В ее довольно больших, с крупными костяшками, руках действительно таилось очарование. Но ей стало неприятно, что именно он заметил это.
- Ваши банальные комплименты могут не понравиться вашей девушке.
- Действительно банальные? - удивился он, и посмотрел на сестру хозяйки, крашенную блондинку без возраста в леденцово–розовых пятнах на скулах и с тусклыми глазами. Зубы у нее были великоваты для ее маленького бледного рта. - С Леной мы давние друзья. То есть, знаем друг о друге гораздо больше, чем полагает каждый из нас.
- И что же вы знаете о Лене больше, чем полагает она?
- Люди - как числа, есть среди них простые, есть иррациональные. Лена принадлежит к первому разряду. Нет ничего скучнее хорошенькой женщины, обожающей повеселиться. Это настраивает молодых людей на легкие отношения с такими женщинами, и, в конце концов, молодые люди, ищут новые впечатления. У вертлявых же девиц неповоротливые мозги и они лишь годам к тридцати начинают догадываться о изъяне в своем отношении к мужчинам. Тогда в жалкой попытке обмануть одиночество, они как можно чаще появляются на людях. Но это уже не приносит отрады не людям, не им. Лена, конечно же, не узнает об этом, если вы не расскажете ей, - без перехода закончил он и улыбнулся.
- С какой стати я стану рассказывать? - Ксения оторопело уставилась на парня. - Послушайте, а от чего вы так нахальны и самоуверенны?
- Потому, что вы обладаете воображением, а это мышца души. Потому, что именно это вы хотели услышать о моей спутнице, ибо, как и я считаете, что разум Лены не претерпел изменений с тех давних пор, как вы ее знаете.
Лесть была приятна. Борис цепко следил за реакцией Ксении на слова, и атаковал:
- Вам я не нравлюсь, потому что вы думаете о другом. И на таких вечеринках злитесь, что его нет рядом.
- Я не злюсь, а люблю. Но вас это не касается.
- Он офицер и в юности вы дали друг другу зарок верности…
- То, что вы навели обо мне справки еще не повод говорить по душам.
Щеки Бориса уличено заалели.
- Но вам хочется поговорить о нем. И не с подругами: они будут завидовать и поучать. А я готов стать на этот вечер искомой жилеткой.
- Спасибо. - Ксения подумала. - Сначала мы решили, что мне нужно закончить институт. Потом я испугалась гарнизонов, неустроенности.
- Это не испуг, а здравый смысл. Я думаю, он хороший человек, если не потащил вас за собой во чтобы–то ни стало.
- Он - да. А я - нет. Удобно прятаться за отговорки.
- Тогда бросайте все и езжайте к нему.
- Не пустят. Там война.
Оба понимали подоплеку слов. Она устала ждать и покаянием выменивала оправдание меленькой лжи, что по каплям вытесняла терпение. Он же, набиваясь в ее друзья, принимал малодушие и ложь, взамен на корыстное право понравиться ей, а затем, как знать, может, заменить легендарного соперника, победив память о нем молчаливым всепрощением. И негласный сговор делал их сообщниками.
Лучше узнав Борю, Ксения поняла, что в целом первое впечатление о нем составила верно. Хмельницкий боготворил маму и, окончив политехнический институт, по ее совету поступил на службу в крупную строительную фирму. Сначала он боялся даже для себя иметь собственные взгляды. Ишачил на учредителей фирмы, и выслужился в начальники с приличным окладом. Тогда, среди тех, кто не мог навредить Хмельницкому по службе, он уже говорил одни только истины, и таким тоном, точно открыл их сам. Самомнение глушило в нем природную проницательность. Проснувшееся чванство побеждало в нем скромность и воспитанность. Ксения язвила над слабостями жениха. Борис побаивался девушку (как, впрочем, всех женщин), тайно злился на нее, будто ее глазами смотрел на себя маленького с кухни, где буянил пьяный отец. Про себя он считал, что Ксения сочетает здоровую внешность с истерическими "закидонами"; лирические порывы - с очень практичным и очень плоским умом; дурной нрав - с сентиментальностью. Но ее порывистый характер он предпочитал холодному расчету женщин–хищниц, желавших устроить свою жизнь за чужой счет.
Ксении было удобна эта крошечная власть над ним, и не обязывала ни к чему. Даже, когда она уступила Хмельницкому, обыденно, в бывшей их коммунальной квартире. Она снисходительно принимала его ухаживания: поездки к его знакомым в красивые и приятно раскидистые дома, походы в ночные клубы на презентации за казенный счет. Это было веселее их с родителями тесного огородика среди садовых сараюшек соседей, веселее скучных вечеров у телевизора…
Борис выгадал даже на их связи. Бабушка Саша на теплое время года уезжала на дачу дочери под Питер. Борис договорился с Каретниковыми сдать комнаты соседки (с ее согласия), и свою комнату внаем, как целую квартиру. "Это выгоднее, чем сдавать комнаты в коммуналке. Доход честно: вам за две, мне за одну комнату. Ремонт за мой счет!" - учел он "инженерские" доходы Каретниковых. Так бабушка навсегда осталась у Ксениной тети, чтобы бы помочь сыну, и чтобы у внучки сложилось.
"Хваткий парень!" - иронично сказал Александр Николаевич о Боре. А однажды Ксения случайно услышала, как отец сердито говорил жене:
- …Они тихо работают. Носят галстуки. Наживают. Отдыхают за границей - сраные европейцы на неделю! А потом продолжают свою мышиную жизнь. Не понятно, о чем они думают, кроме денег, и на фига им все это надо!
Помимо выгоды за квартиру, догадывалась Ксения, Борис втирался в их дом.
Тогда она впервые задумалась об их отношениях с Хмельницким. С Борей Ксения не тревожилась за будущее. Со своей квалификацией он устроится на любое приличное место. А за Сережку она бы боялась всегда! С Сережкой она бы вырывала у жизни то, что сейчас получала почти даром, получала за крошечное отступничество женщины при муже, а не об руку с ним. Работа, диссертация, все, что хоть сколько–то интересовало ее, с Борисом приобретало необязательную декоративность. С Сережкой значение имела и завоеванная степень с ее мизерной прибавкой к зарплате, и каждый день, который нужно прожить, а не праздно переждать, и сентиментальная память о коммунальных комнатах бабушки Саши, выгнанной в Питер, о комнатах, где они так много передумали и переговорили с Сережкой…
Между ней и Борисом еще ничего не было ясно. Хмельницкий заходил к Каретниковым с цветами и коробкой конфет, садился на краешек дивана, напряженно потирал руки. "Боря, снимите пиджак. У нас исправное паровое отопление!" "Спасибо, Вера Андреевна!" Улыбался шутке и не снимал. Однажды он застал Красновского. Родители праздновали у соседей приезд Сережки в отпуск. Разгоряченный водкой, дядя Жора весело позвал молодежь к столу. Боря отказался и засобирался домой. Но все не уходил. Тогда Сергей предложил сыграть в шахматы.
Ксения из кресла иронично следила за соперничеством парней.
Оба злоупотребляли эффектными ходами, бессмысленно рисковали и очень хотели выиграть. После неизвестного ей гамбита в партии установилось напряженное равновесие.
- Ты, наверное, там часто в шахматы играешь? - заговорил Борис. - Чувствуется хватка.
- Когда как. У вас дивиденды тоже, наверное, в шахматы разыгрывают?
Борис покривил рот.
- Ксения говорила, твои отец и мать кандидаты наук? Ты, вроде, на архитектурный собирался. Сейчас все строятся. Почему именно армия?
- Чтобы не загнуться на кандидатских харчах.
- А серьезно? Неужели в Москве нет достойной работы… даже для военного?
- Боря, не нарывайся. У Сережи разряд по боксу, - насмешливо предупредила Ксения.
Хмельницкий даже сидя казался на полголовы выше Красновского. Крахмальный ворот сорочки натер шею, и раздражал. Хотелось снять галстук, как он это делал, когда они оставались с Ксенией. (Ничего, пусть "офицерик" полюбуется его новым золотым зажимом к галстуку.) Но теперь в комнате Ксении, куда его не пустили, была не прибрана постель. А офицерик развалился в кресле по–домашнему в футболке и босой.
- А ты полагаешь, настоящая жизнь только в отечественном Лихтенштейне?
- Ладно, поговорим о квасном патриотизме. О тех, кому ты там прививаешь любовь к родине автоматными очередями. Ничего, что я пользуюсь давним знакомством…
- Ничего, валяй.
- Ну, хорошо, ты навел конституционный порядок. А дальше, что? Допустим, женился. Ведь надо где–то жить, кормить семью. Вечно воевать не будешь. Войска там, говорят, меняют на милицию. Стоит ли за штуку зелени в месяц подставлять голову? Правда, я не знаю расценок, может, там больше платят. А патриотизм за бабки, это уже…
- Борис! - Ксения побледнела.
- Перебор?
- Нормально. - Сказал Сергей. - А то сидим, как на именинах.
- Спасибо. Патриотизм за бабки это уже наемное убийство. Или нет?
- Военным всегда платили. Кушать–то хочется. Может, не много платили. Обсудим этику войны? По Толстому? По Ленину?