- Хм… Как же это - куют?.. - Старик не мог скрыть разочарования. - На такой войне, и вдруг - коней ковать? Не могли мои сыновья на это согласиться… Нет, сынок, тут, наверно, ошибка вышла… Ты как: сам их видел или рассказывал кто?
- Люди говорили…
Люди… Сам, значит, не видел… Безотчетное раздражение все сильнее охватывало Исфендияра:
- А кто ж тебе говорил? Когда?
- Русский один, дядя Исфендияр. Месяца два назад разговор был…
"Месяца два… - мгновенно прикинул в уме Исфендияр. - А писем нет уже полгода…"
- Я в разведку ходил, дядя Исфендияр… На ту сторону, в тыл врага. Встретился с одним русским парнем. Зашел у нас разговор, он и говорит: "А у нас, говорит, в части твои земляки служат, два брата. Они, мол, и до войны кузнецами были, и сейчас при кузнице…" Ну, я первым делом - как зовут. "Имен я, говорит, их не знаю, но ребята приметные, силы громадной… Младший еще на сазе играет, и голос у него замечательный…"
Милли, качнувшись, уперлась рукой в колено Исфендияра и заглянула в глаза.
- Как же это… - услышал он громкий шепот. - Где же Бахман саз в России возьмет? Ведь он свой дома оставил, на стенке… Чего несет… - Милли всхлипнула. - Ишь муштулук получить хочет!
По комнате прошло движение. Женщины перешептывались, обеспокоенно поглядывали друг на друга…
А Исфендияр по-прежнему не мог ничего различить, колеблющаяся завеса дыма скрывала от него все лица. И вдруг ему показалось, что дым рассеялся…
В ярком свете тридцатилинейной лампы, доставленной сюда по случаю торжества из кабинета Гурбана, Исфендияр увидел множество глаз, устремленных на Селима. Солдат сидел, опустив голову, и кузнец ясно видел, как багровеют, наливаются кровью его уши.
Сейчас он был похож на того, прежнего Селима…
Исфендияр отпихнул девушку и, не в силах разогнуться от боли, обернулся, взглядом отыскивая невесток. Они беззвучно плакали, опустив келагаи на самые глаза.
"Букашки" и близнецы удивленно поглядывали то на мать, то на тетку и никак не могли сообразить, зачем они плачут, когда дядя солдат принес добрые вести…
Старик с усилием поднялся и пошел к двери. У порога он обернулся и бросил взгляд на солдата. Селим сидел не шевелясь, низко опустив голову. Беневша, красивая, статная молодуха, стояла возле брата, положив руку ему на плечо, и смущенно и в то же время укоризненно глядела на Исфендияра. "Ну, чего тебе? - говорил ее взгляд. - Что он тебе сделал плохого?" Старик отвернулся, вздохнул. Кто-то взял его под руку. Больше Исфендияр ничего не помнил - перешагнув порог, он тут же упал на землю…
* * *
- Что молчишь, Гурбан?
- Думаю…
- Тоже нашел занятие! Мыслями долгов не заплатишь! Давай садись поближе, разговор есть!
- Завтра разговоры будут, Исфендияр. Вернусь из военкомата - потолкуем. Нам с тобой как следует потолковать надо. А пока - будь здоров!
- Ну как же так? Невестки самовар развели…
- Спасибо, Исфендияр, в другой раз. Сейчас в район надо послать за доктором. Врач тебе нужен.
- Мой врач при мне, - Исфендияр обвел взглядом комнату, отыскивая Хаджи: фельдшера не было. Кузнец приподнял голову, заглянул через открытую дверь во двор, освещенный пламенем, вырывающимся из самоварной трубы; ни под тополем, ни у колодца Хаджи не было видно. - Где же он? Или со станции не вернулся?
Гурбан бросил на пол окурок и придавил его концом сапога.
- Тебе его лучше не видеть, Исфендияр!
Исфендияру вдруг не хватило воздуха. С усилием подняв руку, он отбросил с груди тяжелое, толстое одеяло.
Боль сильнее стиснула сердце. На это Исфендияр не обратил внимания - к боли он притерпелся, - но пальцы! Какое странное ощущение - словно не своя, а чужая, жесткая рука коснулась его груди!
Неудобно выгнув шею, Исфендияр заглянул председателю в глаза, затененные длинным козырьком фуражки.
- Почему ж мне его не видеть?!
- Об этом уже был разговор…
- Да Господи! Неужели не убедил я тебя? Ведь сказал же я: оставь его, Гурбан!..
- Рад бы оставить, да не могу…
- Убей меня бог - не понимаю! Какая же за ним провинность?!
- Провинность серьезная. Такого богатыря, как ты, чуть на тот свет не отправил!
- Он? Меня?
- Тебя. Ну ничего… Если не дай бог что случится, не миновать Хромому трибунала!
- Что ты городишь, Гурбан? Хаджи виноват в моей болезни?!
- Не Хаджи, а Хромой!
- Пускай Хромой! Пускай будет хромой, кривой, глухой, безногий! Причем тут моя болезнь?!
Гурбан закурил новую папиросу, отодвинулся в угол тахты и окинул Исфендияра озабоченным взглядом.
- Лежи ты, ради бога! Не подымайся! И головой не верти! Объяснять я сейчас ничего тебе не буду.
- Не будешь? - Исфендияр даже задохнулся от негодования. - Да!.. Выходит, правда война людей калечит! Видать, и тебя прихватило! Виляешь, выкручиваешься…
- Да не дергайся ты! - Гурбан болезненно поморщился. - Ложись!
- Лечь-то я лягу! Только поднимусь ли?.. Если так дело пойдет, пожалуй, не встать!..
Ничего не ответив, Гурбан наклонился, укрыл старика одеялом, глубоко затянулся и, отвернувшись, выпустил дым в сторону.
- Эх, Исфендияр, - председатель бросил взгляд на открытую дверь и заговорил вполголоса, словно сообщал важную и не очень утешительную новость, - хороший ты человек! Можно сказать - золотой человек!.. И всех на свою мерку меряешь… А люди знаешь какие стали? Второй год война… а если еще год протянется? Пораскинешь вот так мозгами - тошно становится!.. Ведь в каждом дьявол сидит! Каждый…
- Значит, по-твоему, и в фельдшере дьявол? - нетерпеливо перебил Исфендияр.
- Еще какой! В нем, брат, сам шайтан засел! Я давно приметил… Исфендияр безнадежно покрутил головой: не убедить, ни за что не убедить ему этого человека!
- Почему же я-то этого шайтана не вижу, Гурбан?
- Тебе не увидеть, ты святой! Сердцем людей меряешь, а это - мерка обманная!
- А какая же верная, Гурбан? - старик в сердцах отбросил одеяло.
- Верная? Умом!
- Выходит, меня умом бог обидел?
- Не в том смысле, Исфендияр! Тебе что - ты лицо частное. А я - власть, за людей отвечаю! Ведь жизни не вижу! А что поделаешь - долг! Сейчас первое дело бдительность, осторожность! Чуть ослабил поводья - беда! Слыхал небось, как с Хайрой получилось. Оштрафовать я ее хотел, спекулянтку, - куда там! Набежали со всех сторон аксакалы: пожалей, мол, старуха трех сыновей на фронт проводила! А чертова баба туда же фокус выкинула - три тысячи на танк внесла… Ладно, думаю, может, одумается… Как же, одумается такая! Знаешь, что натворила? Запрягла ночью арбу - и за вином! Целую бочку привезла, в сено затолкала, в самую середину! Раздобыла где-то граммофон, назвала к себе молодых солдаток, позакрывали окна-двери - и давай! Сначала песни пели, а как разомлели солдатки от песен, поить их начала! Спаивает баб, стерва! Пропадут!
- Это точно, Гурбан, дело опасное… - задумчиво подтвердил старик.
- Вот я и говорю… Вино - это такое дело… Я, Исфендияр, насчет одной девки мнение твое хочу знать…
- Постой, Гурбан, - старик с усилием поднял руку, - мы же насчет фельдшера толковали…
- Вот еще дался он тебе, чтоб ему пусто было!.. Насчет Хромого я тебе все растолкую, не беспокойся. Ты сперва вот что скажи: есть у нас в деревне девка-сирота, та, что письма разносит… Как ты насчет нее полагаешь?
- Не понравилась она мне сегодня… - Исфендияр вздохнул.
- А что? - Гурбан затянулся и взглянул на него со спокойной уверенностью человека, не сомневающегося в неопровержимости собственных выводов. - Чем она тебе не понравилась?
- Пьяная была. Последнее дело: девка - и вином несет! Не иначе к Хайре в сети попала.
- Хм… Значит, только это?..
- Чего ж еще?.. Дальше уж вроде некуда… А вообще сказать - бесстыжая девчонка: что пройдет, что сядет - и все не как порядочная!
- И все?
- Больше вроде ничего такого…
- Ничего? Эх, Исфендияр, мало же тебе известно! А вот Гылынч-Гурбан знает! На то он здесь и поставлен! Так вот, Исфендияр, в сироте этой голоногой тоже дьявол сидит! Да еще какой! Миллионерша она!
- Ты что, Гурбан, в своем уме?
- Я знал, что усомнишься, - председатель усмехнулся. - Не веришь, значит?..
- Да как же не верить, если ты говоришь?.. Только… Люди ей, конечно, немало дарят…
- Дарят! Обманом берет!
- Обманом?
- Именно! Поступил на днях сигнал - я сначала не поверил. Ладно, думаю, посмотрим… Прошу Беневшу, чтоб вызвала девку к себе, задержала бы на часок-другой… Та, конечно, вызвала, а я тем временем пришел, отпер ее сундучок… И что, думаешь, я там увидел?
- Деньги?
- Нет! Письма! Целая груда!
- Письма? С фронта?
- Именно! Читала - и в сундук!
- Постой, постой, Гурбан!.. Позови-ка невестку, пусть еще одну подушку сунет под голову! Значит, она письма прятала? Выждет время, а потом достанет - и гони муштулук?!
- Нет… Я ее еще не допросил. Но, полагаю, что она письма припрячет. Ну, два, три письма, а потом, когда люди уж совсем заждутся, то несет куда надо: нате, мол, радуйтесь, а мне - подарок!
- Надо же! И как у нее руки не отсохли! Чтоб ей счастья не знать!
- Ну, если все это подтвердится - счастья ей не видать, это уж точно! Письма я все обратно сложил, как были, на хозяйку цыкнул, чтоб не болтала. Думаю, не скажет, побоится… Выслежу, дознаюсь, кто девку подбил на такое дело: одной бы ей вовек не додуматься! - Гурбан взял вторую подушку, подложил ее Исфендияру в изголовье. - Так удобно?
- Удобно. Слушай, Гурбан, а когда ты письма в руках держал, читал ты их?