Из рассказов арабских историков и географов складывается впечатление, что обладание "погодными камнями" являлось едва ли не главным религиозным символом древних тюрок и монголов, являющем миру их связь с Тенгри и другими божествами языческого пантеона. Об этих камнях писали в разное время такие великие арабские ученые, как химик и врач восьмого века Джабир ибн Хаййян в своей книге "Китаб ал-Хаввас ал-Кабир (Великой книге свойств)", а также Мухаммад ибн Закарийя ал-Рази (865–925) в своем утраченном сочинении "Китаб ал-Хаввас (Книга свойств)", известном нам по ссылкам на него в трактате по минералогии "Китаб ал-Джаманир фи Магрифат ал-Джавахир (Собрание всех сведений о драгоценных камнях)" другого великого мусульманского ученого Абу-ль Райхана Мухаммада ибн Ахмада ал-Бируни (973 – ок. 1050). О тюркских камнях и кудесниках, способных с их помощью вызывать стихийные явления, упоминал уже в XIV веке ибн Хальдун. За обладание этими камнями соперничали все тюркские племена, однако, как сообщает арабский историк Абу Саид Абд ал-Хайй ибн Даххак Гардизи в своем написанном в 1050 году сочинении "Зайн ал-Ахбар (Драгоценнейшее из известий)", основное соревнование за обладание этим важнейшим амулетом шло между огузами, карлуками и хазарами. Впрочем, последние играли в событиях вокруг упомянутых камней весьма пассивную роль. Уже упомянутое арабское предание "Муджмал ал-таварих" продолжает рассказывать о "погодной магии" тюрков в следующих словах:
"Огуз поселился в местности, сопредельной стране булгар, которая с тех пор остается страной огузов. Между ним и братом его отца, Тюрком, разразилась война. Причиной войны стало то, что когда Яфет почил у реки Джайхун, камень, полученный им от Ноя, мир да пребывает с ним, был в руках Огуза, так как был доверен этому последнему. Все сыновья Яфета сошлись вместе и все пожелали иметь камень для себя. Между ними было решено бросить жребий. Огуз, который был коварен и хитер, сказал: "Давайте бросим жребий завтра!" В тот же вечер он сделал поддельный камень и спрятал настоящий. После этого они бросили жребий, и выпало имя Тюрка. Огуз сказал: "Ты более достоин обладать камнем, о мой дядя!" и вручил ему фальшивый камень… Случилось так, что в землях Тюрка стал нужен дождь. Он взял камень, совершил над ним молитву, но ничего не произошло. Таким образом, Тюрк потерпел неудачу и понял, что Огуз обманул его. Он написал Огузу письмо, полное упреков, однако Огуз не раскаялся и сказал: "Ты говоришь неправду; ты сам чем-то разгневал Бога, и поэтому молитва твоя осталась без ответа". Тюрк ответил: "Воистину, могло быть и так". С тех пор, как только Огузу становился нужен дождь, он брал камень, данный Ноем Яфету, произносил молитвы, и Господь, да будет прославлено имя Его, даровал ему дождь. Когда Тюрк прослышал об этом, он пошел на Огуза войной… В этом причина и суть вражды и войн между тюрками и сынами Яфета. До сего дня ненависть между ними не прекращается и не прекратится вовеки".
Каковы бы ни были истинные причины неприязни между различными тюркскими племенами и союзами племен, языческие времена не могли положить этому конца. Межплеменная рознь между тюрками оказалась относительно сглаженной только после принятия ими ислама. Да и то, после падения Золотой Орды в конце XIV века, когда отдельные тюркские племена Седьмого Климата остались предоставленными сами себе, давнишняя вражда между ними возобновилась, питаемая как различиями в происхождении и родословной, так и вековым экономическим и военным соперничеством. Однако в годы жизни ибн Фадлана до этого было еще далеко, и воспоминание о пантюркском единстве в пределах Тюркского Халифата была еще не полностью изглажено из памяти самых разных тюркских племен. Это воспоминание о прошлом могуществе, укрепляемое освященными временем племенными верованиями и обычаями, оставалось, по-видимому, главным препятствием для широкого проникновения ислама в тюркскую среду. Как мы уже видели, воинская доблесть была для тюрков важнейшим человеческим и государственным качеством, поэтому ислам должен был предстать в их глазах не столько религией культуры и цивилизации, но в первую очередь религией победителей.
Существенный переворот в сознании тюрков произошел только в 893 году, когда мусульманские войска победили объединенные силы наследников мощи Восточно-Тюркского Каганата тюрков-карлуков и взяли их столицу Талас в нынешнем казахстанском Семиречье. Падение карлуков, между тем, позволило огузам и другим тюркским племенам создать собственные кочевые государства, через одно из которых и прошел караван с багдадским посольством. Нижеследующая история сражения карлуков и мусульманских войск, запечатленная в книге Йакута ал-Руми "Мугджам ал-Булдан (Энциклопедия стран)", чрезвычайно показательна, так как она показывает, каким образом идеи ислама противопоставлялись традиционным верованиям тюрков, несовместным с религиозной философией ислама. В этой истории фигурирует Саманидский эмир Хорасана Исмаил ибн Ахмад, который командовал мусульманской армией при взятии Таласа, и все повествование ведется от его лица:
"Однажды я атаковал тюрков во главе армии, насчитывающей около двадцати тысяч мусульман. Против меня стояла армия из шестидесяти тысяч вооруженных до зубов тюрков. Я сражался с ними несколько дней, пока в один из дней сражения ко мне приблизились несколько тюркских гуламов и других тюрков из тех, чья безопасность была гарантирована мусульманами, и они сказали: "Среди армии неверных есть несколько наших братьев и других родственников, которые предупредили нас о прибытии некоего человека, названного ими "кудесником". Согласно их поверьям, он умеет призывать тучи, полные града, снега и тому подобного, чтобы обрушить эти стихии на любого, кого он желает уничтожить. По слухам, он собирается наслать на нашу армию великую грозу с градом, чтобы убить каждого, кто попадет под этот град. Я упрекнул их и сказал: "Верования неверных еще не искоренены в ваших сердцах. Разве человеку под силу сделать подобное?" Они отвечали: "Мы предостерегли тебя, ты сам все увидишь завтра на рассвете".
На следующий день, на рассвете, огромная туча появилась у подножья горы, где стояла моя армия, и она продолжала нарастать и увеличиваться в размерах, пока не накрыла своей тенью все мои войска. Глядя на надвигающуюся тьму и слыша грозные раскаты, я почувствовал тревогу. Я осознал, что отказ войск подчиняться приказам неминуем, поэтому я сошел с коня и простерся в молитве, пока мои воины метались вокруг в суматохе, не имея ни малейшего сомнения в неотвратимости надвигающегося бедствия. Я воззвал к Богу и, прижимаясь лицом к земле, сказал: "О Аллах, помоги нам! Слуги твои слишком слабы для того, чтобы причинить вред или проявить милость. О Аллах, если эта туча принесет нам грозу, мусульмане восстанут в неповиновении, и неверные нападут на нас. Отведи от нас это несчастье Мощью и Силой Своей!"
Я долго молился, уткнувшись лицом в землю, разрываемый человеческими чувствами и страхом перед Всевышним Аллахом; как известно, милость приходит только от Него, и только Он может предотвратить несчастье. Я все еще пребывал за этим занятием, когда гуламы и другие тюрки подошли ко мне, чтобы сказать, что все в порядке; они взяли меня под руки и подняли с моего молитвенного ковра, сказав: "Взгляни, о, эмир!"
Я поднял голову и увидел, что туча ушла прочь от моей армии и направилась к армии тюрков, осыпая их большими градинами, и вскоре они заметались в беспорядке, так что их кони брыкались, а шатры опрокидывались, и те из них, кто угодил под град, были либо убиты, либо получили увечья. Мои спутники посоветовали: "Давайте нападем на них!" Я же сказал: "Нет, ибо Божья кара более избирательна и более горька". Только некоторые из них спаслись бегством, оставив все, что было в их лагере.
Когда на следующий день мы достигли их стоянки, мы обнаружили там невероятное количество военной добычи, которую мы увезли с собой. Мы возблагодарили Бога за спасение от опасности, и мы знаем, что это Он уберег нас от бедствия".
Рассказ о грозе, которая миновала мусульманские войска, выглядит, при всей его легендарности, вполне историческим. Он показывает, что военные победы мусульман приписывались и самими мусульманами, и их противниками вмешательству высших сил. Так мусульманские победы в Средней Азии внушили тюркам понятное им как прирожденным воинам уважение к исламу еще до того, как ислам пришел к ним в виде Знания – книг, товаров, ремесленных умений и навыков и других атрибутов более высокой цивилизации. Однако от страха Божьего до любви к Богу должна была свершиться целая революция в мировоззрении народов, населявших Седьмой Климат. Ибн Фадлан, воочию столкнувшийся с поверьями северных народов, был поражен тем, чему они способны поклоняться. Говоря о башкирах, которые между тем в начале X века имели еще настолько мало общего с современным башкирским народом, что арабские и иные современники часто путали их с мадьярскими племенами, ибн Фадлан пишет:
"Как-то один из них сказал, что у него двенадцать богов: бог зимы, бог лета, бог дождя, бог ветра, бог деревьев, бог людей, бог лошадей, бог воды, бог ночи, бог дня, бог смерти, бог земли, а самый большой бог находится на небе. Однако он со всеми остальными живет в согласии, и каждый из них одобряет то, что делает его собрат. От себя же могу добавить, что наш Аллах превыше всего, о чем говорят эти нечестивцы. Аллах велик возвышенным величием".