- И плохо! Очень плохо! Я бы посоветовал думать сначала. Хорошенько. Хороше-э-нько! - раздраженно проговорил Завсепеч. - Не пора ли быть серьезнее? Что у вас тут за балаган такой, понимаешь? Что за фиглярство такое? Мне этот стиль совсем не нравится. Разумеется, молодежная пресса несколько раскованна, и это накладывает отпечаток на облик сотрудников редакции, но не до такой же степени! Журналистика - серьезная вещь. Должно быть чувство ответственности. Если не хватает чувства ответственности, то стоит хорошенько подумать, на своем ли я месте.
- Я очень часто думаю, Демьян Васильевич: на своем ли ты месте? Это я так спрашиваю себя: на своем ли ты месте, Федя?
Завсепеч посмотрел пристально на Прядильникова. Марина испуганно улыбнулась и отвернулась к окну. От Завсепеча это не ускользнуло.
- Где редактор? - тихо спросил он. Он еще владел собою.
- У себя, наверное, я не знаю, - ответил Прядильников.
- Позвать.
Прядильников взглянул исподлобья на Завсепеча и повторил:
- Он, наверное, у себя.
Завсепеч уставился на Прядильникова.
- Сейчас, - сказала Марина и встала.
Но Завсепеч тоже поднялся и, ни слова не говоря, вышел.
- Ты обалдел, - сказала Марина.
- Я обалдел, - согласился Прядильников и закурил.
Вскоре за дверью послышался голос Завсепеча:
- Вот, Егор Петрович, вот, полюбуйся художествами. А? Но ведь это редакция, а не цирк. А если бы не я, а посетитель это увидел? Что бы он подумал о нас с вами? Пишут на уровне десятиклассников, а амбиции - о! о-го-го! Распустил ты, Егор Петрович, своих кузнечиков. Никакой серьезности, никакой политической зрелости, одна язвительность. Партия и правительство, понимаешь, заботу проявляют, вашему этому, так сказать, ветерану, понимаешь, автомобиль дали, квартиру дали, - как сыр в масле катается. Что у нас с тобой было в его годы? То-то. А он все язвит и ерничает, все корчит, понимаешь, из себя обиженного. Над государственной наградой изгаляется! В общем, так. Будем аттестацию проводить. Долго я смотрел сквозь пальцы на твоих кузнечиков - хватит. Понабрал, понимаешь, недоспелых всяких шутов - паяцев, понимаешь. Но есть, есть у нас грамотные, серьезные журналисты. Есть. В районках сидят годами. Опытные, зрелые. А ты хватаешь с улицы первого попавшегося. Пишет, как курица, а амбиции - о! о-го-го! И потом у меня есть сведения...
Дверь распахнулась, ударившись ручкой о стену.
- Погляди на него! - потребовал Завсепеч.
Редактор тяжело поглядел на Прядильникова.
- Ты погляди на его лицо. Ему же в ЛТП место. У меня есть достоверные данные.
Прядильников, развалясь на стуле, курил и глядел в потолок.
Завсепеч не вынес этого зрелища: круто развернулся и пошел прочь по коридору. Как только его шаги стихли, в отдел учащейся молодежи потянулись сотрудники, пришла и старушка машинистка. Редактор сел, снял очки, протер их носовым платком, закурил папиросу.
- Что это Демьян Васильевич так? - спросила седая машинистка.
Редактор показал ей лист. Там нарисовано было сердце, пробитое стрелой, было написано: "Перерыв на любовь: 10.00 - 10.15".
- На двери висело, - пояснил редактор, - а тут этот мимо шел.
Старушка достала очки и, приблизив их к глазам, посмотрела на лист. Она оживилась и с интересом поглядела на Марину. Заведующий отделом комсомольской жизни растянул губы в мертвой улыбке.
- Это твоя работа, балбес? - уныло спросил редактор у Гостева.
Гостев потупился.
- Гостев, вообще-то надо меру знать, - сказал заведующий отделом комсомольской жизни, сумрачный тридцатилетний мужчина, много пивший в молодости, но излечившийся от пагубной страсти пять лет назад. Он не пил, был свеж, энергичен, но все пять лет улыбался иезуитской мертвой улыбкой.
- Я сейчас объясню, - сказал Гостев. - Я догадываюсь, в чем дело.
- Дураков не сеют, не пашут, - пробормотал редактор.
- Я догадываюсь, - сказал Гостев. - Дело не в шутке. Подумаешь, сердце, ну и что. Это же не баба голая. Я догадываюсь, в чем дело. Дело в другом.
- Брошу все к чертовой маме, уеду к теще в деревню, буду бешеных быков пасти, - проговорил редактор.
- Просто Завсепеч, - продолжал Гостев, - испытывает чувства к Марине. Комплексует старик.
- Надоел ты со своим психоанализом, - сказала Марина и вышла.
- Это 3. Фрейд, а не я.
- Ну, а ты? Что ты все на рожон лезешь? Что ты на него прешь, как на амбразуру? Кто за язык тянет, Федор - синие брызги, - сказал редактор.
- Мне в армии надоели командиры и замполиты.
Редактор посмотрел в окно на солнечную улицу.
- В деревню. Парное молоко, рыбалка, - пробормотал он. - Охота на зайцев, банька, огород, стадо бешеных быков - рай.
К вечеру голова от табака и военно-патриотических фраз трещала, как печь, набитая еловыми поленьями, с той лишь разницей, что этот треск слышал только Прядильников. Он добил и сдал статью. Луиза поцеловала его в лоб. И он попросил у нее денег. Ты же говорил, есть, ответила она. Я просто очень стеснительный, сказал он. А что ты купишь? Молоко и хлеб. Точно? Клянусь. Ну, гляди, чтоб никакой горючки. Слушаюсь и повинуюсь. Он взял червонец и спросил: позволите ручку поцеловать, мамзель? Лучше Марине. Не дурачься, сказала Марина шагнувшему к ней Прядильникову. Ох, Маринка, не кузнец ты своего счастья, сказала Луиза.
Без пятнадцати шесть все засобирались домой.
- Маэстро, какие планы на вечер? - поинтересовался Прядильников у Бороды.
Борода устремил на него свои печальные красивые глаза и сказал грустно: домой. Ну, ко мне на часок заедем, нажимал Прядильников. Жена опять к теще сбежит, ответил Борода, я пас, позови вон Гостева. Гостев мне до чертиков надоел, сказал Прядильников. Ну, не знаю, а я пас, пас, откликнулся Борода, взял "дипломат" и поспешил удалиться, позабыв даже сказать всем до свидания.
- Федор! Что я слышу! - прикрикнула Луиза.
- Шутка.
- Смотри же. - Луиза погрозила ему кулачком. Попрощалась. Ушла.
Марина медленно собирала в стол бумаги. Прядильников снял трубку, накрутил указательным пальцем нужный номер. Не ответили. Побарабанил по аппарату, набрал другой номер. Молчание, точнее, длинные гудки. Еловые поленья кряхтели и разламывались, шуршала груда углей. Прядильников помял указательными пальцами виски. Еще раз набрал оба номера, положил трубку, сказал Марине: пока! - и скрылся за дверью.
Марина сидела и неподвижно глядела на дверь.
Он спустился в лифте вниз, прошел мимо милиционеров, не глядя на них, вышел на крыльцо, прохромал мимо колонн а-ля Парфенон, подошел к своему броневику, отомкнул дверцу, сел. Куда едем? - спросил он у броневика.
Надо вспомнить, что снилось ночью, и тогда станет ясно, куда надо ехать.
Прядильников наморщил лоб. Нет, бесполезно. Повернул ключ зажигания, выехал на улицу. Броневик неторопливо заскользил по осенним улицам. Черные птицы опускались в степь. Опять они прилетели, подумал Прядильников. Черные птицы опускались в степь. Горы спали, зеленое черепашье стадо спало, было тихо, тепло, белели цветы, журавли приземлялись, было тихо и тепло, белели цветы, цветы белели, белецветы, жураженщины, бронечерепа... ччерт!
Он затормозил у винного магазина.
- Вино есть? - спросил у потасканного мужика в спортивных брюках и синей олимпийке.
- Водяра одна, а бормотель, говорят, в "Юбилейном", подвезешь?
- Подвезу. - Мужик сел рядом.
Остановились возле магазина "Юбилейный". На хвост возьмешь? - спросил мужик. Прядильников отрицательно мотнул головой. Облом, сказал мужик и вышел. Следом вышел и Прядильников.
У дверей магазина паслись двое. Они остановили идущего мимо парня и что-то ему сказали. Парень с готовностью полез в карман, отдал им мелочь и пошел своей дорогой. Двое увидели Прядильникова. Один, веселый, кареглазый, шагнул навстречу, улыбнулся и протянул руку: здорова! Прядильников машинально ответил на рукопожатие. Незнакомец стиснул его руку: одолжи, братишка, на винишко, скоренько. Прядильникову было не жалко, но "скоренько" покоробило его, и он ответил, выдергивая руку: я жлоб.
Он купил в магазине вина и сигарет и вышел на улицу. Эй, жлоб, айда побазлаем в кустиках, сказал кареглазый и веселый. Некогда. Ну, Сильвер, ну, айда, а? Но Прядильников шел к своему броневику. Оставь, сказал второй первому, кареглазому и веселому, с убогими грешно махаться. Прядильников стиснул зубы, но не остановился. Он открыл дверцу, сел, положил целлофановый пакет с бутылками на сиденье, повернул ключ. Мотор заработал, Прядильников глянул в окно. Двое все еще паслись. Что за паскудный день, подумал Прядильников и заглушил мотор. Он вынул складной нож из бардачка, подцепил ногтем лезвие и вытащил его из паза. Сунул нож в карман. Распечатал пачку, достал сигарету, прикурил и вышел из машины.
- Ты чего, Сильвер? - удивился веселый. - Ну, пошли, - сказал Прядильников. - Га! кровь у бычка взыграла! - воскликнул веселый. - Мы пошутили, живи, - мирно проговорил второй. - Пошли, - повторил Прядильников. - Слушай, Сильвер, валил бы отсюда, - посоветовал второй, - а то на две ноги захромаешь, ну.
- Салют, мальчики!
Все трое оглянулись. Луиза.
- Салют, киска, коли не шутишь, - живо откликнулся веселый, разглядывая Луизу.
- За молочком, Федя?
Прядильников промолчал.
- Какие проблемы, мальчики?
- Вечные, - ответил веселый. - Вечно не хватает.
- На, - сказала Луиза, вынув из кошелька железный рубль.
- Не фальшивый?
- Ну, еще какие проблемы? - спросила Луиза.
- Всё. Нет проблем, - ответил веселый.
- Поехали домой, - строго сказала Луиза, беря Прядильникова под руку.