- Но я сказала "нет". Надо еще с родителями проститься. Они говорят, ехать в Кунев - большой риск. Может, они и правы, раз меня ищут здесь, могут и туда сообщить. Я сделала не так уж много, но и не мало. Был у меня один близкий друг, Яцкович его фамилия, преподавал там в училище. Его арестовали. Я хранила его письма, и, конечно, вчера их нашли.
- А как его имя?
- Яцковича? Давид.
- Когда его арестовали?
- Месяца два тому назад. Нет, уже три.
- И в чем его обвинили?
- Он был руководителем нашего кружка. Еще у него литературу нашли. Он замечательный человек, необыкновенный. Из Вильно к нам приехал. Когда его арестовали, мне в Куневе совсем тошно стало.
- Что ж, ясно. Но это еще не причина бежать в Америку. Народ борется с угнетателями здесь, а не там. Не много чести отсиживаться в Швейцарии или Париже, оставив рабочий класс истекать кровью в руках палачей. Истинный борец - всегда в первом ряду, а не где-нибудь в резерве и уж тем более не на довольстве у врага.
- Да, это так, но я, как говорится, осталась без средств. Позже, когда каникулы кончатся, буду давать уроки, нашла одно место, но это еще не точно. А сейчас - брат уезжает, да еще этот обыск… В общем, придется сесть на хлеб и воду.
И Соня густо покраснела. Стефан Лама изучающе ее оглядел.
- Вы не одна такая, товарищ Соня. На хлебе и воде сидит весь человеческий род, кроме кучки чиновников, сатрапов и помещиков. Знаете, сколько платят рабочему, который трудится на фабрике по четырнадцать часов в сутки? От трех до пяти рублей в неделю. А ведь рабочий должен кормить семью. В Лодзи, у ткачей, совсем плохо. Многих просто вышвырнули на улицу умирать с голоду. Положение крестьян еще хуже. В деревнях открыли школы, но учеников собирают, только когда приезжает инспектор. Девяносто девять процентов крестьян до сих пор неграмотны. За что, по-вашему, такие люди, как Бордовский и Куницкий, отдали жизнь? Пойти на виселицу - это не каприз.
- Да, да, я знаю.
- Режим душит всех. Так называемые привилегии, которые Александр Второй дал народу, уже отобраны его сыном и Толстыми, Победоносцевыми, Игнатьевыми. Кто призывает к погромам? Опять же эти кровавые тираны. Они хотят обратить против евреев гнев народных масс. Польская буржуазия ничем не лучше. Кто поддерживает в Польше антисемитские издания? Не пролетариат, но шляхта, богатые торговцы, домовладельцы, царские лакеи. Разве вы не согласны, товарищ Соня, что кто-то должен им противостоять?
- Да, должен. Безусловно.
- И кто же? Старые, больные, умирающие от голода? Или трусливые, суеверные фанатики, поклоняющиеся кресту?
- Вы правы.
- Вы знаете, что, когда вынесли приговор Варинскому, судья Стрельников сказал: "Вы посеяли семена, и всходы не вырвать даже зубами"? Да, так сказал царский судья, хоть охранка и хвалится, что нанесла революции смертельный удар…
Побеседовав с Соней еще полчаса, Стефан Лама собрался уходить. Она проводила его до дверей. Он попрощался с Соней за руку, задержал ее ладонь в сильных, костлявых пальцах и не спеша спустился по лестнице. Тут же в коридоре показался Ципкин.
- Ушел?
- Да.
- Что случилось, чего ему от тебя надо?
- Ничего, ничего.
- Что с Миреле?
- Заболела.
- Она арестована?
- Александр, я остаюсь здесь, - помедлив, сказала Соня.
- Как остаешься? Клара запирает квартиру.
- Не в квартире. В Варшаве.
- И что ты будешь тут делать? Я больше не смогу тебе помогать.
- Мне не нужна твоя помощь… Александр, давай не будем ссориться. Я ни в чем не обвиняю тебя, а ты не обвиняй меня. Хочу, чтобы ты знал: я люблю тебя и всегда буду любить. Не забывай об этом, что бы ни случилось…
Глава VIII
1
Евреев в Варшаве становилось все больше и больше. Возле Кошар Мировских образовался базар. Во Дворе Яноша появились кошерная бойня и мясные лавки. Неподалеку находился Гостиный двор. Повсюду открывались мастерские, евреи занимались ремеслами и торговлей, зарабатывали на жизнь, не забывая о Торе. Все время возникали новые синагоги и хасидские молельни. А на других улицах, возле Налевок, жили просвещенцы, литваки из России. Польские населяли Крохмальную и Гнойную. До сих пор, как в прежние времена, еврей ранним утром ходил по улицам и призывал: "Поднимайтесь служить Создателю!" В пятницу вечером все лавки и магазины закрывались. Если кто-то хотел поторговать подольше, до самого зажигания свечей, чтобы выручить лишний грош, к нему приходили, бранились и заставляли закрывать. Даже воры, карманники и форточники, по субботам приходили на молитву.
В первые годы улица почти не замечала раввина Менахема-Мендла Бабада, но понемногу к нему привыкли и стали обращаться все чаще. Свадьба или развод - шли к нему. Евреи с Крохмальной не регистрировали браков, и для государства их дети были незаконнорожденными. Но какое евреям дело до государства? Евреи уже были евреями, когда русские и поляки еще по лесам бегали. Если реб Менахем-Мендл провел свадебную церемонию, значит, поженились, если велел написать разводное письмо, значит, развелись. У других раввинов это непросто, нужно потратить время и деньги, а он брал лишь несколько злотых. На Крохмальной, недалеко от Воли, был суд, но евреи туда не обращались. Там нужно адвокатов нанимать, у кого адвокат лучше, тот и выигрывает дело. Бывает, вопрос срочный, а в суде придется ждать не один месяц. Кроме того, там надо говорить по-русски и клясться на Пятикнижии. И зачем эта головная боль? В общем, поговорят евреи с Крохмальной о сделке или женитьбе, придут к соглашению и сразу - к реб Менахему-Мендлу. Все обсудят на родном еврейском языке, а потом реб Менахем-Мендл берет платок, приказывает обеим сторонам взяться за углы и выносит решение. В тяжбах он часто придерживался середины: истец требует десять рублей, ответчик утверждает, что ничего не должен - значит, пусть платит пять.
Каждый раз, когда к реб Менахему-Мендлу приходили с вопросом, Тирца-Перл пугалась, что муж не сможет ответить. В душе она считала его простоватым. К тому же он уже не молод. Она стояла за дверью и молила Бога, чтобы он послал раввину умные мысли. Но реб Менахем-Мендл всегда находил хорошее решение. У него было правило: никого не принуждать. Хочет еврей жить с женой - прекрасно, не хочет - пускай разводятся. Если маленькие дети, это, конечно, нехорошо, но достойная женщина найдет другого мужа, который будет кормить приемных сыновей и дочерей. Бывало, истец или ответчик кричал, что готов поклясться Торой или черной свечой, но реб Менахем-Мендл в своем суде клятв не допускал. Человек забывчив, особенно когда взволнован. Чем клясться, лучше заплатить несколько рублей.
- Сказано: когда звучат слова "Не произноси имени Господа, Бога твоего", мир содрогается, - каждый раз говорил раввин.
Доход по-прежнему был скуден, едва хватало на кусок хлеба, но много ли надо двум пожилым людям? Братство, которое молилось у раввина по субботам, оплачивало квартиру. Одежду старики носили аккуратно, у Тирцы-Перл до сих пор сохранились платья, которые подарили ей на свадьбу. Новой обуви не покупали, латали старую. По понедельникам и четвергам Тирца-Перл стала поститься. Зубов ни у мужа, ни у жены не осталось. Питались, макая кусок хлеба в борщ, жидкую кашу или горячую воду, куда кидали кусочек масла. Чуть-чуть мяса - только в субботу. Большое огорчение доставляли дети. Азриэл - врач, Миреле сидит в тюрьме. Реб Менахем-Мендл давно разочаровался и в сыне, и в дочери. Но истинные дети человека - это его богоугодные дела. Реб Менахем-Мендл приступил к написанию книги. Он взял на себя труд ответить на все вопросы, которые вызывает у "Тойсфес" комментарий Раши. Будущую книгу реб Менахем-Мендл назвал "Помощь мудрым". Раввин признавался жене: он надеется, что Раши выйдет встретить его у райских врат.
- Ты-то рай себе обеспечил, - отвечала Тирца-Перл. - А как же я?
- Даст Бог, будем там вместе.
- А за какие такие заслуги меня туда пустят?
И Тирца-Перл стала поститься два дня в неделю, а деньги, сэкономленные на еде, жертвовать на благотворительность.
Она часто говорила, что хотела бы прожить остаток жизни в Стране Израиля, но реб Менахем-Мендл совсем не хотел отправляться в дальние края. Конечно, это Святая земля, конечно, даже от ее воздуха умнеют, но, во-первых, нет денег на дорогу, во-вторых, он не хочет жить там на подачки. В-третьих, путешествие заняло бы немало времени. Раввин просил у Всевышнего времени и сил, чтобы закончить и издать книгу. Комментарий к целому Талмуду - это не шутка. Некий еврей, разъезжающий по всему свету, предложил объявить подписку и попросил, чтобы раввин дал ему право собирать на издание деньги. Но реб Менахем-Мендл отказался: кто знает, честный ли он человек. Вдруг люди заплатят, а потом не смогут получить книгу? Ведь это будет воровство… Раввину придется ездить по разным странам и разыскивать подписчиков. Такое ему явно не по силам. Если книге суждено увидеть свет, Всевышний пошлет и деньги, и издателя.