Мои ладони скользнули по его волосам и опустились вниз.
- Да знаю, - продолжала она. - Знаю, ударил первоклассника.
Она закатила ему звонкий подзатыльник, и я ощутил то редкое, что иногда выходит из женщины - страх перед чем-то неслучившимся, невысказанным, неумело прикрытое желание, горячее дыхание с каким-то невероятно возбуждающим ароматом, который покрыл даже вонючий школьный туалет.
Я резко развернулся и вышел, хлопнув дверью. Брел домой, не видя дороги, в солнечный осенний день, натыкаясь на готовящиеся ко сну деревья. "Что же это? - думал я. - Похоже на лягушат, и все же другое."
Завуча боялись. Неужели ученики этой школы могли кого-то боятся? А как можно не боятся плывущую по коридору, пугающе красивую женщину? Немного длинноватый нос, большой рот с очень тонкими губами, уголки которых, казалось, от брезгливости ко всему опущены вниз. А глаза - узкие, заканчивающиеся чуть ли не у висков.
Мне кажется, что страх возникал больше всего из-за ее шеи, длинной, белой, красивой и беззащитной, но как будто ничего не боящейся. Она переходила во все округлое и очень живое. Удивительные руки. Осиная талия, крутые, крупные бедра. Но ведь все это было скрыто от глаз. Знаю, все боялись ее открытой шеи. Глядя вслед плавно плывущей по коридору, с четким стуком тонких каблучков, каждый раз думал: какая же она вся?
Два дня я терпел, в школе была тишина, как будто ничего не случилось. К директору не вызывали, учителя молчали. Одни лишь наглые девчонки пялились да швыряли записки, в которых зазывали к себе домой.
На третий день я не выдержал. Завуч долго не открывала дверь. Через время, она щелкнув замком, предстала передо мной в халате, с мокрыми волосами.
- Проходи, - удивившись, сказала она. Не видя ничего перед собой, я очутился в зале. - Пришел, наверное, извиняться? Ты же понимаешь, что нужно не передо мной? - слова вылетали автоматически, по-школьному.
И вдруг, подняв на меня глаза, она вздрогнула и отступила на шаг. Мокрые волосы, влажный халат. Я чувствовал, что под ним это загадочное тело, которое снится по ночам. Ее узкие глаза были открыты широко, как никогда. Они казались неестественно огромными, такие же черные и блестящие, как мокрые волосы, закрывающие шею и грудь.
- Что тебе надо? - со страхом спросила она и вдруг задрожала.
Звереныш, подняв две руки, собрал волосы и завел их за плечи. Ямка на шее плавно переходила в уходящую под халат ложбину. Не спеша, удивленный собой, я начал расстегивать пуговицу за пуговицей. Голубой халат упал к ее ногам, охватив их волнистым полукругом. Я вздрогнул и отступил на шаг, наверное, большего в этой жизни не увижу никогда. Вот эта сила - понял я, вот почему ее боятся непонятным животным страхом.
Ложбина исчезала между круглых бархатных грудей, которые хотелось подхватить руками и сжать изо всех сил. Их хотелось мучить, казалось, они жили отдельно от нее. Два больших белых хищных животных. Дальше ложбина протекала по тонкой талии и животу.
Круглые, крепкие бедра, но меня притягивали ее колени. Не понимаю почему. Притягательного было много, но колени обладали загадочной силой. Я не знал тогда, что женские колени - для меня главное. Я не выдержал и, опустившись, обнял их.
- Как твоя фамилия? - снова вырвалось у нее. Она стояла, вцепившись мне в волосы, и дрожала.
Внезапно освободившись от своего страха, я медленно встал.
- Молчи, училка, - я с усмешкой своим ртом вцепился в ее надменный рот.
Она оттолкнула меня и отпрянула, потом вдруг с каким-то клокочущим вздохом кинулась ко мне и с силой, схватив за плечи, нагнула, прижав к своему упоительному животу. Через мгновение мы провалились друг в друга прямо на ковре, не добравшись даже до дивана.
Халат снова на ней, такой ненужный и отвратительный, закрывающий красоту, которой кто-то бездумно пользуется.
Она вскочила и наотмашь ударила меня по лицу, раз, два, три, бесконечно.
- Этого не было, понимаешь! - требовала она. - Не было, слышишь? - она приказывала.
Звереныш кивнул головой в знак согласия, оделся и вышел на лестничную клетку через дверь, которую в своем порыве они даже забыли закрыть.
- Вырастешь, поймешь, - услышал он в след.
- Пойму, - согласно кивнул я, слизывая соленые горячие слезы, бегущие по лицу.
Это было первое, что на мгновение размягчило озлобленное сердце. Я еще долго плакал в подъезде, после чего сердце затвердело еще больше.
Мой восьмой класс заканчивался, я оставлял в школе прекрасных женщин, которых презирал, считая бесстыжими и бесчестными. Молодой и наглый болван. Тешила мысль, что они общаются, разговаривают друг с другом, умничают, а у каждой есть своя тайна. Вот так и общаются, может, и до сих пор. Нежная учительница литературы, добрая учительница биологии и строгий завуч, который чуть не пробудил во мне человеческое. Неважным оказалась педагогом, но я ей прощаю.
Начался новый этап в моей жизни. Нужно устраиваться на работу, в пятнадцать лет что-то делать, как-то приводить в чувства мать и бежать от белых клумб, от издевательств родных, которым мы оказались совершенно не нужны. Отец перестал появляться вообще, грозный дедушка уже открыто выгонял нас. В свои пятнадцать я решился. Поссорившись со всеми родственниками (кроме бабушки Кати), высказав им все, я затоптал белую клумбу и, забросав в небольшой грузовичок наш нищенский скарб, втащил в него мать. Мы поехали к ее матери в коммуналку. Девятиметровая комната: я, мама, бабушка и ее сестра. Новый этап в жизни, отвратительная работа и учеба в вечерней школе.
Вечерняя школа хоть иногда развлекала. Больше всего запомнился главный страдалец - угрюмого вида здоровенный мужик, кажется, слесарь. Чем-то он отличился - то ли герой труда, может, в свое время наточил слишком много деталей, перевыполнив все мыслимые и немыслимые планы. Да и кличка у него была смешная.
- Вон, - говорили ученики, - пошла "пятилетка в три дня".
Слесарь ненавидел школу. В свои почти пятьдесят лет он был со мной в одном классе. Завод решил, что ударник труда не имеет права быть неграмотным. Представляю, как он ругал себя за эти перевыполнения. Приходил он так же редко, как и я, поэтому виделись не часто. Фамилия была у него Иванов, это я запомнил. Запомнил и урок математики.
- Иванов, - проговорила молоденькая учительница, - что же вы все время молчите, да и мрачный какой-то?
Иванов глянул на нее так, как будто хотел съесть.
- Ну, Иванов? - вопрошала учительница. - Не молчите, прочтите хотя бы то, что я написала на доске.
Лицо у ударника стало настолько свирепым, что молоденькая преподавательница отступила на шаг.
- Ну-ну, читайте, - поощрительно повторила она. Это был наш первый урок. - Читайте, читайте, - снова мило улыбнулась учительница. - Мы ведь должны с вами хоть как-то познакомиться.
Иванов громко заскрипел зубами.
- Я жду, - учительница улыбалась.
Я глянул на Иванова и понял, что он решился. Было видно, что только сила ударника не дает ему расплакаться.
- Щас, прочту, - выдавил он из себя. - Ху, - начал Иванов, - плюс у равняется пять ху.
Учительница схватилась за сердце, никто даже не засмеялся.
- Ну, прочел, - со злобой прошипел Иванов, горько вздохнул и вышел из класса.
Вот такая была моя вечерняя школа.
… - Серый, - Андреевич ткнул меня в бок. Я поймал себя на том, что вспоминаю о детстве и со страхом смотрю на вибрирующее, в заклепках, крыло самолета.
- Андреевич, неужели так и должно быть? - я мотнул головой в сторону иллюминатора. - Неужели так?
- Да, - подтвердил Андреевич. - Иногда так дребезжит.
- И не отвалится?
- Ну, уж чего не знаю, того не знаю, - улыбнулся Андреевич. - Да и чего бояться? Глянь, какие орлы! - имея в виду пацанов, сказал он. - Даже если и оба крыла отвалятся, на одной энергетике вытащат.
Ну, а теперь об орлах. Я только приехал из корейской общины и в общем-то без отдыха приходилось лететь в Чуйскую долину. Андреевич буквально огорошил меня этим.
В дверь постучали так, как стучат только трое людей в этой жизни: Андреевич, Гончаренко и Игорь. Люди, спасшие меня в трудное время. Я тогда совершенно разуверился хоть в какой-то справедливости. Кунг-фу и все боевые искусства вошли в моду, а это значит - бизнес.
Тогда я первый раз вернулся из корейской общины, которая доверила знания, а это - травы, формы и школу Дракона. Совершенно свихнувшись, я начал лечить людей, за что сразу и пострадал. Придумав хулиганскую статью, советская власть зашвырнула меня на усиленный режим. Пройдя годы этих испытаний освободился. Одно лишь отчаяние и больше ничего.
И вдруг чудесное знакомство. Андреевич - ученик самого Фу Шина, Гончаренко и Игорь. Все учились у мастеров, беря знания из рук в руки, знаменитые, всеми уважаемые. Жизнь пощадила меня. Только благодаря друзьям я смог поехать в общину во второй раз. Мой учитель Ням, прощаясь, с улыбкой сказал, чтобы я передал привет Черному Дракону - Фу Шину.
- Но как? - удивился я.
- Передашь?
- Конечно, Учитель, - я поклонился. Это была моя последняя встреча с Учителем. Ехал домой и все думал: "Как же возможно передать привет великому Тибетскому Патриарху?" Учитель, оказывается, знал все.
- Ну что, Серый, готов ехать? - спросил Андреевич.
И я поехал, взяв с собой жену. После тюрьмы она не любила со мной расставаться. Андреевич, который не видел своего учителя почти десять лет, решился ехать. Фу Шин написал любимому ученику, что школа гибнет, мудрость, глубина и чистота движения переходит в тупое стучание по грушам. И Андреевич решился спасать "Северную корону кунг-фу". Поэтому мы и летим в дребезжащем самолете. Двадцать человек: восемь человек - моих и восемь - Андреевича.