- Вы можете увидеть свою матушку прямо сейчас, если желаете, - сказал он после того, как представился и уговорил меня выпить с ним по чашке жидкого больничного кофе. - Но, честно говоря, терминальная стадия онкологического заболевания меняет людей до неузнаваемости. Мне кажется, стоило бы подождать, пока мы немного над ней поработаем.
- Я виделась с ней вчера, так что знаю, какой она была в самом конце. И мне кажется, лучше, чтобы она была в закрытом гробу, а потом кремация…
- Мы все сделаем так, как вы захотите, мисс Говард. Я не хочу вам ничего навязывать. Вы говорите мне свои пожелания, я слежу за тем, чтобы они были в точности исполнены. Я буду находиться здесь безотлучно до конца кремации и следить, чтобы все прошло без сучка и без задоринки.
После того как мы договорились обо всех деталях, гробовщик подошел в женщине за стойкой регистрации документов и сказал, что мы готовы пройти к телу. Она набрала номер. Через несколько минут ей перезвонили, и она обратилась к нам:
- Вы можете пройти.
Мы прошли по длинным мрачным коридорам, и Энтони подвел меня к двери из матового стекла с надписью "Зал для опознания". Он постучал и, ободряя, положил мне руку на плечо:
- Готовы, мисс Говард?
Я кивнула. Служитель открыл дверь и пригласил нас войти.
К этому я готовилась всю дорогу из Кембриджа. Как я сказала Энтони, после нашей вчерашней встречи изменения в ее внешности не были для меня неожиданностью. Но, оказавшись в этом пустом, голом помещении и увидев крохотную сжавшуюся фигурку на больничной каталке - иссохшее тело, скрытое под синей простыней, тонкие, съеденные болезнью губы, плотно сомкнутые веки, которые никогда больше не откроются, - я могла думать лишь об одном: это моя мать, она дала мне жизнь, вырастила меня, стольким для меня жертвовала… и так и не сумела показать мне, что любит меня, если вообще любила. И я тоже так и не смогла доказать ей, что люблю ее… может, потому что…
Словом, я всегда хотела быть любимой ею. Но моя любовь не встречала взаимности, наоборот, мать всегда давала мне понять, что видит во мне главную причину всех своих несчастий…
Энтони Сабатини видел, как я опустила голову и стараюсь подавить слезы. Это был единственный момент в этот и несколько последующих дней, когда я чуть не расплакалась. Я не плакала в мамином доме, когда сидела на узкой кровати у себя в комнате и вспоминала, сколько раз - в детстве и потом, подростком, - я запиралась здесь, желая отгородиться от всего мира. Не плакала во время встречи с маминым адвокатом, когда он сообщил, что в последние годы мама дважды перезаложила дом, потому что в бибилиотеке ей срезали жалованье и жить было не на что. Не имея за душой ничего, никаких сбережений, она рисковала последним, что у нее было, своим домом, просто чтобы не голодать.
- Она же знала, что у меня есть деньги, - хотелось мне сказать адвокату. - И я же помогала ей раньше, хоть и против ее воли. Почему же она ничего мне не говорила?..
Но что толку было говорить, если я и сама знала ответ.
Я могла бы расплакаться, когда священник епископальной церкви, который вел похоронную церемонию (на которую почти никто не явился - неужели на самом деле моя мать была небезразлична только для двенадцати человек?), упомянул "горячо любимую дочь покойной, Джейн". Можно было бы всплакнуть, когда в обшарпанной больничной часовне раздвинулся потрепанный занавес со стилизованным изображением языков пламени и гроб под траурную музыку двинулся к печи. Я могла бы заплакать, когда на следующее утро доставили урну и я поехала в Тодд Пойнт Бич и развеяла прах матери над суровыми водами Атлантики. Могла бы поплакать, когда собирала ее личные вещи: две коробки вместили ее скромные украшения, семейные фотографии, несколько ее любимых дисков Мэла Торме (она любила повторять, что голос у него и в самом деле мягкий, как "Бархатный туман"). Все остальное имущество, как сообщил адвокат, по завещанию мамы должны были вывезти в благотворительные организации, а затем дом выставить на торги. Я могла бы заплакать, когда адвокат сообщил, что продажа дома вряд ли покроет все закладные, не говоря уж о трех тысячах долларов, которые она задолжала ему за услуги за несколько лет. И еще я могла разразиться слезами, когда - я вела машину обратно в Кембридж - по радио вдруг зазвучал голос Мэла Торме, певшего "Что за штука эта любовь"…
Да, у меня было много возможностей поплакать за те четыре дня, которые для меня закончились в Олд Гринвиче (Кристи убедила меня не возвращаться до вечера воскресенья). Хотя я ощущала горе и непомерную тяжесть при мысли о том, что так многого недоставало в наших отношениях, мне было трудно проливать слезы по этой женщине, которая всю жизнь пребывала во власти самообмана, настолько отдавшись ему, что позволила себе уничтожить все связи с единственной дочерью. Но уж если жизнь чему-то меня и научила, то как раз тому, что невозможно разубедить человека в его заблуждениях. И неважно, что заблуждения эти покоятся на зыбком основании - вы можете убеждать, биться головой об стену, пытаясь доказать обратное. Человек все равно будет цепляться за свои иллюзии, потому что (как вы понимаете со временем) это единственное его спасение, единственная защита против безжалостной правды, способной опрокинуть и разрушить все, чем он дорожит. Если уж он предпочел поверить в ложь, любые ваши попытки что-то доказать, словом или делом, лишь отдаляют вас друг от друга. Ложь становится истиной, и изменить это не в ваших силах.
На полпути к дому, на трассе 95, у меня зазвонил мобильник. Раздался голос, который я не могла переносить. Адриенна.
- Привет, партнер! - пронзительно крикнула она в трубку, произнеся эти слова с нарочитым техасским акцентом, подражая персонажам вестернов.
- Здравствуй, Адриенна, - отозвалась я ледяным тоном с едва заметным налетом любезности.
- Эй, перестань говорить таким страдальческим тоном, - велела она и расхохоталась, снова становясь похожей на гиену.
- Может, бойфренд не успел тебе сообщить, но вообще-то я два дня назад похоронила мать.
- Ой, вот я дура, дура, - проверещала она. - Ну просто полная идиотка. Неудивительно, что ты меня терпеть не можешь.
- Зачем ты звонишь, Адриенна?
- Слушай, раз такое дело, я очень сожалею о твоей потере, о’кей?
- О которой потере ты говоришь? О моей матери или о мужчине, с которым мы вроде бы жили вместе?
- Как, разве вы с Тео разошлись? - Адриенна изобразила неподдельное изумление.
- Знаешь, Адриенна, я понимаю, что ты лицемерка, но не до такой же степени. Избавь меня от этого золоченого дерьма, которым пытаешься меня накормить.
- Думай что хочешь, Джейн. Но я звоню тебе, чтобы успокоить и подтвердить, что в течение четырех недель на твой счет поступят сто пятьдесят тысяч долларов от "Фантастик Филмворкс".
- Могу я просить о письменном подтверждении?
- Ты что, совсем мне не доверяешь?
- Ты спишь с моим мужчиной… да, знаешь, я совершенно тебе не доверяю.
- А я-то хотела тебя порадовать хорошими новостями. Надеюсь, ты рада.
- Я порадуюсь, когда увижу деньги… и прошу немедленно прислать мне по электронной почте подтверждение твоего обещания выплатить деньги в течение месяца. А что касается Тео… мне, в принципе, наплевать, увижу я его когда-нибудь или не увижу. Можешь передать ему мои слова. Я считаю, что между нами все кончено.
- Не понимаю, в чем именно ты меня-то винишь.
- В том, что ты возмутительна, вот в чем.
Связь прервалась. Наш разговор был завершен.
Подтверждение от Адриенны так и не пришло. Я ничего не слышала и о Тео на протяжении многих недель после ее звонка, но однажды случайно столкнулась на улице с его коллегой из киноархива. Он явно занервничал, увидев меня, и, когда я как следует надавила, сбивчиво сообщил, что недавно получил по электронной почте сообщение от Тео. Тот писал, что уже пару недель "прохлаждается" в Италии, а точнее, на пляже в Амальфи.
- Он, случайно, не намекнул, где именно в Амальфи и в каком отеле остановился?
- Хм… нет, этим он со мной, типа, не поделился.
Лжец. Но я понимала, что парень ни в чем не виноват и не стоит обрушивать свой гнев на него, так что после пары вежливых слов торопливо с ним распрощалась. Вернувшись домой, я зашла в Интернет и ввела в строку поиска "Пятизвездочные отели Амальфи", сочтя, что Адриенна с ее тягой к роскоши едва ли согласится на что-то скромнее дворца. Таких отелей - самых шикарных - обнаружилось девять. Я стала обзванивать все подряд и напала на след в четвертом, где меня прямиком переключили на "апартаменты синьора Моргана". Угадайте, кто мне ответил…
- Buon giorno, buon giorno, - раздался голос Адриенны, который так и хотелось приглушить на пару-тройку децибел.
- Пойманы с поличным, - сказала я в ответ, довольно спокойным голосом.
- О, приветик, Джейн. - Она попыталась скрыть удивление. - Я просто забежала в комнату к Тео обсудить кое-какие…
- Конечно, понимаю. И это не комната, а апартаменты.
- И это все за счет доходов от фильма.
- Что ж, это обнадеживает. Что обнадеживает меня меньше - (не считая того факта, что вы стали сладкой парочкой, теперь уже точно, не стоит и возражать, - так это то, что я до сих пор так и не получила от тебя письменных гарантий относительно выплаты денег. Мало того, я так и не получила ни гроша в уплату своего инвестиционного взноса, равного, напомню, пятидесяти тысячам долларов.
- Как, разве не получила? Но я еще десять дней назад распорядилась перевести тебе денежки.