- Читай, Нельсон, - говорит Кролик. - Я хочу послушать.
Нельсон обращается за помощью к другому:
- Ушлый, ты же обещал, что мне не придется этим заниматься.
- Я сказал: посмотрим, как дело пойдет. Давай читай, твоему папашке это нравится. Он открыт для восприятия.
- Ты просто над всеми насмехаешься.
- Отступись от него, - говорит Кролик. - Я уже теряю интерес.
- Да почитай же, Нельсон, это забавно, - вставляет Джилл. - Мы не включим телевизор, пока ты не почитаешь.
Мальчишка принимается читать, запинаясь и так хмурясь, что отец начинает думать, не нужны ли ему очки.
- "Не важно, что все группировки раздираемы раз…" - принимается читать Нельсон.
Джилл заглядывает ему через плечо.
- …разногласиями.
- "…каждая сетка…"
- Секта.
- "…каждая секта разбита на мелкие фрагменты, единство нации размыто…"
Джилл говорит:
- Отлично!
- Не мешай ему, - кивает Ушлый, закрыв глаза.
Голос у Нельсона начинает звучать увереннее:
- "…страна полна страшных последствий Гражданской войны… тем не менее рабство следует окончательно похоронить в могиле неизбывшего…"
- Неизбывного, - поправляет Джилл.
- "…неизбывного позора, чтобы оно не могло больше вос… восстать…"
- Из праха.
- "Если государство не способно устоять под натиском агитации против рабства - пусть погибнет. Если Церковь должна быть отброшена во имя торжества человечности, - пусть она падет, и осколки ее пусть разлетятся по четырем ветрам, дабы она больше не оскверняла землю. Если Союз американских штатов можно сохранить в целости лишь путем иммоляции…" Что это значит?
- Принесение в жертву, - говорит Джилл.
Кролик говорит:
- Я считал, это значит "уничтожение огнем".
Нельсон поднимает взгляд, не зная, читать дальше или нет.
А за окнами по-прежнему идет дождь, тихо-тихо заколачивая их снаружи, сплачивая воедино.
Ушлый продолжает сидеть, закрыв глаза.
- Дочитай же до конца. Прочти последнюю фразу, Крошка Чак.
- "Если за объявление свободы рабам Республика должна быть вычеркнута из списка существующих стран, пусть Республика сгинет в волнах забвения, и крик радости от ее исчезновения, более громкий, чем голос волн, наполнит Вселенную". Я тут ничего не понял.
- Это означает, - говорит Ушлый, - "Больше власти народу!", "Смерть фашистским псам!".
- А для меня это означает, - говорит Кролик, - выплеснуть ребенка вместе с водой.
Ему вспоминается ванна, полная стоячей воды, мертвая поверхность ее словно присыпана пылью. Он снова чувствует шок, какой испытал, когда сунул руку в воду, чтобы вытащить затычку. И возвращается в комнату, где они сидят, окруженные стеной дождя.
- Автор говорит то же, что и Ушлый, - поясняет Джилл Нельсону. - Если система, пусть даже работающая для большинства людей, каких-то людей угнетает, такая система должна быть уничтожена.
- Разве я это говорил? Нет. - Ушлый наклоняется вперед из своего глубокого, мягкого, как мох, коричневого кресла и протягивает к молодым людям тощую дрожащую руку; из голоса его исчезла вся ирония. - Это случится так или иначе. Большой тарарам. И грохот будет не от бомб, подложенных бедными черными, - их подложат отпрыски белых богачей. И в дверь стучится не несправедливость, а нетерпение. Посадите побольше крыс в одну клетку, и толстые начнут беситься больше, чем тощие, потому что им теснее. Нет. Надо смотреть дальше, заглядывать в следующую после насилия стадию. То, что система взорвется, - это аксиома. Это не так интересно. Интересно, что будет дальше. Должно наступить великое умиротворение.
- И ты, черный Иисус, даруешь его нам, - с издевкой произносит Кролик. - Вместо "нашей эры" будет "эра Ушлого". Я должен до этого дожить. Да славится имя Ушлого!
Он предлагает спеть гимн, но Ушлого занимают двое других, ученики.
- Все твердят о революции, но революция - это неинтересно, верно? Революция - это когда одна толпа отбирает власть у другой, и это ерунда, это просто вопрос власти, а власть - это пальба и гангстеры, в общем, все ерунда и скукотень, верно? Мне говорят: вот Хьюи, он по-настоящему свободный, а я говорю: да пошел он, ваш Хьюи такой же Агню, только с черной рожей. Мир забывает таких гангстеров еще при их жизни. Нет. На самом деле проблема состоит в том, чтобы когда гангстеры переколошматят друг друга, а заодно и половину всех остальных, суметь правильно воспользоваться образовавшимся пустым местом. После окончания Гражданской войны было много пустого места, только его заполнили все той же алчной мразью, причем похуже прежней, верно? А старую истину о том, что человек человеку волк, возвели в закон, данный нам от Бога.
- Вот чего нам как раз так не хватает, Ушлый, - говорит Кролик. - Новых заповедей от Бога. Почему бы тебе не отправиться на вершину горы Джадж, чтоб тебе спустили с неба эти начертанные на скрижалях законы?
Ушлый медленно поворачивает к нему лицо, похожее на резную рукоятку ножа, и медленно произносит:
- Я ведь не угроза для тебя, Чак. Ты закоснел. Что я могу тебе сделать - только убить, а это имеет куда меньшее значение, чем ты думаешь, верно?
Джилл деликатно встревает, пытаясь примирить их:
- Разве мы не выбрали кусок для Гарри, чтобы он тоже почитал?
- К черту, - говорит Ушлый. - Это уже ни к чему. От него идут злые волны, верно? Он не готов. Он еще не созрел.
Кролик обижен - он ведь только в шутку все говорил.
- Да готов я, готов, дайте мне мой отрывок, я прочту.
Ушлый обращается к Нельсону:
- Что скажешь, Крошка Чак? По-твоему, он готов?
- Только читай, как надо, пап. Не насмехайся, - говорит Нельсон.
- Это я-то? Над кем я когда насмехался?
- Над мамой.
Ушлый дает Кролику раскрытую книгу.
- Совсем небольшой кусок. Просто прочти то, что я отметил.
Мягким красным грифелем. Раньше такие продавались в коробках под названием "Крейола", и ряды остреньких разноцветных кончиков напоминали ему заполненные трибуны стадиона. Странно, как это он вдруг вспомнил.
- "Я считаю, друзья мои и сограждане, - волнуясь читает Кролик, - что мы не готовы воспользоваться избирательным правом. Но мы можем научиться. Дайте человеку орудия производства, разрешите ими пользоваться, и со временем он освоит то или иное ремесло. Вот так же обстоит дело и с голосованием. Возможно, вначале нам будет многое непонятно, но со временем мы научимся исполнять свой долг".
Дождь встречает это выступление легкими аплодисментами.
Ушлый наклоняет узкую голову и с улыбкой смотрит на двух малолеток, устроившихся на диване.
- Вот отличный ниггер, верно?
Нельсон говорит:
- Не надо, Ушлый. Он над тобой не насмехался, и ты не должен.
- Я же ничего плохого не сказал, миру как раз и не хватает хороших, правильных ниггеров, верно?
Стремясь показать Нельсону, какой он крепкий орешек, Кролик говорит Ушлому:
- Все это для любителей пострадать, был бы повод. Вот если бы я начал сейчас причитать, зачем финны так скверно обошлись со шведами в каком-то там году.
- Мы же пропускаем "Давай посмеемся"! - восклицает вдруг Нельсон.
Они включают телевизор. Холодная маленькая звездочка ширится, разливается по экрану полосами, и возникает картинка: Сэмми Дэвис-младший в роли маленького грязного старикашки, который, отбивая чечетку и напевая какую-то нелепую печальную песенку, не спеша продвигается позади скамейки в парке. Заметив, что на скамейке кто-то сидит, бодро приосанивается. Но это совсем не Рут Баззи, а Арти Джонсон, белый, по-настоящему мерзкий старикашка. И вот они сидят рядом, уставясь друг на друга. Будто это один человек и его отражение в кривом зеркале. Нельсон смеется. Они все смеются: Нельсон, Джилл, Кролик, Ушлый. А милостивый дождь зашивает их в большое широкое платье, одергивая и подкалывая его вокруг дома, словно портной на примерке.
В другой вечер Ушлый спрашивает Кролика:
- Хочешь знать, что чувствует не-егр?
- Не слишком.
- Пап, не надо, - говорит Нельсон.
Джилл молча с отсутствующим видом передает Кролику закрутку. Он нерешительно делает затяжку. За десять лет едва ли выкурил сигарету и сейчас боится вдохнуть дым. Ему чуть не стало плохо в тот раз, в "Уголке Джимбо". А надо глубоко втянуть в себя дым и задержать. Задержать.
- Представь себе, - говорит Ушлый, - что ты в стеклянном ящике, и стоит тебе к чему-то потянуться, как ты ударяешься головой. Представь себе, что ты в автобусе и все отодвигаются от тебя, потому что все твое тело покрыто гнойными коростами и люди боятся заразиться.
Кролик выдыхает дым, выпускает его из себя.
- Все совсем не так. Черные парни в автобусе наглые как черти.
- Ты отлил такое множество строк, что свинцом можно было бы покрыть весь шар земной, верно? Ты ведь ни к кому не испытываешь ненависти, верно?
- Ни к кому.
- А как ты относишься к тем, что живут в Пенн-Парке?
- К которым?