Нужные ал-Мас’уди рукописи и книги он, как и все другие пытливые ученые его времени, искал и находил не только в Фустате, но и в Александрии. Да, в той самой Александрии, завоевание которой в 642 году породило проникший даже в российские исторические учебники слух о сожжении арабами по повелению халифа Омара знаменитой Александрийской библиотеки. Слух этот, между тем, совершенно неверен.
Классик ориентализма Г. Э. Фон Грюнебаум говорит, что "легенда, согласно которой александрийская библиотека была сожжена по приказу халифа, впервые появляется в XIII веке", между тем как российский ученый О. А. Большаков в своем трехтомном труде "История Халифата" утверждает:
"Специалисты хорошо знают, что это всего лишь благочестивая легенда, приписывающая Омару добродетельный поступок – уничтожение книг, противоречащих Корану, но в популярной литературе эта легенда иногда преподносится как исторический факт. Однако, ни Иоанн Никиуский, немало сообщающий о грабежах и погромах во время арабского завоевания, ни какой-либо другой христианский историк, враждебно относящийся к исламу, не упоминает пожара библиотеки. Скорее всего, самой великой библиотеки в это время уже не существовало – она тихо угасла под напором борьбы христианства с языческой культурой в течение предшествующих трех веков".
И вправду, как это ни печально, но Александрийская библиотека не дожила до мусульманского завоевания Египта. Эта библиотека была частью знаменитого храма Муз, Музейона, основанного в III веке до нашей эры царем Птолемеем Первым. В течение пятисот лет в этой библиотеки работали античные ученые, среди которых были и Эвклид, и Архимед; заведовал ею уже в 127–151 годах нашей эры отец картографии Птолемей, однофамилец правящей династии, на картах которого впервые упомянуты Волга и Каспийское море. Библиотека, в которой насчитывалось до 100000 папирусных свитков, пережила пожар в Александрии в эпоху Гая Юлия Цезаря и Клеопатры, однако была уничтожена в 272 году нашей эры в ходе другой гражданской войны, уже при римском императоре Аурелиане. Оставалась еще "дочерняя" библиотека, но и она не дожила до исламского завоевания, пав жертвой борьбы христианства с язычеством. Как пишет об этом британский ученый Джон Уилфорд:
"Храм, где располагалась библиотека, устоял, и какое-то число ученых старалось продолжать великую исследовательскую традицию Музейона. В конце концов, в 391 году толпа христианских фанатиков ворвалась в библиотеку, предала огню ее бесценное содержимое и превратила пустое здание в церковь, что ознаменовало собой символическую победу веры над разумом".
К счастью, какого бы вреда ни натворил в истории слепой фанатизм, всегда проистекающий из невежества толпы и неверно истолкованных верований, истинное знание, как выясняется, непобедимо. Александрия во времена ал-Мас’уди и без знаменитой античной библиотеки продолжала оставаться не только городом купцов, но и городом науки, в котором вместе с мусульманскими учеными работали христианские и иудейские ученые, опиравшиеся, как и ал-Мас’уди, на труды своих предшественников.
Круг ученых интересов ал-Мас’уди впечатляет, и неспроста. Для одной лишь упомянутой нами книги "Золотые луга" он черпал свои познания из ста шестьдесяти пяти письменных источников, в том числе, наряду с арабскими текстами, из переводных текстов Платона, Аристотеля, Птолемея, а также из древнеперсидской литературы. В другом своем труде, "Книге предупреждения и пересмотра", он упоминает христианских авторов, с которыми был лично знаком, и высказывает суждения об их трудах: складывается впечатление, что они делали по его просьбе переводы на арабский язык нужных ему иноязычных цитат или объясняли их содержание.
"Греческая транскрипция имени Елена в "Золотых лугах" является доводом в пользу широты его интересов и любознательности", пишет о нем лейденская "Энциклопедия ислама". Тот же источник, между тем, предполагает, что ал-Мас’уди был профессиональным географом и путешественником, то есть проводил исследования и предпринимал далекие путешествия на свои собственные средства, лишь иногда попутно занимаясь и торгово-коммерческой деятельностью.
Не поэтому ли самого ал-Мас’уди, которого позднее называли "Геродотом и Плинием" арабского мира, несмотря на всю его любознательную пытливость и огромную работоспособность, современники не считали в полном смысле ученым, а считали скорее собирателем "курьезов, басен и небылиц"", и только великий Ибн Хальдун в XIV веке, хотя и без критики, отдал ему должное, в полной мере оценив исторический метод ал-Мас’уди, его интерес к не-исламским народам, его широкий кругозор и универсальное видение человеческой истории.
Мы еще не раз вернемся на страницах нашей книги к свидетельствам средневековых мусульманских и христианских ученых, но одно дело – подлинные описания времени, и совсем другое – ощущение нашего собственного присутствия в том далеком прошлом. Нам, вчитывающимся в чужие свидетельства и цитаты, мнится быть не только читателями, но и свидетелями, а то и очевидцами истории.
Да и правда – ведь только вдумчивый очевидец может надеяться по-настоящему понять происходящее, которое так быстро перетекает в будущее, что не успеваешь и заметить, да когда же, когда это настоящее вдруг успело стать минувшим?
Не потому ли, когда мы читаем записи ал-Мас’уди, ибн Русты, ибн Хордадбеха и других мусульманских историков и географов, мы всякий раз пытаемся разглядеть не только еще не вполне просохшие строчки на бумаге, но и окружение, и эпоху, и сам мир той эпохи. Ведь нас интересует сейчас не только и не столько география древности, к которой мы еще вернемся, сколько самые начала той удивительной цивилизации, которая через многие века назовется российским мусульманством.
И вот – сидя за своей книгой в Фустате, ал-Мас’уди в тот день, с которого мы начали наше повествование, записал:
"Теперешний (в 332 г. – 943–944 г.) царь таргизов (булгар) – мусульманин. Он принял эту религию во время (халифа) Муктадирбилляха в 310 г. вследствие бывшего ему видения. Его сын сделал путешествие (в Мекку) и был в Багдаде. Муктадир послал ему одно большое и несколько малых знамен и денежный подарок. Они имеют большую соборную мечеть…"
Это и было одно из первых известий, оповещающих весь мусульманский мир о том, что один из народов Седьмого Климата во главе со своим царем принял ислам, и время официального пришествия ислама в Поволжье – 922 год – указано ал-Мас’уди совершенно правильно, что вызывает доверие и к его сообщению о приезде сына булгарского царя в Багдад. Нам еще предстоит говорить об этом паломничестве булгарского царевича и его пребывании в Багдаде, чему, по всей видимости, ал-Мас’уди был прямым очевидцем: едва основанное государство волжских булгар еще не было так всемирно известно, как несколько десятилетий спустя, и прибытие сына далекого северного царя в Город Мира не было, надо думать, очень уж громким дипломатическим событием. Да и то, о булгарах, как и о других племенах Седьмого Климата, недоставало правдивых сведений, и ал-Мас’уди далее в своих записях путает волжских булгар с родственными им придунайскими Болгарами и очевидно гордясь могуществом северного царя-мусульманина, рассказывает: