Это то, что называют змеиной силой – я не сравниваю, а просто удивляюсь, – внезапно змея поднимается (показывает), а затем падает – она похожа на резиновую змею (смеется); если ее надувать, она поднимется, а в тот момент, когда воздух выходит, она уменьшается – что-то в этом роде. Вы можете видеть припухлости, и все это движется вверх-вниз по позвоночнику. Даже когда я просто сижу, как сейчас, это внезапно "находит", все тело содрогается. Я не ложусь, так как сидя это переносить легче; иначе все тело вибрирует. (Валентина описывает то, что она наблюдала.)
Я стал очень "нежным" (смеется). Раньше я был довольно сильным и выносливым. Однако я не ощущаю слабости. Этой энергии достаточно, и теперь я ко всему этому привык. То замешательство, которое я ощущал раньше, исчезло. Я не спрашиваю, почему это так, и не хочу это вспоминать или говорить об этом. Нет смысла задавать эти вопросы. Это происки ума. Вопрошающий – ум. Я не понимал, откуда возникают эти вопросы. Чем больше жизни давать уму, тем больше вопросы продолжаются. Теперь я понял, что это бесполезная вещь. Теперь этот парень (ум) стал очень тихим (смеется). Большую часть времени его там нет… если кто-нибудь не задаст вопрос; иначе там ничего нет. И это стало очень естественным способом жить.
Существует три уровня сознания, однако не нужно понимать это буквально.
Во-первых, большую часть времени я пребываю в состоянии осознавания, чистого сознания. Когда голоден – я ем. Иногда в моих словах присутствует интенсивность, однако за всем этим никто не стоит.
Во-вторых, это взаимосвязанное состояние неимоверного напряжения – это интенсивность тела. Глазные яблоки застывают на много часов, и в это время это состояние не нарушается никакими мыслями.
Третье состояние – смерти. Это происходит ежедневно. Каждый день ты умираешь и возрождаешься. Возможно, именно так мы спим. Я просыпался через час или два, и было осознавание этого состояния, которое индусы называют йога-нидрой – состояние, в котором ты наполовину спишь и наполовину бодрствуешь.
Именно это произошло вчера. Это было любопытное состояние нирвикальпа-самадхи, или как там это называется. В этом состоянии нет даже осознавания.
Сегодня, когда я проснулся, было только это состояние великого безмолвия. В этом состоянии, когда появляются мысли, ты их осознаёшь и они уходят. А затем и тело, и осознавание – все исчезает. На самом деле тела для меня не существует. Тело однажды исчезло и с тех пор не возвращалось. Даже сейчас я ощущаю только те части тела, которые соприкасаются со стулом. Все тело целиком для меня не существует. Когда я смотрю на свою руку, то это как если бы я смотрел на вас или на вашу руку.
Хислоп: Это просто объект?
У. Г.: Да, просто объект, как любой другой. Когда я закрываю глаза, я ощущаю только места, которые соприкасаются с кроватью или стулом. Все остальные части тела не присутствуют в моем осознавании. Когда я ложусь и закрываю глаза, внешний мир полностью исчезает, и есть только осознавание происходящего внутри, биение сердца. Все человеческое существо сводится только к осознаванию сердцебиения (смеется), и вдруг даже это исчезает. Я не хочу использовать слово "самадхи". Каждый раз это происходит по-разному. И иногда появляется вспышка света и все исчезает, нет больше ничего; возможно, это чистое сознание. Это не видение. Вы знаете, я – большой скептик. Но я не могу сравнить это ни с чем. И я не бегу свериться с какой-нибудь книгой, чтобы узнать, чем бы это могло быть. Мне нужно самому это обнаружить – от момента к моменту.
Хислоп: Мне нужно это ясно понять. Вы говорите, что ума, или "я", там нет, и вместе с тем, что он есть – не в качестве хозяина, а в качестве слуги.
У. Г.: Я несколько раз его замечал; он хочет задержаться там как можно дольше (смеется). Он хочет вернуть себе трон и всем управлять. Но нет страха потерять то, что у тебя есть. Его нельзя выгнать. Он сам себя выгнал. Все мои усилия не помогли мне его выгнать, так что я не могу его выгнать еще раз. Ты осознаёшь мысли точно так же, как осознаёшь цветок, но эти мысли создают прерывание в этом осознавании всего вокруг. И энергия используется этими вторженцами (мыслями), и нарушается как внешнее, так и внутреннее осознавание. С мыслями приходит и этот парень. Он постоянно там, чтобы помочь тебе. Все это – ум. Ты на это смотришь, и он исчезает, так как знает, что больше не может играть в старые игры, и тихо удаляется.
Теперь, когда я с вами разговариваю, ум задействован. Ум использует голосовые связки. Но когда я закрываю рот и останавливаюсь – будто закрываю кран – ум сразу исчезает, и остается только великое безмолвие.
Руководство механизма разрушается. Но инструмент все еще там, как лодка или мост, с помощью которых пересекают реку, а затем оставляют. Это временная структура, которая со временем становится ненужной. Ты не оставляешь себе этот инструмент на следующий раз. Когда этот следующий раз наступает, ты используешь какой-то другой инструмент, чтобы построить мост – а затем опять его оставить. Именно так используют ум – это не некая постоянная сущность.
Хислоп: Мы можем поговорить о реинкарнации? Вы когда-нибудь думаете о ней?
У. Г.: О реинкарнации!
Хислоп: Что происходит после смерти?
У. Г.: Я бы сам себе никогда не задал такой вопрос. Этот вопрос задан тем, кто не знает, что такое смерть. Так как я в данный момент умираю для всего – для всего, что я переживаю, ощущаю, на что смотрю, до чего дотрагиваюсь, – и ничего не беру с собой в следующий момент, разве у меня может быть потребность думать о том, что будет после смерти? Как вчера ночью, когда-нибудь я выйду из состояния этого осознавания и больше никогда не встану, и это будет конец.
Я понимаю, вы хотите знать, что происходит после смерти, но я не вижу смысла это обсуждать или давать вам абстракции. Я не знаю, здесь этого не происходит, так что это не может привести вас к диалогу в стиле Дж. Кришнамурти. Он может рассказать вам о каких-нибудь абстракциях, чтобы вы начали иначе думать или чтобы вы зашли в тупик. Но здесь единственный ответ – безмолвие (смеется). Это единственный ответ, единственный путь, который мне доступен. Или мне придется мучиться и разрабатывать технику придумывания для вас каких-то абстракций. Дж. Кришнамурти делает то, что до него делали все мудрецы. Каждый – с применением разной терминологии. Дж. Кришнамурти, конечно, использует то, что уместно на данный момент, разные выражения, которые являются сочетанием психологических и мистических терминов. Он хочет помочь людям, поэтому люди приходят к нему со своими проблемами.
Однако здесь это вряд ли произойдет. Не знаю. Это не моя проблема. Однако если ко мне придут с настоящей проблемой, я не буду знать, что делать. Возможно, я скажу: "Извините, я не могу вам помочь". Или я попрошу вас просто спокойно посидеть, и тогда, возможно, у вас появится собственное представление о покое и вы сами решите свои проблемы. Или, возможно, я просто попрошу вас пойти к тем гуру, которые готовы вам помочь.
Я не знаю. На данный момент мне кажется, что мне нужно дать себе год и посмотреть, что будет. Таково мое текущее состояние.
Хислоп: Вам не приходит в голову вводить и других людей в это состояние?
У. Г.: Что это за состояние, что здесь происходит – я начинаю ощущать, что это бесполезные вопросы. Это является тем, чем является. Зачем пытаться разложить все по каким-то категориям и пытаться это понять с точки зрения того, что кто-то еще сказал? Это бессмысленно, но это порождает разные мысли. Это вопрошание должно исчезнуть.
Хислоп: Разве это не сострадательно – помогать людям?
У. Г.: Что это значит – "сострадание спасет мир?" Все это слова, которые мы раньше уже повторяли. Если кто-то приходит ко мне с проблемой и рассказывает о своей трагедии, здесь не возникает никакой реакции, так как удовольствие, радость, грусть, ощущение достижения или неудачи во мне не присутствуют. Есть только какое-то чувство; какое – не знаю. Можно сказать, что это чувство сострадания. Когда оно есть, есть воздействие, и это может повлиять на человека.
Когда кто-нибудь разговаривает со мной о своей трагедии, о своем успехе или достижениях в жизни, я просто слушаю это так же, как слушаю любую историю.
И то и другое вызывает одно и то же чувство, которое не имеет никакого отношения к эмоциям и которое нельзя назвать сочувствием. Так что же такой человек может сделать для мира? Просто слушать, и это и есть понимание; возможно, это и есть сострадание.
Это так даже по отношению к Валентине. Она ухаживает за мной, она столько всего для меня сделала; она даже спит прямо у двери моей комнаты, чтобы она смогла что-нибудь сделать для меня, если понадобится. Но у меня нет ощущения, что я должен быть по отношению к ней сочувствующим, благодарным и милым.
Что бы ни было – цветок или дерево, движущаяся по дороге машина или звук коровьего колокольчика; мужчина, женщина или хромой человек, история трагедии или успеха – я ощущаю лишь некое сильное чувство. Даже секс – а мы говорим о нем потому, что это одно из наших самых сильных влечений. Когда половая железа функционирует – когда есть половая железа, то есть и цикл, – она вызывает внутри потрясающее движение. Однако не возникает вопроса о том, чтобы что-то с этим сделать, – и это тоже является чувством, как и любое другое. Все чувства – лишь ответная реакция, и все они то же самое.