Однако органичнее всего Кальвино был связан с национальной традицией. Итальянские прозаики, особенно неореалисты, как правило, пренебрегали фабулой, считая ее чем-то внешним и для подлинно художественного произведения вовсе не обязательным. Веристы о фабулах тоже не очень заботились. Вместе с тем именно итальянская литература породила такого непревзойденного виртуоза сюжетосложения, каким был Лодовико Ариосто. В статье "Три направления в итальянском романе" Кальвино скажет о создателе "Неистового Орландо": "Из наших поэтов он мне ближе всех, и я не устаю его перечитывать".
Прочитанные книги привили Кальвино вкус к фабульности и научили его превращать хорошо построенный сюжет в действенное средство анализа противостоящей литературе действительности. Нахальный оборванец Пин не просто главный герой "Тропы" - он формообразующая сила, сюжетно охватывающая собранный в романе жизненный материал. Все происходящие события, за исключением чисто идеологической IX главы, увидены глазами мальчика, живущего в мире народных сказок и воспринимающего окружающую его суровую, неприглядную жизнь сквозь призму приключенческих романов и фильмов. Отсюда - неореалистический язык романа, диалектальные и жаргонные словечки, отсюда же - авантюрность и тот своеобразный, несколько сказочный колорит, которым окрашены быт и нравы Длинного переулка; партизанский повар Левша, похожий одновременно и на гнома, и на пирата Сильвера из "Острова сокровищ"; поле маков, где прячется Красный Волк, убежавший из тюрьмы, напоминающей рыцарский замок; лес, по которому бродит печальный великан Кузен. В упомянутой рецензии на "Тропу паучьих гнезд" Чезаре Павезе написал о романе молодого Кальвино: "В нем чувствуется дух Ариосто". И тут же добавил: "Но Ариосто наших дней именуется Стивенсоном, Киплингом, Диккенсом, Ньево и охотно переряжается в мальчика".
Рецензия Павезе не только порадовала Итало Кальвино, но и помогла ему осознать себя как писателя: "Мой творческий путь начал принимать четкие очертания".
Одновременно с "Тропой паучьих гнезд" писались рассказы. В 1949 году Кальвино объединил их в сборнике "Последним прилетает ворон". После этого о "сказочности" его неореализма заговорила вся итальянская критика. "Я не возражал, - признается Кальвино. - Я великолепно понимал, что это большое достоинство - быть сказочным, рассказывая о пролетариате и о незначительных событиях повседневной жизни".
Вообще говоря, сказочность, и особенно сказочные финалы, отнюдь не противоречила поэтике неореализма. В пределах художественного произведения сказочность как бы стирала противоречия между идеалами Сопротивления и порожденными им же социальными иллюзиями. После "Похитителей велосипедов" Де Сика и Дзаваттини создали "Чудо в Милане". Их же фильм "Крыша" был замаскированной, не очень типичной неореалистической сказкой. Если в рассказах Итало Кальвино сказочность оказалась заметнее, то только потому, что она была в них много откровеннее, обнаженнее и, я бы сказал, гораздо народнее. Она органически входила в характеры персонажей и определяла строение сюжета. Впрочем, возможность конфликта между идеалами и иллюзиями была предугадана еще в "Тропе паучьих гнезд". Шагая по лиственничному лесу, комиссар Ким думает о партизанах, с которыми он только что расстался: "…Что они будут делать "после"? Узнают ли они в послевоенной Италии сделанное ими? Поймут ли они систему, к которой придется тогда прибегнуть для продолжения нашей борьбы, долгой и все время различной освободительной борьбы? Красный Волк поймет, я уверен. Но неизвестно, как он будет вести эту борьбу на практике, когда не будет возможности совершать внезапные налеты и дерзкие побеги, - он, такой находчивый и так страстно любящий приключения. Хорошо бы, все были такими, как Красный Волк… Однако среди нас окажутся и другие, которые, вновь став индивидуалистами, сохранят и тогда темную и уже бесплодную ярость. Эти докатятся до преступности, их затянет машина никчемной ярости… они забудут, что когда-то шли рядом с историей и дышали ее воздухом".
4
В конце 40-х годов Итало Кальвино попробовал писать неореалистический роман с положительным героем, но он у него не писался. Сопротивление отошло в прошлое. Жизнь налаживалась, но совсем не так, как того хотелось всем, кто еще недавно воевал с гитлеровцами и с собственными фашистами. Опасения Кима подтверждались. 27 августа 1950 года в номере туринской гостиницы покончил жизнь самоубийством Чезаре Павезе. Элио Витторини вышел из рядов компартии и почти совсем отошел от художественной литературы. "Мы находились в самом разгаре "холодной войны", - вспоминает Кальвино. - В воздухе чувствовалось напряжение, мучительное и глухое; оно не облекалось в зримые формы, но владело нашими душами".
Об этом еще никто не говорил, но неореализм уже вступил в полосу кризиса. В основе его лежал кризис сознания антифашистской интеллигенции, мучительно переживавшей крушение иллюзий периода Сопротивления.
Жизнь Итало Кальвино тоже входила в определенную колею - "в колею интеллигента в сером пиджаке и белой рубашке". Оглядываясь вокруг, писатель размышлял, почему же роман о рабочих у него все-таки не получается. "Слишком легко сваливать все на внешние обстоятельства, - думал Кальвино. - Вероятно, я просто не настоящий писатель. Подобно многим, я писал на волне периода перемен, а потом вдохновение мое иссякло".
Перемены в жизни никогда не кончаются. Бывает, что человек перестает их замечать, и плохо, если этот человек - писатель. Тогда он действительно "выдыхается" или начинает переписывать собственные произведения.
Кальвино не исписался. Вдохновение его не иссякло, но вдруг пошло совсем по новому руслу. В 1951 году Итало Кальвино закончил свой второй по времени роман - "Раздвоенный виконт".
Новый роман Кальвино не имел ничего общего ни с неореализмом, ни даже, казалось бы, с современностью. В романе рассказывалась совершенно фантастическая история виконта Медардо ди Терральбы, или, вернее, его враждующих между собой половин. Книга вызвала самые разноречивые отзывы критиков. Некоторые заподозрили роман в "реакционности". Зато он привел в восторг такого эстета, как Эмилио Чекки. Тот увидел в романе Кальвино "истинную, самую настоящую сказку о стародавних временах, наполненную ворожбой, барочными чудесами и причудливыми гротесками - совсем как на полотнах Иеронима Босха".
Критики менее изощренные искали у Кальвино "мораль" и подходили к роману "Раздвоенный виконт" не столько как к сказке, сколько как к притче. Они обнаруживали в нем главным образом аллегории. По их мнению, Кальвино поставил в своем "Виконте" извечную проблему борьбы добра и зла.
Итало Кальвино решительно воспротивился такой пресно-моралистической интерпретации. Он заявил, что проблема добра и зла никакого интереса для него не представляла - интересовала его "проблема раздвоения".
Роман "Раздвоенный виконт" - это прежде всего роман о современном человеке. "Современный человек, - объясняет Кальвино, - является человеком раздвоенным, изувеченным, ущербным, враждебным самому себе; Маркс назвал его "отчужденным", Фрейд - "подавленным"; древнее состояние гармонии утрачено, к новой цельности мы только стремимся. Именно в этом заключалось то идейно-нравственное ядро, которое я сознательно старался вложить в свой роман".
Вряд ли надо говорить, что писатель имеет в виду человека современного капиталистического общества. В романе "Виконт" Кальвино одним из первых в Италии коснулся ставшей потом модной проблемы "отчуждения".
Классовая природа "отчуждения" проанализирована К. Марксом в "Немецкой идеологии". Маркс говорит, что стихийно возникающая совместная деятельность отдельных индивидов в развитом капиталистическом обществе "…представляется данным индивидам не как их собственная объединенная сила, а как некая чуждая, вне их стоящая власть, о происхождении и тенденциях развития которой они ничего не знают…". Именно поэтому многие современные писатели Запада и Америки не только сами оказались в плену у "отчуждения", но и создали своего рода миф об "отчуждении". Согласно этому мифу, "отчуждение", иными словами, чувство глубокой растерянности, сознание собственного бессилия, неумение обрести реальные связи с другими людьми и т. д., является якобы закономерным порождением технического прогресса в век атома и кибернетики.
Для фантаста и сказочника Кальвино этот типично буржуазный миф отнюдь не характерен. Уже в романе "Раздвоенный виконт" он отказался признать "отчуждение" фатальной неизбежностью и чуть ли не естественным состоянием современного человека, как это делали не только модернисты, но даже такой большой писатель-реалист, как Альберто Моравиа. В этом Кальвино помог идеологический опыт периода Сопротивления.
Проблему "отчуждения" поставило перед Кальвино Время. Это оно связало роман "Раздвоенный виконт" с современностью, и не вопреки, а в значительной мере благодаря его, казалось бы, экстравагантной форме. Произведение Кальвино - не сказка и не притча, а философская повесть. В ее фантастических образах и ситуациях Кальвино удалось выразить не только "не облекавшееся в зримые формы" - а поэтому и непередаваемое методами неореализма - "мучительное напряжение" особенно острого периода "холодной войны", но и не всегда еще в то время идеологически осознанные стремления передовой итальянской интеллигенции выйти из этого кризисного периода.