- Мы без наркоза вспарываем вам глотку, вставляем металлический, желательно нержавый зонд и окрашиваем ваши мозги в фиолетовый цвет - это даст нам возможность получить достоверную картину сосудов…
- А потом меня обвинят в причастности к шовинистической партии фиолетовых?! Да я вас разукрашу в такой цвет, что вас родная мама не узнает! - Я сильно вскипел. И даже упал в обморок.
Господи, как же чудно все представилось мне тогда. Залитая солнцем арена цирка. Я беру в одну руку горсть кадмия красного, а в другую киноварь пурпурную и перекрашиваю физиономию врача. И это уже не врач, а император Нерон, который еще в 62 году принял решение не просто казнить Апостола Павла, но и согласно римским нравам сделать из казни праздник, из зрелища - публичные игры с представлением, с двойным снятием кожи: небывалая эксдермация!
Осужденных, собранных со всего света, покрывали шкурами диких зверей, выпускали на арену, где их разрывали собаки, львы и шакалы. Греция была поражена этим соединением дикости с эстетикой. Все в истории повторяется. Я ненавидел Рим и все, что связано с катастрофами, революциями, контрреволюциями, распятиями, терновыми венками, стрелами, пронизывающими мучеников. Я и по сей день вижу оргийные нероновские картины, где Меркурий железным, докрасна раскаленным прутом трогает кожу убиенного, чтобы узнать, двигается человек или нет. Я гляжу на жирную женоподобную физиономию императора, и тоска меня берет оттого, что трачу последние минуты моей жизни на распроклятого Агенобарба, что означает в переводе на язык пегих - рыжебородый. Не знаю, каким образом нероновское прозвище перешло в чисто пегую фамилию Агенобарбов, впрочем претерпевшую некоторые метаморфозы, поскольку по ней прокатились голыми задами (сам видел, как это было) евреи, мерлеи, татары, поляки, литовцы, русские, арийцы, каледонцы и другие народы. Думаю, и Нерон возник не случайно. В его клещевидном, рыхлом теле была зарождена паразитарная бацилла, поразившая все страны Востока и Запада, Юга и Севера. (Признаюсь, это одно из моих мировых исторических открытий.) Это он положил начало изысканному, интеллигентному, рафинированному паразитаризму. По его мановению в стремительном беге промелькнули в истории его двойники - Борджиа и Наполеон, Робеспьер и Гитлер, Ленин и Троцкий, Мао и Пиночет - и столько крови: алой и кроваво-темной, краплаково-бурой, жгуче-огненной, бесстыже-липкой, мутно-сладкой - и какой только крови не было в этом безумном беге по бытийным тропам. И горы черепушек с оскаленными зубами, с безднами глазниц, принадлежавших царям и королям, сапожникам и пахарям, скупщикам краденого и нотариусам, сводникам и прокураторам, внучкам и ассенизаторам, детям и шулерам, трактирщикам и пекарям, воинам и нищим, партийным идеологам и живодерам, скотоводам и балеринам, цирковым артистам и пожарникам, мясникам и кардиналам, центурионам и рабам, врачам и охотникам, гончарам и потаскухам.
В тот день, оказавшись дома, но еще не оправившись до конца от обморока, я успел самым подробным образом воспроизвести все виденное на бумаге, и с тех пор вот уже второй год веду эту своеобразную летопись моих душевных скитаний. Откровенно признаюсь - в самом начале у меня и мысли не было создавать нечто цельное, если бы не Лиза Вольфартова из Колдобинской редакции. Она сказала:
- Веди дневник.
- А зачем?
- Можно продать.
- Кому он нужен?
- Не скажи. Сейчас всё скупают. Кстати, в Заокеании и в Шакалии за такого рода записки большие деньги дают.
- Но это же за пределами сознания. Чертовщина.
- Вот именно. Кто знает, может быть, есть не только эта реальность, но и жизнь за пределами сознания. И если она есть, тогда твоим записям не будет цены.
- Не понял.
- Чего уж тут понимать? Если существует подсознание, то и подсознательная жизнь социальных общностей - реальность! Где истоки этой безудержной ненависти одних народов к другим? Почему нас раздражают некоторые человеческие лица? А ответ может быть и таким: общаемся не мы, а наши подсознательные начала. Я понятно объяснила?
Должно быть, она еще больший псих, чем я, подумалось мне. Но что-то задело меня тогда. И уже после очередного обморока я стал лихорадочно фиксировать зигзаги моей прожитой и непрожитой жизни. И кто знает, возможно, Вольфартова права: когда-нибудь подсознательная жизнь народов явит нам неожиданно свое обличье, покажет нашу изнанку и брякнет на весь мир:
- Глядите-ка, как вы безобразны!
Я пока что окончательно не решил, куда отослать мои записки: в издательство или в органы государственной безопасности. Убежден, скрытый в них подтекст может сослужить немалую службу в деле защиты Отечества и его паразитарных основ, какими каждый наш соотечественник привык дорожить, особенно после тщательно проведенных репрессий, политических процессов с поджариванием ягодиц и прокалыванием барабанных перепонок грязными швайками. Патриотизм, окрепший в еврейских погромах, в литовском омонстве, согретый афганским солнцем и омытый Персидским заливом, очистившийся от духовных и материальных излишков после очередного ограбления с помощью рынка, после восьмидесяти денежных реформ и ста шести повышений цен на хлеб, кукурузные палочки, морковный кофе и другие привозные и непривозные товары, - этот патриотизм нуждается в слиянии с истинным паразитаризмом. Только слиянность и способна породить исключительную борьбу за свою исключительность, безмерную, бесконечную… впрочем, именно в этом я крепко сомневаюсь, а говорю с такой уверенностью в силу врожденного, воспитанного и хорошо развитого конформизма, будь он трижды проклят! Таким образом, я глубоко самокритичен и не считаю свое слово истиной в последней инстанции. Эта моя установка проходит красной нитью по всем моим запискам.
Развиваемая в моем труде концепция паразитаризма содержит, полагаю, открытия не только государственного, но и гносеологического порядка. И дело не в том, что я обстоятельно доказываю, что рационализм тупиков губителен, что им придуманы семантические капканы, этические ловушки, коварства мнимых реальностей, какими являются прежде всего так называемый коллектив и производные от него якобы свойства личности - экстремизм, экстерроризм, эксчемпионизм и даже эксгибиционизм.
Дело не в том, что я не приемлю иррационализма, который темен и смертельно опасен, ибо прямой дорогой ведет в пропасть, откуда уже нет выхода, где можно лишь задохнуться и умереть.
И дело даже не в том, что я стою на позициях Божественного феноменализма и считаю, что только Духовный Ум и Духовное Сердце способны к поискам Истины, к Откровению, к сближению с Природой. Спросите у неба, у моря, у деревьев, у камней, у травы, у леса, когда они пребывают в радости и в любви. И они вам ответят: всегда. Это и есть вечное состояние Красоты, живой и бодрствующей: смиренной и непокорной, лишенной злобности, подделок под добро, лишенной суррогатов лжереальностей, типа коллективизации, техницизации, демократизации, химизации, провокации, национализации, интернационализации, эксдермации и популяризации! Ухищренный рационализм, разукрашенный блестками мишуры и оснащенный компьютерами и многознанием, и есть тот Дьявол, который Падшим Ангелом вошел в людскую душу, задурманив нас мнимыми красотами, лжедобром и псевдокультурой. Господь дал нам чувство прекрасного, дал способность целостно созерцать мир - в Красоте его познавать, в Любви наследовать и в Любви преумножать то, что зовется Любовью. Все это я понимал умом и даже глубинами своей души, но всякий раз что-то мешало мне добраться до конца родниковых глубин моей Любви. Я всегда трепетал от осознания того, что Любовь и есть Бог. Я, наверное, потому так сурово наказан, что постоянно предавал свою Любовь, свою Трепетность, свои Чистые Слезы. Во мне, может быть, по соседству с моей сокровенной Любовью осели темные силы Зла, увлекавшие меня притягательностью суеты, предательства, жестокости, нелюбовью к себе, к народам, к инакомыслию, жаждущие паразитаризма, личных катастроф, умерщвления всего светлого на этой земле.
Мои подсознательные силы звали пребывать постоянно в Любви, не ухудшая и не уродуя великого Бытия, не насилуя его катастрофами и ухищрениями рассудка, способными привести к еще большему потрясению, каким считаю грядущий паразитаризм. Щупальцы паразитарного бытия отрастали десятки столетий. Они невидимы, и кому как не тайной полиции применить все современные технологии, чтобы обнаружить и отсечь то, что угрожает человечеству смертью. Выворачивая вечность и целые народы наизнанку, правоохранительные органы порой наслаждались лишь умелым шантажом, хриплыми криками да своей властью, а вот спонтанное самораскрытие подследственных - этого им никогда не удавалось заполучить. И здесь я вновь возвращаюсь к главной мысли моего труда: а если подсознательная жизнь личностей и целых народов - реальность, то кому, как не органам безопасности, знать и исследовать бесценный клад психического подполья, который спрятан за баррикадами человеческих ухищрений, гримас, ловких доводов и самообманов, лжи и малодушия!