"Они не очищаются ни от кала, ни от урины и не омываются после половой нечистоты. И вообще они не моются водой, особенно в зимнее время. Женщины там не закрываются ни от мужчин, ни от посторонних, тело тоже не скрывают ни от кого из людей".
То же самое поразило его позднее и в обычаях русов, прибывших в Булгар с торговыми ладьями, скорее всего, из Старой Ладоги. Эти русы-варяги с их ритуальными татуировками еще были верны скандинавским обычаям викингов, и хотя ибн Фадлан говорит, что за все время своего путешествия "не видел людей с более совершенными телами", ибо эти русы были "подобны пальмам, белокуры, румяны лицом и белы телом", его впечатления от их бытовых привычек были еще более сильными, чем от привычек огузов:
"Русы – грязнейшие из творений Аллаха. Они не очищаются ни от кала, ни от урины, не омываются от половой нечистоты и не моют своих рук после еды. Они – как блуждающие ослы. Они приплывают из своей страны и причаливают свои корабли на реке Итиль. Итиль же большая река, и русы строят на ее берегу большие дома из дерева. И собирается их в одном таком доме десять или двадцать, когда больше, когда меньше. Там у каждого из них длинная скамья, на которой располагается он сам с девушками-красавицами для продажи. Бывает так, что кто-либо из русов пожелает сочетаться со своей девушкой, а товарищ его стоит и смотрит. А иногда это наблюдает целая группа зрителей".
В отношении волжских булгар ибн Фадлан проявляет несколько больше снисходительности, видимо, потому, что этот народ во главе со своим царем уже изъявил желание принять ислам. И все же языческая вольница в отношениях полов привела его в ужас, хотя наказание за половую распущенность в булгарских краях было поистине жестоким:
"Мужчины и женщины у них спускаются к реке и моются совершенно голые, при этом совершенно не закрываются друг от друга и не совершают никакого прелюбодеяния. А кто сделает это – понесет наказание, кем бы он ни был: для этого они заколотят в землю четыре сошника, привяжут к ним обе руки и обе ноги – потом рассекут его топором от затылка до бедер. Таким же образом они поступают и с женщиной, Потом каждый кусок мужчины и женщины вешают на дерево. Я все время призывал их закрываться друг от друга при купании, но ничего не добился. Воров они наказывают так же, как и прелюбодеев".
Эта казнь за прелюбодеяние была, по всей видимости, обычной для тюркских народов, отличаясь только в частностях. Во всяком случае, о подобной казни ибн Фадлан слышал и у огузов. Наличие такой страшной казни говорит, однако, о том, что случаи прелюбодеяний все же были редки. Здесь не место сколь-нибудь подробно изучать сакральность половых отношений в язычестве, однако ибн Фадлан сумел убедиться, что поклонение фаллосу, процветавшее, в частности, в древнем Риме и Карфагене, не обязательно символизирует утонченность и интеллектуальную рафинированность той или иной цивилизации:
"Каждый из них вырезает палочку величиной с фаллос и вешает на шею. Когда он отправляется в путешествие или встретит врага, то целует палочку, поклоняется ей и говорит: "О Господи, сделай мне то-то и то-то". Я сказал переводчику: "Спроси-ка кого-нибудь, почему они так делают и какой в это вкладывают смысл? И почему своим господом сделали фаллос?" Башкир нам ответил: "Потому я появился на свет благодаря этому и не знаю иного создателя, чем это".
Языческая невинность человека, если вообще можно говорить о таком понятии, была сродни невинности ребенка, который, по своему неведению, может совершать самые жестокие поступки. Что же касается предметов поклонения и причин их обожествления, то здесь человеческое воображение было, как и сейчас, поистине безгранично:
"Мы видели, что одна группа из них поклоняется змеям, другая – рыбам, еще одна – журавлям. Мне рассказали, что башкиры когда-то вели войну с какими-то врагами, притом эти враги нанесли им поражение и обратили их в бегство. Когда это произошло, журавли так сильно закричали позади их врагов, что те испугались и сами обратились в бегство. За помощь с тех самых пор эти башкиры стали поклоняться журавлям и говорить: "Журавль – наш бог, потому что он обратил в бегство наших врагов". За это они им и поклоняются".
В этом отрывке из путевых заметок ибн Фадлана содержится, помимо всего прочего, чрезвычайно важное и уже упоминавшееся нами вскользь наблюдение, которое помогает понять сам процесс массового принятия новой веры. Для языческих народов, постоянно находившихся в стычках друг с другом, идея помощи божества в трудную минуту была одной из основных в создании того или иного культа. Божества были неравны по своей силе и мощи, и очень часто побежденное племя принимало в покровителя божество племени-победителя. Тот же принцип поначалу действовал и при переходе из язычества в ислам, хотя сила традиций и вера в могущество собственного пантеона еще долго продолжали сдерживать массовый переход в ислам среди тюркских народов.
Весьма показательной в этом отношении являлась проистекавшая из веры в природные стихии вера в то, что тюркские "кудесники погоды", которые занимали в обществе особое место, отличаясь от черных и белых шаманов, могли с помощью специальных камней вызывать дождь, грозу, град, гром и молнию, направляя их по усмотрению командующего тюркскими войсками на силы неприятеля. Сам культ "погодных камней", известный среди тюркских и монгольских племен Сибири с незапамятных времен, происходил в разных вариантах из легенды о происхождении тюрков от сына библейского Ноя Яфета, которая излагается в анонимном арабском сочинении "Муджмал ал-таварих" в следующем виде:
"Я читал, что когда Ной, мир да пребывает с ним, разделил Землю между своими сыновьями после того, как сошли воды Потопа, он отдал все земли на другом берегу Джейхуна (Сыр-Дарьи) Яфету, тогда как земли арабов, обоих Ираков, Йемена и всех сопредельных областей отдал Симу, а Египет, Грецию, Страну Коптов, страны варваров, Индию и Занзибар отдал Хаму: народы всех этих земель являются их потомками. Мы поведаем предание о Яфете. Как рассказывают, Яфет удостоился лицезреть своего отца и сказал ему: "О, Пророк Божий, земля, которую ты пожаловал мне, страдает от недостатка воды и потому пустынна. Научи меня молитве, с помощью которой – когда нужен дождь – мы могли бы воззвать к Господу, да будет Он превыше всех, и Он бы услышал нас". Ной, мир да пребывает с ним, совершил молитву, и Господь, да будет Он прославляем и почитаем, открыл Ною Свое Имя, которому Ной научил своего сына. Яфет вырезал это Имя на камне, повесил камень себе на шею как амулет, и ушел. С тех пор, стоило ему воззвать к Богу явленным ему Именем, как проливался дождь".
Магия вызывания дождя была известна всем народам Седьмого Климата, в том числе славянам, финно-уграм, тюркам и другим народам Сибири и Урала. Помимо вызывания ливней с помощью особых "погодных камней", обряды в зависимости от местности и народа могли заключаться в простом обливании или приготовлении пищи, которая совместно поедалась на берегу реки, посвящаемая божеству водных стихий. Однако культ "погодных камней" занимает особое место в поверьях тюркских народов, поскольку раскрывает не только удивительные религиозные верования, но и саму иерархию взаимоотношений между различными тюркскими племенами.
Владение "погодными камнями" означало верховенство над другими племенами, и мусульманский путешественник Тамим ибн Бахр Матувви, который в 821 году посетил уйгурскую столицу Карабальгасун на реке Орхон, рассказывает о "погодных камнях" так:
"Одним из чудес Страны тюрков являются находящиеся в их распоряжении камешки, посредством которых они вызывают дождь, снег, мороз и тому подобное по собственному желанию. История этих камешков хорошо известна, широко распространена, и ни один тюрк не опровергает ее. Эти камешки пребывают в исключительном распоряжении царя токуз-огузов (уйгуров) и ни один из других тюркских царей не имеет их".