Ужин был долгий. На стол все подавали и подавали мясное, закуски, компоты. Пани Малевская тихо подсказывала Азриэлу, как обращаться с приборами. Он сидел с заложенной за воротник салфеткой и с тарелки, украшенной портретом Наполеона, пробовал незнакомые, новые яства, пил из бокала вино, которое показалось ему кисловатым. За столом все вели себя строго по этикету, ни одного случайного движения, и Азриэлу было стыдно, что он не имеет об этих правилах никакого понятия. Но он решил обязательно их усвоить, чтобы впредь было нечего стыдиться. От вина Азриэл оживился. Он шутил с пани Малевской, и она звонко смеялась маленьким ротиком.
- А знаете, графиня говорит о вас буквально с благоговением, - заметила Малевская. - Она в вас просто влюблена.
- Да что вы! Неужели?
- Кто может понять женское сердце? Попозже мы с вами об этом поговорим. Вообще-то ей было бы лучше вернуться в Польшу.
- С ним?
- Да нет, как же он приедет? Его сразу же арестуют.
- Что ей тут делать одной?
- Вот об этом я и хотела вас спросить. О примирении с отцом, как я понимаю, и речи быть не может, верно?
- Да, это исключено.
- Я была у нее дома. Знаете, столь бедной графини я в жизни не встречала. Хотя не могу сказать, что во Франции мало обедневших аристократов - и поляков, и даже французов. Да и здесь, в Польше, один из Потоцких служит на Венском вокзале, не то кассир, не то кондуктор. Не думайте, что мы сидим в башне из слоновой кости. От окружающего мира не скроешься, как ни старайся.
5
Азриэл всегда считал, что выкресты избегают разговоров о евреях, но пан Валленберг говорил о евреях, не умолкая, за ужином, а потом в гостиной. Видно было, что он прекрасно разбирается во всех еврейских вопросах. Суть его речей была такова: в Западной Европе евреи стали людьми, им есть чем гордиться перед другими народами, а в Польше остались бандой азиатов. В Варшаве уже много лет планируют построить синагогу, но не могут найти денег. На кладбище даже нет аллей, шагают прямо по могилам. В талмуд-торах не учат польского языка. А в Западной Европе богачи завещают огромные суммы на общинные нужды: Ауэрбах, Френкель, Оппенгеймер, Магнус-Леви. В Англии и Соединенных Штатах тоже не отстают, строят приюты для сирот, обучают еврейских юношей ремеслу, вкладывают деньги в школы, больницы, раввинские училища!.. Что есть у варшавских евреев? Грязная больница и убогая столовая. О хасидах и вовсе говорить нечего. Дикие бедуины! Что представляет собой прогрессивный еврей в Польше? Живет только для себя, до общины ему нет дела. Дочек учит болтать по-французски и бренчать на пианино. Жена купается в роскоши, даже если муж на грани банкротства. Пан Валленберг вспомнил Адольфа Кремье, американского еврея Пейксото, сефарда, который добился должности консула в Румынии, чтобы помогать тамошним евреям. Рассказал, что еврейские финансисты бойкотировали Румынию из-за того, что там преследовали евреев; что парижский Ротшильд ссудил Франции двести миллионов франков на выплату контрибуции после войны с Пруссией; что дочери лондонского Ротшильда, Анна и Флора, вместе написали историю еврейского народа. Можно представить себе что-нибудь подобное в Польше?..
Азриэл заметил, что пан Валленберг, говоря о евреях, горячился так, будто сам был евреем. Один раз он даже с такой силой ударил кулаком по столику, стоявшему рядом с креслом, что чуть не опрокинул вазу. Седые бакенбарды белели на багровом лице Валленберга, живот чуть ли не разрывал жилетку, высокий твердый воротник врезался в шею. В черных глазах то сверкал гнев, то проглядывала еврейская доброта, которую ничто не может стереть. Мадам Валленберг ласково смотрела на мужа, кивая седой головой с высокой прической, словно слышала старые как мир истины, которые не оспоришь, хоть бейся головой о стену. Зятья-христиане молча, внимательно слушали. Дочери и сын беседовали в другом углу гостиной. Азриэл слышал, что они говорят о модной обуви. Вскоре пан Валленберг и Азриэл остались вдвоем. Пан Валленберг одним глотком отпил полчашки остывшего кофе.
- Значит, врачом хотите стать?
- Да.
- Можно кое-что у вас спросить?
- Конечно, пожалуйста.
- Вы верующий?
Азриэл растерялся.
- Не в обычном смысле.
- А в каком?
- Должна быть какая-то высшая сила.
- И вы верите, что эта высшая сила раскрылась Моисею на горе Синай, дала евреям Тору, Талмуд и все придуманные раввинами комментарии?
- Нет, в это не верю.
- А если так, что же вынуждает вас оставаться евреем? Скажу прямо. Кем бы вы ни стали, врачом, инженером, банкиром, то, что вы еврей, будет мешать вам всегда и во всем. Вот я тут говорил о западноевропейских евреях. Они преданные граждане, патриоты. Много молодых евреев пало и за Пруссию, и за Францию. Многие получили награды. Во время войны считали, что прусские евреи должны выйти из Альянса. Это странно - вести войну и при этом состоять в одной организации. Недавно во Франции был процесс против еврейской фирмы, которая занималась мошенничеством. Пресса подняла крик: пусть евреи снова наденут желтые колпаки, длинные кафтаны и вернутся в гетто. Когда шла война, евреев хотели изгнать из Меца. Вы, наверно, газет не читаете, а я читаю и знаю все. На одного еврея, получившего медаль, приходится сотня евреев, получивших затрещину. Наша польская пресса до поры до времени вела себя прилично, но недавно в "Газете польской" была напечатана очень злая статья: евреи в лапсердаках приходят в Швейцарскую долину, громко говорят на жаргоне и даже не пользуются носовым платком. Чем отличается еврей от христианина? Если христианин сморкается в два пальца, то он не ходит на концерты, а еврей делает и то и другое. Подумайте, чем это кончится.
- Где написано, что евреи должны обладать всеми достоинствами?
- Нигде не написано. Но к меньшинству всегда придираются. Особенно если это меньшинство добивается каких-то привилегий.
- И каких же привилегий мы добиваемся?
- Раньше еврей гнался за деньгами. Современный еврей хочет всего сразу: зарабатывать деньги, влиять на правительство и армию, вносить вклад в искусство и науку. Когда-то я верил, что нужно лишь снять халаты и заговорить на языке страны, и все будет хорошо. Теперь понимаю, что так еще хуже. Мир видит в еврее опасного конкурента. За две тысячи лет евреи создали такой резервуар способностей, какого нет ни у одного другого народа.
- И что делать с этими способностями? Нельзя же их выкинуть.
- Нет, но…
Подошла пани Малевская.
- Отец, извини, что перебиваю, но нам с господином Бабадом надо поговорить о его свояченице. Слышу, ты рассуждаешь о мировых проблемах, а тут речь идет о живом человеке.
- Да, дочь, хорошо. Пан Бабад - приятный собеседник.
- Пойдемте в другую комнату.
Азриэл извинился. Пани Малевская привела его в небольшую комнатку или будуар, Азриэл даже не знал, как назвать. Здесь было много зеркал, стояла фигура сатира с часами в руках. Стены обиты желтым шелком. Пани Малевская начала подробно рассказывать о Мирьям-Либе или графине, как она ее называла. Она говорила обо всем сразу: о польской эмиграции, о встречах с польскими политиками, писателями, аристократами, о том, как ее принимали в парижских салонах. Потом стала описывать бедность и нужду, в которой живут эмигранты, и о том, что у нее выпросили все до последнего франка, едва хватило на дорогу домой. Люциан - пьяница, авантюрист и попрошайка в одном лице. Ест в какой-то дешевой столовой. Все время твердит, что вступит в Иностранный легион, хотя его туда, наверно, не возьмут. Графиня буквально голодает. Пани Малевская минуту молчала. Вдруг сделала такое движение, будто что-то сглотнула.
- Скажу вам одну вещь, и вы сразу все поймете. Знаю, это вас шокирует, но ведь вы теперь для нее самый близкий человек.
- Что с ней?
- Она стирает белье. Не свое, для других. Как это ни горько, но такова правда.
Глава III
1
Граф Владислав Ямпольский при каждом удобном случае говорил, что шляхта давно обанкротилась, а торговцы и даже простые ремесленники стоят куда выше, чем графы, князья и прочие паразиты. Но, несмотря на это, он не захотел справлять свадьбу дочери в замке. Граф высказался ясно: ему все равно, что Фелиция выходит за сына сапожника, для графа это даже большая честь, но принимать семью сапожника в своем доме и садиться с ней за стол выше его сил. Он повторял Фелиции:
- Благословлю тебя, и иди с ним куда хочешь. А здесь мне гулянки сапожников не нужны!