Он смотрит на меня озадаченно.
- Я не знаю, что это за пути такие, Артур. Духовное саморазрушение - это интеллектуальная затея, но я против того, чтобы называть его интеллектуальным путем. Это процесс тонкого различения, процесс расставания с тем, что ложно, постепенного сдирания фальши, пока не останется лишь истина. Различение используется в качестве мачете, чтобы прорубить себе путь сквозь плотные заросли заблуждений, или, если угодно, как меч для срубания собственной набитой заблуждениями головы. Интеллект используется как клинок, с помощью которого эго совершает медленное мучительное самоубийство - смерть от тысячи порезов. Какого рода путь получается в результате - здесь нас не должно волновать. Пусть об этом беспокоятся ученики такого рода путей. Если у тебя остается вопрос, то можешь адресовать его самому себе в процессе духовного саморазрушения.
Раньше я неплохо разбирался в духовной литературе и припоминаю, что там ведется много разговоров о разных путях, но оттуда, где я сейчас, это просто еще один способ отвлечь себя от тяжкого труда освобождения. Ни у одной теории путей нет никакой практической ценности для пробуждения. Сама идея, что есть некий надежный путь - не говоря уж о нескольких путях на выбор, - которому нужно просто следовать, есть пагубное заблуждение. Короче говоря, этот бизнес на путях представляет собой еще один пример слепого, ведущего слепого, часть обширной мифологии, сложенной одними гусеницами, обучающими других гусениц, как стать бабочкой.
Артур прерывает мою мысль:
- Я читал, что Дон Хуан сказал...
- Постой, - вмешиваюсь я, - погоди секунду. Ты собираешься сказать что-то о пути сердца?
- Да.
Я знаком с книгой Карлоса Кастанеды, где Дон Хуан советует Карлито выбрать путь сердца. Я знаком с ней по той самой причине, что и многие духовные искатели: в ней есть тот отзвук мудрой добродетели, которая из всего, что написал Кастанеда, запоминается лучше всего. Делает ли это книгу истинной или ценной? Очевидно, что нет, это всего лишь еще одно клише. Просто еще одна привлекательная возможность пойти не в том направлении. Я хорошо осознаю, что очень многие из всемирно известных и самых популярных духовных учений отстаивают сердечно-ориентированный подход к духовному развитию, но популярность среди здравомыслящих спящих не лучший критерий для суждения о методах пробуждения.
- Давай я скажу прямо, Артур: мне нет дела до сердца. Если я вообще собираюсь отстаивать хоть какой-то путь, так это путь без сердца, лишенный сострадания, совершенно свободный от любой мысли о каких бы то ни было других. Мысль простая: сначала проснись. Проснись, а потом можешь сделать два шага назад и помогать другим, если у тебя еще останется такое желание. Сначала проснись сам, сколь бы бессовестно эгоистично это ни звучало, или так и останешься еще одной барахтающейся в океане жертвой кораблекрушения, и все сострадание этого мира будет абсолютно бесполезно для остальных жертв, барахтающихся вокруг. Сначала реши собственную проблему, а потом, возможно, твое сострадание преобразится во что-нибудь полезное для других. Полагаю, что это звучит жестоко, недуховно и как угодно еще, но это работает только одним способом. Разумно?
Артур задумчиво кивает.
- Кстати, ты же наверняка бывал на заводах, где льют раскаленную сталь, которая идет на постройку этих твоих мостов, верно?
- Конечно. Много раз.
- Дружище, это страшные места. В сравнении с ними ад выглядит зимним курортом. Думаешь, из всего множества разных способов выполнить эту задачу они выбрали тот, который имеет отношение к сердцу?
Артур фыркает:
- Вряд ли.
- Разумеется, нет, потому что это можно сделать только одним способом. Эта штука с пробуждением не имеет отношения к сладостности и свету. Это серьезное дело с почти стопроцентной вероятностью неудачи. Подумай об этом. Ты ввязался в предприятие, которому посвятили свои жизни миллионы и миллионы искренних, умных мужчин и женщин, не достигших успеха. Это весьма отрезвляющее замечание. Это процесс, и он работает так, как работает, или не работает вообще. Ты не можешь диктовать условия. Личные предпочтения неуместны.
- Ваши слова звучат так, будто стоит мне достичь освобождения - и у меня, вероятно, даже мысли о помощи другим не возникнет.
- Не знаю. Может быть и возникнет, а может быть нет. Полагаю, это зависит от твоих врожденных качеств. Ты смотришь на то, чем я занимаюсь, все эти учительские штуки, верно?
Он кивает, а я продолжаю:
- Возможно, ты займешься чем-то вроде этого. Возможно, будешь учить. А может, вернешься к строительству мостов и будешь просто держать это при себе.
- Трудно представить, - говорит он.
- Это невозможно представить, но ты ставишь телегу впереди лошади. Простой факт состоит в том, что ты не можешь никому принести пользы, если ты сам находишься в том же положении, что и они.
- Боже, - бормочет он. Это самое красноречивое высказывание из всех, что я когда-либо слышал от него.
- Подумай, - продолжаю я. - Занявшись духовным саморазрушением, делай его ради кого-то другого. Пиши для кого-нибудь еще. Изложи свое знание ради чьей-то еще пользы. Пиши для публикации, как будто весь мир увидит твои записи. Или пиши это как письма своему сыну, воображаемому другу или тому ребенку, которым ты когда-то был. Кому угодно. Используй процесс духовного саморазрушения как средство выражения своего собственного высочайшего знания для чьей-то еще пользы. И, конечно, вноси в записи исправления, пока утверждение не станет истинным.
- До чего я никогда не доберусь?
- До чего, до утверждения истины? Нет, конечно, нет.
* * *
Дом возвращается к жизни после тихого часа и в течение пятнадцати минут превращается из спокойного помещения для медитации в оживленный ресторан и общественный клуб. К моему изумлению, здесь более тридцати человек, включая тех нескольких, которых я не припоминаю вообще, и меня разбирает любопытство, не появляются ли здесь некоторые из них только ради кухни Сонайи. Народ из "Сознания Кришны" придает особое значение кухне, и я бы не удивился, узнав, что многие из их приверженцев в первый раз заглянули к ним, чтобы узнать, чем там так вкусно пахнет. Сонайя - шеф-повар, которого с распростертыми объятьями принял бы любой индийский ресторан в мире. Когда она готовит, я испытываю сожаление по поводу своего слабого аппетита.
Думаю, что мне нужно рассказать немного больше о себе, не для того, чтобы показать, какой я замечательный, но какой я непримечательный. Понятно, что я не всегда был просветленным парнем. Я был славным младенцем, счастливым ребенком, трудным подростком и своевольным взрослым. Никто не оглядывался на меня и не считал будущим мудрым средоточием американского сельского ашрама. С другой стороны, я по природе своей всегда обладал чем-то вроде проницательности. Начало моего сражения с cogito ergo sum пришлось на мою раннюю юность. Будучи подростком и позднее, после двадцати, я писал короткие истории и эссе, которые были пробными нападками на природу реальности, что помогло мне дисциплинировать свое мышление.
Мое подобное грому с ясного неба прозрение случилось ближе к тридцати, после прочтения примерно пятидесяти страниц моей первой книги с отчетливо духовным содержанием. Как и всякое хорошее прозрение, оно вонзилось мне в мозг, как пуля из света, и в одно мгновение переопределило всю мою жизнь. Осознано было не что иное, как существование истины.
Истина существует.
Я был ошеломлен. В одно мгновение линии моего бытия были перечерчены заново. Это простое утверждение потрясло меня своей полнейшей абсурдностью. В конце-то концов, как можно не осознавать, что истина существует? Однако истина существует, не существовало меня. Моя мысль вечно была занята отрицанием того, чего нет , так что я вел себя как совершенно слепой по отношению к тому, что есть . Сама борьба за освобождение стала моей темницей. Ради противостояния лжи я жил в полумраке, где ложь благоденствовала. Когда в конце концов понимаешь, что истина существует, то словно выползаешь из вонючей канализации на солнечный свет - свет существования, о котором ты всегда подозревал, но никогда не ощущал его.
Но теперь я оказался на солнечном свету, и это было умопомрачительно. В тот момент я наконец родился. "Истина существует!" - вопил мой ум. "Где-то, как-то, истина есть. Плевать, в христианстве ли она, в иудаизме, в исламе или в самом презренном культе в самом чреве порока. Она существует, и я больше ни минуты своей жизни не потрачу на то, чтобы вслепую мыкаться в грязи и миазмах невежества в поисках чего-то еще, кроме нее. Бессмысленность и невежественность - это не о вселенной: я сам бессмыслен и невежествен. Есть что-то истинное, и неважно, что это такое, я больше не собираюсь ничего подделывать. Во мне нет и следа малейшего сомнения в том, что лучше страдать и умереть, выясняя, что есть истина, чем продолжать эту жизнь в рабстве у лжи и невежества".
* * *
Я только что перечитал несколько последних абзацев, и они довольно близко отражают то, как выглядели мои мозги после того взрыва. Событие смерти-перерождения принимает самые разнообразные формы, и вот таков был мой Первый Шаг. Это был шаг, отделивший того, кем я был, от того, кто я сейчас. Это был день, когда я поджег свою жизнь и отправился на войну.