Вечером графине опять стало хуже. Она повторяла, что скоро умрет и, наверно, пора уже звать священника. Девушки шептались, не привести ли к ней Люциана, но тут случилось чудо. Послышался звон колокольчика, и к дому подъехали сани доктора Липинского. Фелиция даже перекрестилась. Позже выяснилось, что доктор возвращался от Зелды, у которой был очередной приступ. Воистину пути Господни неисповедимы. Из книг и жизненного опыта Фелиция знала, что для осуществления своего плана провидение способно создавать самые неожиданные комбинации. Врач успокоил графиню, сказав, что не нашел никаких изменений, выписал новый рецепт и пообещал, что через пару дней опять нанесет визит. У него были с собой лекарства, он дал графине успокоительное, и вскоре она заснула. Фелиция была так бледна из-за бессонной ночи и переживаний, что Липинский послушал ее стетоскопом и велел пить красное вино и сырые яйца, надежные средства, чтобы улучшить кровоснабжение организма.
Фелиция опять поздно легла и долго не могла уснуть. Несколько раз ей послышалось, что вернулся отец. Потом приснилось, что за Люцианом пришли и уводят его в цепях. Один кошмар сменялся другим. Проснулась она засветло, с глубокими тенями под глазами и сверлящей болью в висках. Разбудила сестру.
- Хелена, милая, прости. Сил моих больше нет… У меня дурное предчувствие… Мы обязаны его спасти!..
Она заливалась слезами и причитала, пока Хелена на нее не прикрикнула.
2
Хелена сидела у Калмана в гостиной, которую с недавних пор стали называть залом. Здесь стояла мебель, купленная Зелдой у графини. Теперь Юхевед часто уезжала из поместья (Майер-Йоэл строил дом в Ямполе), а Мирьям-Либа не делала по дому никакой работы, поэтому Шайндл считала "зал" своей собственностью. Азриэл читал здесь книги или журналы, а Шайндл сидела на оттоманке и вязала ему чулки или вышивала по канве. Сейчас Шайндл привела сюда Хелену. Принимать в доме графиню, конечно, большая честь, но Шайндл беспокоилась: зачем Хелена приходит к сестре? Что у них за секреты? Почему она явилась в такую рань? Мирьям-Либа стала очень скрытной. Шайндл пыталась что-нибудь вытянуть у Хелены, но та нетерпеливо играла зонтиком и отвечала короткими, ничего не значащими фразами. Хелена пришла из замка пешком, снег был глубокий, и она надела сапожки на низком каблуке. На ней был серо-зеленый костюм, в котором она каталась на коньках. Вошел Азриэл. Он не знал, что в доме гостья, смутился, быстро снял шляпу. Секунду поколебавшись, Шайндл сказала:
- Это мой муж.
- Я вас помню. Была на вашей свадьбе.
- Как поживает высокородная графиня, ваша матушка? - спросил Азриэл, подбирая польские слова.
- Благодарю, не очень хорошо. Вчера приезжал доктор. Сейчас ей немного лучше.
- Я прочитал книгу, которую милостивая графиня дала Мирьям-Либе.
- Да что вы? Это которую? В нашей библиотеке в основном старые книги.
- Перевод французского писателя Бальзака.
Шайндл почувствовала ревность.
- Азриэл, узнай, как там мама. А то дома больше никого нет.
Азриэл пристально посмотрел на жену. И Юхевед дома, и Фейгл. С какой стати он должен проявлять заботу о теще? Это просто уловка, чтобы его отослать. Он еще больше смутился, хотел ответить что-нибудь резкое, но сдержался и вышел. Внизу хлопнула дверь. Наверно, сквозняк. В передней Азриэл столкнулся с разнаряженной Мирьям-Либой. Насколько он был красен от смущения, настолько же она была бледна. Мирьям-Либа бросила на него дружеский взгляд. Кажется, хотела что-то сказать, но не нашла слов. Они загородили друг другу путь, оба бросились вправо, потом влево и столкнулись. Мирьям-Либа прыснула. "Да что за паника в этом доме?" - не выдержал Азриэл. За одну минуту столько унижений! Ему было стыдно за свой длинный кафтан и постриженные пейсы, за чепец Шайндл, к тому же не слишком чистый. А под конец она вообще выгнала его из "зала". Что эта Хелена о нас подумает? Дикари, азиаты!.. Он потер горячую щеку. "Долго еще я буду метаться, как коза на капустной грядке? - рассердился Азриэл. - Проклятое еврейское воспитание! В моем возрасте люди заводят романы, дерутся на дуэлях…" Он даже не сказал графине "до свидания". Не хочу! Не хочу! Я положу конец этой дикости! Прямо сейчас! Богом клянусь! Честью!.. Он решительно вошел в комнату и запер дверь. Только теперь он заметил, что забыл надеть шляпу и все время так и держал ее в руке, как деревенский мужик. Еще и перед Мирьям-Либой опозорился. Гнев становился все сильней. Он выдвинул ящик стола, нашел ножницы и напрочь отрезал пейсы, заодно отхватив клочок бороды. И пусть меня теперь выгонят из дому. За границу уеду. Ноги моей больше здесь не будет! Он попытался подровнять волосы на висках и защемил ножницами кончик уха. Показалась кровь…
Мирьям-Либа не дыша вошла в "зал".
- Вам пришлось ждать? Я ужасно сожалею, честное слово…
- Надо же, что она из себя строит! - отозвалась Шайндл. - А чего бледная такая? Мамочки мои! Графиня, она же еще не позавтракала. Даже стакана чаю не выпила.
Хелена остановилась.
- Так поешьте.
- Нет, я не голодна. Нисколечко!
- Ты что? Надо поесть. Знала бы мама, ей бы совсем плохо стало. Ты же белая, как смерть!
- Ты очень заботлива.
У Мирьям-Либы неожиданно возникло желание подбежать к Шайндл и влепить ей затрещину за злобу и фальшивую заботливость. Родная сестра - злейший враг!
- Я готова, - сказала она Хелене.
Та о чем-то думала.
- Она может поесть у нас. Ах, я же забыла, у нас все трефное! Нет, вы все-таки поешьте, я подожду.
Мирьям-Либа кивнула и вышла. Шайндл осталась в комнате. На кухне Мирьям-Либа схватила со стола краюшку хлеба, но, откусив, почувствовала, что не может проглотить. Вернулась от матери Юхевед.
- Что это у нас за праздник? Почему ты такая бледная? Чего этой Хелене от тебя надо? А почему ты ешь стоя? Тебе бы умыться не мешало, не маленькая уже.
- Я умывалась.
- Дура! А на руки полить, а благословить?
Ответить было нечего. Весь мир ополчился против нее, жестокая судьба чинит препятствия одно за другим. Мирьям-Либа полила на ладони и прошептала благословение. Хотела проглотить, но кусок застрял в горле. Она закашлялась и вдруг услышала голос матери:
- Мирьям-Либа!
"Чего ей опять нужно? - спросила себя Мирьям-Либа. - Как же я их ненавижу! Всю семейку! Все-таки я крещусь! Крещусь! Плевала я на клятву! Стану его любовницей… Евреи - отвратительное сборище! Все, кроме отца… Бежать отсюда! В речке утоплюсь…"
Слезы катились у нее по щекам. Вдруг Мирьям-Либе подумалось, что все эти задержки и препятствия убивают любовь… Хелена потеряет терпение. Люциан одумается… уедет… Все и так висит на волоске… Мирьям-Либа пошла к матери. Лицо Зелды было желтым, как шафран. На секунду Мирьям-Либа потеряла дар речи.
- Мама, что с тобой?
- Со мной? Ничего. Куда ты собралась с Хеленой? Что у вас за секреты?
- Какие еще секреты? На коньках кататься идем.
- На коньках? А что, если, не дай Бог, под лед провалишься? На днях восьмилетний мальчишка из деревни утонул… Тоже хочешь? Хоть бы мне до этого не дожить!..
- Не провалюсь, лед крепкий.
- Не нравится мне, что ты с ней водишься. Слышишь или нет? Коньки - это не для еврейской девушки. Нечего евреям перенимать такие привычки. Сегодня коньки, а завтра вообще Бог весть что. Я знаю, дочка, что говорю.
- Я сегодня уже не смогу отказаться.
- И завтра не сможешь. Не так-то просто победить злое начало. Смотри, дочка, раскаешься потом. Дай Бог, чтобы поздно не было!..
3
По дороге Хелена рассказала Мирьям-Либе, что Люциан не может долго оставаться в замке. Риск слишком велик. Надо как-то сообщить отцу, но из поместья некого отправить к Евдохе, его кацапке. Кроме того, граф взял маленькие сани, а для больших нет лошадей. Не может ли Мирьям-Либа послать кого-нибудь к москалихе? Разумеется, все нужно сделать так, чтобы соседи ничего не узнали. Мирьям-Либа задумалась. Их конюшня тоже пуста, Калман поехал в Варшаву с Гецем. Туда уже ходил поезд, но Калман не доверял бесовскому изобретению.
- Может, раздобудем сани у кого-нибудь из крестьян? - спросила Хелена. - Или на известковых разработках взять лошадей?
Мирьям-Либа не знала, что ответить. До известковых разработок далеко, да и не дадут там лошадей, Мирьям-Либа им не указ. Шел снег. Хелена была в сапожках, но Мирьям-Либа надела туфли на каблуке, к тому же забыла надеть теплые чулки. Тропинку замело, ледяная крупа колола лицо, слепила глаза, впивалась в лоб и щеки. "Еще воспаление легких подхвачу", - равнодушно подумала Мирьям-Либа. Из-за непогоды она почти ничего не видела перед собой. Хелена недовольно ворчала, снег набился ей в голенища. Девушки хотели войти в дом через заднюю дверь, но ее совсем завалило снегом. Собаки громко залаяли на Мирьям-Либу, Хелена еле их отогнала. Только поднимаясь по лестнице, Мирьям-Либа поняла, как она замерзла, и пожалела, что так и не позавтракала. Она знала, что ее лицо белое как мел. Можно сколько угодно наряжаться и прихорашиваться перед зеркалом, но это без толку.
Вдоль тропинки, по которой они шли, торчали стебли репейника, и колючки, как зубы, впились Мирьям-Либе в платье и чулки. Девушкам пришлось хорошо потопать ножками, чтобы стряхнуть с обуви снег. Пальцы в рукавицах закоченели. Хелена постучала, дверь открылась, и Мирьям-Либа увидела совершенно другого Люциана, очень молодого, подвижного и ловкого. Он был в зеленой куртке, штанах для верховой езды и башмаках с пряжками - на немецкий манер. Волосы причесаны на пробор. На столе лежало несколько книг, стояли стакан и бутылка с каким-то красным напитком. Кровать была застелена. Люциан стоял посреди комнаты. Похоже, он с нетерпением ожидал визита.