- Можете попробовать, - отозвался он. - В большинстве своем вреда эти методы не приносят.
- А пользу?
Энди пожал плечами:
- Я специалист по игровой терапии и предпочитаю поведенческий подход.
Так сказать, "без комментариев". Очень тактично. Но у меня создалось ощущение, что он многое оставил недосказанным; что я обращалась к человеку, уставшему от сражений, но обретшему в окопах мудрость. Он словно говорил: "Перед вами единственное заряженное ружье. Так хватайте же его, черт возьми. Хватайте и стреляйте".
Мы вместе дошли до школы Эмили, и я показала Энди наш любимый трюк с мыльными пузырями.
- Маш! - сказал Дэниэл и запрыгал в коляске.
- Блестяще! - Энди подмигнул. - Да вы для этого дела рождены, сестричка. Место ассистента занять не желаете?
Мамы и няньки у школы глаза проглядели, изучая Энди, - должно быть, приняли за мою пассию. А по мне, так от мистера О'Коннора запросто можно было потерять голову. В конце концов, кто, как не Энди, научил Дэниэла говорить "мама"? Он усадил его в синее креслице и "запускал ракету в космос", как только Дэниэл складывал губы для звука "м". Потом Дэниэлу нужно было только сказать "а" - и ракета летела по орбите вокруг комнаты. Я то и дело зажмуривалась от ужаса, что оба врежутся в стену. Но Энди - мастер своего дела, уж в этом я убедилась. Он и по Трафальгарской площади протанцевал бы в розовой пачке и чулках на подвязках, если бы эта клоунада помогла моему мальчику заговорить.
- А вот и наша куколка, верно? - Энди кивнул на Эмили.
- Как вы узнали?
- Похожа на вас и школу не любит.
- Говорит, что переменки любит… к тому же, думаю, общение с другими детьми ей на пользу.
- Оставьте ее как-нибудь дома, Мелани Марш. - Энди сцепил все слова в одно, немыслимо длинное. - Пусть поиграют вместе - вот будет класс, а?
Откуда он взялся? Чем я заслужила такое чудо, как Энди О'Коннор? Специалист по играм - надо же, кто бы знал, что такие существуют? В любом случае, он первый, кто посмотрел на Дэниэла с любовью. Когда я говорю, что мой сын - аутист, я представляю, как он сует пальцы внутрь памперса и размазывает содержимое по стульям, балконным дверям, изразцам камина. Если его не занять чем-нибудь, он часами вытягивал бы нитки из ковра, или, лежа на полу, изучал Томаса, или расплющивал нос об экран телевизора. Он не чувствовал опасности и, заходясь в истерике, мог раскроить себе голову. Он наотрез отказывался пользоваться туалетом, а попробуешь усадить - вопил и молотил кулачками. Энди же пообещал, что однажды Дэниэл будет играть с сестрой, как любой нормальный ребенок, и я знала, что пойду на все, чтобы оплачивать его сеансы.
Вернувшись домой, я опять занялась поисками вещей для продажи. Если ликвидировать ковры, то пылесос уж точно не нужен.
Глава двенадцатая
Виина сообщила, что меня спрашивал военный.
- Позвониль в дверь вечером, когда я чистиля стольовые приборы, - продолжала она. Уму непостижимо, как можно посреди моего дома, в хаосе конфетных фантиков, раскиданных игрушек, раздавленных тостов и засохших ошметков овсянки, хладнокровно чистить столовые приборы?! - Я взяля нож подлиннее, на всякий слючай. За дверью парень стояль, стриженный местами - польоска тут, польоска там, а на макушке "ежик" ромбом.
- Очень образно, Виина. А имя узнать тебе в голову не пришло?
- Он подарки оставиль. - Виина мотнула головой.
На кухонном столе у нее за спиной стоял пакет из "Сиарз". Я не видела этих пакетов с тех пор, как уехала из Америки, и сердце екнуло. От ностальгии, должно быть.
- Это случайно не мой брат был, нет? Этот стриженый не смахивал на помесь Брэда Питта с гигантским носорогом?
Виина нетерпеливо отмахнулась:
- Сольдат и сольдат, больше ничего не знаю. Я с сольдатами не общаюсь. Брэдпит - это что?
- Хочешь сказать, ты ему даже дверь не открыла?
- Конечно, нет. - Она дернула плечом: что за вопрос?
Мы вместе обследовали подарки. Процедура необходимая, а то мой брат способен не моргнув глазом всучить трехлетнему малышу "всамделишные" боеприпасы, а расцветающей девушке пяти лет - чулочки на сексуальном пояске с резинками. Такой вот он говнюк. Ничего похожего, однако, в пакете не обнаружилось. Ларри с искренней заботой выбрал подарки, подходящие Дэниэлу и Эмили по возрасту, да еще и упаковал красиво, в узорную бумагу пастельных тонов, с яркими ленточками. Эмили, я была уверена, придет в восторг от переливающегося костюма русалки. Дэниэлу предназначался мягкий футбольный мячик и миниатюрный шлем вратаря. Ларри удалось растрогать меня до глубины души. Подумать только - прислал кого-то с подарками! Пусть даже выбирала и упаковывала их Ванда, только Ларри мог уговорить коллегу волочь пакет через Атлантику, чтобы доставить к порогу моего дома.
- Ну? Убедились, порнографии нет? Теперь что - обратно заворачивать? - утомленно вздохнула Виина. По ее мнению, проверять подарки родственников на благонадежность - сущая глупость.
- Непременно, - кивнула я. - Все должно выглядеть в точности так, как было.
- Все равно что на государство работать. Спльошное надувательство, - пробурчала Виина, но все же покорно помогла мне разгладить бумагу и вернуть на место скотч так, чтобы рисунок идеально совпадал. - У тебя чудесные дети, - грустно вздохнула она. - Жалько, что я больше не буду убирать за ними игрушки.
Сегодня Виина у меня в последний раз. Мне не по средствам ей платить, а сократить жалованье, как сама она не раз предлагала, не позволяла совесть. Я буду скучать. Я всегда так ждала, когда придет четверг, а с ним и Виина - с щеткой для батарей собственного изобретения в руке, с радугой ярких заколок в туго заплетенных волосах. Закончив уборку, она всякий раз жаловалась, что чище в доме не стало, и хмурила брови, оглядывая гостиную, словно оскорбленная в лучших чувствах. А когда я протягивала деньги, мотала головой - то ли говоря, что не стоит платить за недоделанную работу… то ли что сумма маловата. И то и другое было правдой. Мне жаль до слез расставаться с ней.
- Что ж, лядно, раз так… Мне давно пора заняться Уольтером Бенджамином, - отозвалась на мою новость Виина. - Да и смотреть, как ты себя гольодом моришь, - радости мальо.
Настало время прощаться. Казалось, из моей жизни один за другим уходили через невидимую дверь все близкие люди.
- Заглядывай в любое время, - попросила я.
- Я оставиля тебе свою щетку для батарей. - Виина перебросила сумку через плечо и прикоснулась к моей щеке изящными темными пальцами.
Виина заблуждалась, я вовсе не морила себя голодом. Коллектив итальянской булочной заваливал меня библейского вида ломтями pane toscano, глазированными ячменными плетенками с блестящими брызгами хвойных семян, сладкими focaccia с веселыми ямочками - отпечатками пальцев сыновей Макса, которые вымешивали сдобное тесто, немилосердно избивая его кулаками.
- Моя жена передала для вас ужин, - сказал Макс, вручая мне увесистый коричневый пакет с домашними равиоли, бережно прикрытый сверху. В пакете была стеклянная миска. Сквозь бумагу пробивался аромат фирменного томатного соуса жены Макса. - По-нашему, вы гораздо лучше выглядите, синьорина.
Я и чувствовала себя гораздо лучше. До совершенства моей жизни далеко, но одно в ней замечательно: Дэниэл заговорил. Он строил железные дороги по всему дому, с мостами для крушений поездов. Для кого-то мелочь, а для него гигантский скачок, в сравнении с бесконечным разглядыванием Томаса у самого своего носа. Поезда у нас теперь сваливались с подоконников, с углов кухонного стола и телевизора, с края ванны. "Бах!" - говорит Дэниэл, и поезд терпит крушение. "Маш!" - и поезд пускается в дорогу. А чтобы добиться моего внимания, он должен сказать "мама". Дергать за руку бесполезно: пока не сказано заветное слово, я даже не взгляну на него. Зато услышав "мама", я вмиг оказываюсь рядом, хватаю на руки, танцую до головокружения, топаю за ним куда пожелает. Я его лучший, хотя и страшно надоедливый друг, вечно влезающий в его игры, его верная собачка, которая всегда трусит следом. Дэниэл каждый день учит новое слово, и пусть нам с Энди приходится потрудиться, но результат того стоит.
Я, радостно улыбнулась Максу.
- Здоровья стало больше. И силы. - Макс согнул руку, сжал кулак и поиграл бицепсом. Потом похлопал себя по щекам: - И тут. Больше краски на щеках.
- Теперь еще грудь нужна, - вставил самый младший, Паоло.
Я подплыла к Паоло - тот стоял на посту у пугающего вида печей с черным нутром и блестящими противнями - и приблизила губы к самому уху этого ребенка пятнадцати лет, не по годам языкастого, за что он регулярно и получал от отца затрещины.
- Пао-о-оло! - проворковала я, под обстрелом черных глаз: все его братья замерли в ожидании представления. - У меня есть грудь.
Кухня взорвалась хохотом; даже Паоло смеялся, конфузливо поеживаясь. Он еще долго краснел и хихикал при взгляде на меня.
Меня ждало прощание еще с одним человеком, с Джейкобом-эскулапом. Откинувшись на спинку своего кресла, вытянув скрещенные ноги, он вертел карандаш обеими руками сразу и шумно отдувался. Из-под толстых стекол очков глаза его смотрели испытующе.
- Давайте все-таки продолжим. За меньшую плату, - сказал он. - Вам рано прекращать сеансы.