* * *
Прогон в костюмах "Цезаря и Клеопатры" тянулся восемь часов. Никак не скользила толком по сцене лодка Клеопатры, никак не получалось освещение Сфинкса. Голосочком Ширли Темпл Клеопатра сюсюкала: "Старичок… старичок, не убегай", а в нее никак не попадал прожекторный зайчик. Сент-Айвз крикнул: "Здесь кто-то что-то сказал или мне показалось?" - и все расхохотались, и Мередит натянул на глаза свой капюшон, растянулся в проходе и взвыл. Опять все грохнули, но смешного было, оказывается, маловато, потому что Бонни выскочил на сцену как бешеный, взметая пыль, и пыль кружила, светляками вспархивала к прожекторам, и он орал: "Да тише вы!"- Он измаялся, утихомиривая студентов университета: побросали копья на лестнице, во весь голос перекрикивались в кулисах.
Не один Бонни сорвался. Десмонд Фэрчайлд и Дотти Бланделл ругались в коридоре, все слышали, но никто толком не знал, из-за чего сыр-бор. Он чуть ли не обозвал ее коровой, если не похлеще, а она влепила ему затрещину, и он, говорил Джордж, в ответ тоже поднял на нее руку.
Вернон звонил дважды - узнать, что со Стеллой. В первый раз Бонни был корректен, обещал в любой момент отправить Стеллу домой на такси. На второй запрос он ответил скупо: "Послушайте, она ведь не в банке служит", и брякнул трубку.
Стелла про эти звонки знать не знала. Когда не была занята в сцене дворцового приема, она носилась, что-то таскала туда-сюда или втирала мазь в плечи Джона Харбора, который с утра ходил как вареный рак, сдуру перегревшись синим светом.
Маленькая бледная женщина с красной лентой в волосах почти весь вечер сидела в гримерке Грейс Берд. Ее пригласили, Джордж говорил Джеффри, на роль Питера Пэна в следующей постановке. Бэбз Осборн для роли была слишком высокого роста и, во-вторых, эта женщина уже играла Питера Пэна раньше, когда П.Л.О'Хара был капитаном Крюком. В первом ряду зевали в креслах священники.
В вечер премьеры Роза Липман, как всегда, прошлась по гримеркам, всем пожелать ни пуха ни пера. Бонни пожаловался на дикий сквозняк.
- Ничего особенного, - сказала Роза. - Это просто из мужского сортира дует.
Дядя Вернон и Лили были в зале. Они решили, что Стелла изумительна, хоть Лили громко ахнула, когда она посреди речи запнулась и продолжала уже по подсказке мужчины в белой тоге.
- Ну что ты, в самом деле, - шепнул Вернон. - Ей же положено запинаться.
Гуляя в антракте по фойе, они встретили миссис Аккерли. Она была с мужчиной в галифе, представленным в качестве супруга. Стелла, она объявила, просто бесподобна, вообще бесподобный спектакль.
- Я сперва даже ее не узнала, - сказала Лили. - Такая надменная, да?
Миссис Аккерли познакомила Вернона и Лили не с кем-нибудь, а с Фредди Рейналдом. Он в этом антракте не играл на рояле, потому что оркестровая яма требовалась для следующего действия актерам. Узнав, кто стоит перед ним, мистер Рейналд сказал, что Стелла - интересный ребенок.
- Что же это такое значит? - спрашивала Лили у Вернона, пока они продвигались в очереди к буфету, чтобы пропустить по стаканчику. Она предпочла бы, чтоб Стеллу назвали, например, "милой", "благовоспитанной". "Интересная" - пожалуй, чуть-чуть не то.
- Тише, умей вести себя в обществе, - шикнул на нее Вернон.
Потом они дожидались Стеллу у служебного входа. Другие полезли внутрь, включая миссис Аккерли с мужем, но Вернон знал, что Стелла спрячется в шкаф или поднимет скандал, если они посмеют туда сунуться. Показался швейцар, поинтересовался, не желают ли они получить автограф.
Лили сказала:
- Спасибо, мы в любой момент можем получить подпись мисс Брэдшо.
Вернон буркнул, что они имеют полное право прогуливаться по тротуару, он не купленный.
Главный артист вышел под ручку с девицей - кудри колбасками, - а за ними молодой человек в спортивной куртке, с моноклем и ехидным оскалом, вроде эсэсовца.
Стелла долго их протомила у входа, а когда наконец вышла, припустила по улице мимо. Только у Кэйсис-стрит они ее догнали: присела на корточках возле табачной лавки.
- Господи! - крикнула Лили. - Это что ж ты нас перед людьми позоришь!
Стелла уступила только отчасти: поплелась сзади. Каждый раз, когда оборачивался, Вернон натыкался взглядом на ее театрально задранный подбородок и устремленный к дымному небу взор.
- Ничего не пойму, это же ни в какие ворота, - признался он Лили, но та его осадила:
- А когда она, спрашивается, другая была? Домой добрались поздно, но он не удержался, позвонил Харкорту.
- Вы рады, наверное, - сказал Харкорт. - Брат Клеопатры - такая роль!
- Муж, - поправил Вернон. - Несмотря, что всего десять лет.
- Но он к тому же и брат, изволите ли видеть.
- Сам я не настолько знаком с произведением, - уступил Вернон. - Действие, конечно, происходит в далеких странах. Вы ведь пойдете посмотреть, я на вас рассчитываю.
- Никоим образом не упущу возможности, - жарко заверил Харкорт.
- Исхудала она, - сказал Вернон. - Ест как птичка. Дома по крайней мере. Вследствие чего у нее началось на ладошке нехорошее нагноение.
- О Господи, - сказал Харкорт. - Это надо пресечь в зародыше.
- Уже приняты меры, будьте благонадежны, - сказал Вернон. Он откашлялся. - У нее картинка завелась в комнате, так, с открытку, не больше того. Молодой человек в терновом венке. Одним словом, сами понимаете.
- Иисус, вы хотите сказать? - спросил Харкорт.
- Фонарь держит.
- Он, вероятно.
- Там слова у нее… ну, у короля этого… что, мол, боги не потерпели, чтобы беззаконие сестры осталось безнаказанным. Это же про языческих богов, понимаете.
- Ну, это по ходу пьесы, - успокоил его Харкорт. - Я бы не придавал подобным вещам значения. У нее впечатлительный возраст, она сталкивается с довольно странной публикой…
- Странной? - переспросил Вернон.
- Ну не то что именно странной, - вывернулся Харкорт. - Просто я имею в виду, это не та публика, с которой бы она работала бок о бок, определись она, скажем, в банк. А сейчас возрождение интереса к религии, знаете. Реакция на войну. Люди ищут опору.
- Нашли где искать, - сказал Вернон.
- Войдите в ее положение. - сказал Харкорт. - Поставьте себя на ее место.
Пустой номер. Ее теперешняя жизнь и его прошлое - какое сравнение! Вернон заказал карболового мыла и резко повесил трубку.
Лили спросила, в чем дело: у него такое лицо!
- Я не сумел себя поставить с Харкортом. Вроде хотел с ним поговорить по душам, и ничего у меня не вышло. Весь вопрос в его этом тоне. Иной раз можно подумать, он за дурака меня считает.
- Он же для тебя царь и бог, - сказала Лили. Ее втайне порадовала критическая стрела, выпущенная наконец-то во всесильного Харкорта.
- Тяжело мне, - тосковал Вернон. - Просто не доходит: как все изменилось с молодости нашей. Отстал, устарел. Вот ты - можешь ты понять, каково нашей Стелле?
Лили помнила, как она голодала, как холодала, как мама на ночь, было дело, подпалила плинтус керосиновой лампой, вымаривая клопов.
- Я - нет, - сказала она. - Не могу. Я и в поезд села-то в первый раз аж после тридцати, да и то, если помнишь, не кататься поехала, а кинулась выручать Рене, когда она опять номер отколола.
- Неужели же это все нам не зачтется? - сказал Вернон. - Неужели все зря? Все наши беды?
Лили стало не по себе. Если бы точно не знала, решила бы, что он назюзюкался.
- Я вот думаю завтра им кролика потушить, - сказала она.
- Совсем другой мир, верно? - размышлял он. - Карманные деньги - это ей тьфу. И ванны тоже.
- Уж не говоря про телефоны, - сказала Лили.
- Знать бы хоть, с кем она там якшается. Люди они, конечно, образованные, а вот насчет моральных устоев - это вопрос. Как бы они жизнь ей не поломали. Как бы не задурманили, куда не надо не завлекли. Конечно, сама потом одумается, но как бы не оступилась.
- Мне морковь потребуется, - сказала Лили.
- Познакомиться бы с этим Поттером, от которого она не отходит.
- Как же, сейчас, - сказала Лили. - Да она лучше умрет.
Вернон поднялся наверх с намерением снова позвонить Харкорту, но дверь в холл была приоткрыта, и его углядел торговец мылом, игравший в джин-рамми с распространителем канцтоваров. Стали спрашивать, может, они чересчур шумят, и он сказал - нет-нет, что вы, просто хотел убедиться, все ли в порядке.
Он открыл входную дверь, мгновение постоял на ступеньках, разглядывал обтянутый бледным светом купол собора, закинутое в небо городское зарево. По другую сторону улица, горбатясь, убегала во тьму. Кто-то разбил кирпичом фонарь на углу возле церковной ограды, его так и не заменили. Через реку накатывала мгла. Там, где-то в бухте, урчал, угрожая опасностью, дальний буй.