у меня улыбку.
- Как клоун?
- Нет, как милый и занятный друг.
2
СЭМ
Ранним декабрьским утром, в пятницу, еще затемно, Сэм Ховард вкатил тележку с багажом в зал прибытия аэропорта Хитроу. За ограждением, как всегда, толпились встречающие: пожилые супружеские пары, юноши в спортивных костюмах, усталые матери с детьми, а также шоферы в униформе, ожидающие "Очень Важных Гостей", к которым Сэм не имел отношения. Еще здесь были люди, которые держали в руках плакатики с таинственными надписями вроде: "Ждем мистера Уилсона" или "Союз Объединенных рабочих Абдул Азиза".
Сэма никто не встречал. У него не было ни жены, ни личного шофера. Он знал, что за стенами жарко натопленного терминала очень холодно. Их предупредили об этом еще на борту самолета, да и встречающие были тепло одеты: в куртках, в перчатках, с шарфами на шее, на головах - вязаные шапки.
В Нью-Йорке тоже стоял бодрящий морозец. С Ист-Ривер дул порывистый ветер, а флаги словно застыли в одностороннем движении.
На его тележке неуклюже громоздились два чемодана, огромная сумка с принадлежностями для гольфа и портфель. Сэм направил тележку к автоматическим дверям и очутился во тьме холодного и сырого зимнего английского утра. Он встал в очередь на такси. Ждать пришлось минут пять-шесть, но этого хватило, чтобы ноги у него заледенели. Машина была почему-то раскрашена под газетные полосы, а шофер, человек с большими моржовыми усами, казался угрюмым. "Хорошо, что не болтун", - подумал Сэм. Он был не в настроении разговаривать.
- Куда едем?
- В Уондсворт, пожалуйста. Юго-запад, Семнадцатый район. Бьюли-роуд, четырнадцать.
- Понял.
Шофер не потрудился помочь с вещами, решив, очевидно, что пассажир достаточно молод и силен. Сэм втиснул в багажник чемоданы, поставил сумку с клюшками на пол машины, откатил тележку подальше, чтобы другим не мешала, и, наконец сев, хлопнул дверцей. "Дворники" заметались по стеклу, такси двинулось с места.
Сэм замерз, хотя и ждал недолго. Он поднял воротник синего пальто, поглубже вдавился в грязноватое, в пятнах, сиденье и зевнул, ощущая усталость и нечистоту во всем теле. Он летел в спаянной мужской компании бизнесменов. Перед посадкой все они по очереди незаметно исчезали в туалет, чтобы умыться, побриться, завязать заново галстук и вообще освежиться. Очевидно, этим бедолагам предстояли ранние деловые встречи. Сэму такая перспектива не грозила, и он был очень рад, что первое деловое свидание назначено на двенадцать тридцать в понедельник. Ему предстояло явиться в ресторан "Уайт" на ланч со своим непосредственным боссом, сэром Дэвидом Суинфилдом, президентом фирмы "Старрок и Суинфилд". До этой встречи можно располагать временем как угодно.
Сэм снова зевнул и провел рукой по подбородку. Наверное, следовало побриться, подумал он, я выгляжу как бродяга в этом толстом свитере, старых джинсах и широких туфлях типа "сабо". Было такое ощущение, будто глаза засорило песком, но он сам виноват: не спал всю ночь, читал в самолете книгу. К тому же его слегка мутило: в два часа ночи по здешнему времени он очень плотно пообедал.
Такси остановилось на красный свет. Шофер бросил через плечо:
- Отдыхали?
- Нет.
- А я смотрю, клюшки у вас…
- Нет, я не отдыхать ездил.
- По делам, значит?
- Можно сказать и так. Я шесть лет проработал в Нью-Йорке.
- Вот это да. И как вам тамошняя суета?
- Нормально. К этому привыкаешь.
Пошел дождь.
- Не очень-то приятное утро для возвращения домой.
Зажегся зеленый. Они снова тронулись с места.
- Да, - согласился Сэм. Но не добавил "а я вернулся не домой". Сейчас у него не было дома, как и полагается бродяге. Впервые в жизни, а ему исполнилось уже тридцать восемь, у него не было крыши над головой.
Он угрюмо скрючился в углу и начал вспоминать все дома, где ему довелось жить. Сначала была усадьба Рэдли-Хилл в Йоркшире, где он родился и вырос, единственный ребенок в семье. Большой, основательный, удобный дом, где пахло дымом очага, весенними цветами и свежеиспеченной сдобой.
При доме было четыре акра земли с теннисным кортом и небольшим леском, где в осенние вечера, с ружьем в руке, он ждал, когда со жнивья налетят голуби. Он возвращался в Рэдли-Хилл из начальной школы, приезжал из частного пансиона на каникулы в компании кого-нибудь из приятелей. То было место уютное, как старый твидовый пиджак, и Сэму казалось, что ничего никогда не изменится. Но, конечно, изменилось. В последний год его учебы в Ньюкаслском университете умерла мать, и уже ничто не было прежним.
Семья владела небольшой фабрикой шерстяных тканей в маленьком йоркширском городке. Сэм поначалу планировал расправить крылышки и, возможно, поискать какую-нибудь работенку за пределами Англии, но после смерти матери у него не хватило духу оставить отца в одиночестве. С дипломом инженера в кармане он вернулся домой, на фабрику. Несколько лет отец и сын удачно справлялись с делом, и оно давало прибыль, а затем фабрика, выпускавшая тонкие сукна и легкие твидовые ткани, столкнулась с конкуренцией более технологически совершенного производства. В Англию хлынул поток дешевого импорта из Европы. Возникли финансовые проблемы. В результате на сцене появился мощный лондонский текстильный концерн "Старрок и Суинфилд" и поглотил маленькую фабрику. Сэм получил место под новой вывеской, а отец был уже не в том возрасте, чтобы осваивать новые методы производства. Он раньше времени ушел в отставку, копался в саду, время от времени играл в гольф. Это не спасало от одиночества, скуки и бездеятельности, и через год он умер от обширного инфаркта.