* * *
Велосипед не к чему было прислонить. Алекс подумал, что таранить китобойные шхуны все-таки как-то проще. Он не Егор Плескачевский. Тот был наполнен речью. Алекс косноязычен. Он даже не знал, как начать, здороваться ли, например? Желать им и дальше здравствовать казалось ему нелепым. И вообще все было как-то не так гладко и ладно, как хотелось бы, как представлялось и как это бывало у других, - хотя бы у того же Морского Пастуха. Нелепо катить ободранный велосипед с прикрученным стальной проволокой багажником, на котором лежит выбеленный солнцем и дождями рюкзак; нелепо выглядит и сам он: в кедах и брезентовых белесых штанах с заплатой, в дырочках от угольков, в выцветшей потрепанной панаме, с бородой и в круглых очках. Егерь Зеленого Грабора. Сейчас он от него будет говорить. От этого имени.
Желтая "Тойота" ревела голосом какой-то поп-топ-народной певицы, потом вдруг сипло задавленно запела о батяне комбате. На Алекса никто не обращал внимания. Алекс с отчаянием понимал, что речь не приходит к нему. Да и как бы она звучала здесь? Сквозь пьяный гомон и звон, крики чаек и вопли брутальных народных певиц и певцов?
Существовала ли на свете речь, которая могла бы смыть это застолье? Алекс уже знал, что дело проиграно. Но и Морской Пастух это знал, - что не мешало ему таранить китобоев.
- Могу я с кем-то поговорить? - громко сказал Алекс, останавливаясь в двух шагах от стола и озирая жующие раскрасневшиеся лица. - По поводу разработок.
"Каких разработок?" - "Чего надо?" - "Да… разборки…" - "Рыбак?" - "Рыбак с претензиями?!" - "Что? Что такое?"
Алекс повысил голос.
- Я по поводу гор. Вот гору срыли!
"Ну, срыли и еще сроем! А что такое?" - "Чего ему?" - "Дайте ему рыбы, а то жена не поверит". - "Э-э, много желающих на халяву… Не мешай!" - "Да налейте рыбачку!" - "Не горюй, борода! Купишь в магазине хека. Бабы все равно не разбираются".
Алексу действительно поднесли полный пластмассовый стаканчик.
Это был какой-то цирк, где-то что-то подобное Алекс уже видел, в каком-то кино. Чья-то история повторялась. Он отстранился от руки подносящей и сказал наперекор всему: гаму, здравому смыслу, наперекор этой неподатливой и разноголосой, какой-то разноуровневой, разъединенной реальности, - целые слои ее, как воды глубокого озера с подземными источниками, сверху теплые, снизу ледяные, казались изолированными друг от друга:
- Кто тут представитель добывающей компании?
Но ему ответили смехом, улюлюканьем.
"Нет здесь таковых! А только каковые отдыхают! Не мешай, мил-человек, вали дальше!" - "А ты не кубинский партизан? Или из ООО "Магмы"? На торгах надо было шелестеть мозгами, так и передай". - "А жене-э ска-а-жи, пусть не печа-а-лица-а…" И кто-то уже подхватил: "Пусть с другим она оаобвенцаецццаа!" Его поддержали неожиданно еще двое-трое, и вот уже над грязной котловиной зазвучала песня про степь.
В этом что-то есть, машинально отметил Алекс. Он поправил очки, разглядывая лица соотечественников, лоснящиеся лбы и щеки, выпученные глаза, разинутые рты. Хоровое пение гипнотизирует поющих, как зевота, - разинул рот один, тут же невольно разинет второй. А еще и душевность незамысловатых слов, сковывающих всех одной цепью.
Приходилось ли морским пастухам прорубаться сквозь русский народный хор?
Застольщики пели с начала, их заворожила эта мелодия, эта ширь и печаль, ведь за столом они всегда рядом: радость-печаль, шутка-угроза, да и жизнь со смертью. Они пели, старательно выводили: "Степь да стеээпь кругоооом, Путь далеееоок лежит, В той степииии гэлухоооой Ууумирал ямщик". Хор луженых мужских глоток и пронзительных женских голосов крепчал, ширился, как это водится, ну, когда человеческая натура разворачивается на природе, и даже проигрыватель в желтой "Тойоте" не мог перекрыть этого нестройного, но мощного пения. Вся хмельная душевность поющих давила на Алекса, отталкивала его. Или даже наоборот, пыталась увлечь. Это был буквально глас народа. А кто ж еще народ? Бабки в деревнях? Священники? Да, но и это - народ, снявший форму офисов, заголивший животики, бедра, волосатые и безволосые плечи. Хор горнодобывающей фирмы. Может быть, это даже официальный гимн фирмы - "Степь да степь кругом", ненароком подумал Алекс, вспоминая проплешину на месте горы и зная, что такая же возникнет и на месте Пирамиды, а в Вороньем лесу проляжет просека, и все горки рассыплются щебенкой.
Что он мог сказать? Крикнуть им? Вот все то, что знал об этих сокровенных местах? О Егоре, поисках Лучина? О карте?
"И, набравшись сил, Чуя смертный час, Он товарищу Оаотдавал наказ!"
- На, на, выпей, - предлагал ему деревенского вида мужичок в майке, поднося пластиковый стаканчик. - Выпей, вот, на. Тут всего до черта.
Над черной впадиной витал тлетворный дух. Можно было подумать, что здесь Пантагрюэль ковыряет во рту зубочисткой - бревном. И, когда Алекс оглянулся со склона, множество тел слились в мареве действительно в одно тело, издающее мощные звуки, вырыгивающее проникновенную мелодию и грозящее при этом кулаком ему, небу, деревьям и всяким прочим теням, историческим и доисторическим.
Алексу нечего было сказать, речь оставила его.
Глава третья
- Птича, - прошипел Кир, - одевайся, сюда кто-то ползет.