Вне всяких сомнений, лицо Лоренса красиво, даже более того, оно привлекательно. Оно притягивает, вызывая желание нырнуть в темные воды и утонуть. Ей было предоставлено право любоваться им, следить за внезапно омрачившей его тенью, развеявшейся с быстротой облачности на острове. Удивительно, но чем дольше вы знаете человека, тем больше поражаетесь тому, как плохо вы его знаете и знали всегда, - словно сближение способствует не лучшему познанию личности, а упрочению вашей невежественности. Насколько бы детальным она ни считала составленный портрет Лоренса Трейнера, это все больше напоминало деконструкцию. Она скорее не рисовала его, добавляя новые и новые черты, а стирала то неточное и карикатурное, преувеличенное, что искажало реальность. Он был добрым; нет, простите, жестким. Он был беззаветно предан ей; напротив, в нем было нечто в высшей степени эгоистичное. Он был уверен в себе; ох, как она могла принять то, что лежало на поверхности, тогда как в глубине души он был полон сомнений. В самом начале Лоренс был добр, внимателен, что и привело к заблуждениям. Мысленно составленный портрет Лоренса похож на карандашный набросок в ее студии, на котором за последние девять лет появилось много темных размытых пятен после постоянных подчисток. Вероятно, к восьмидесяти пяти годам она придет к выводу, что совершенно не знает, каков Лоренс на самом деле, поскольку вычеркнет все "черты характера", формирующие человека. Возможно, в определенном смысле быть загнанной в тупик есть достижение. Возможно, самый ценный итог - понять не то, как человек, проживший рядом всю жизнь, похож на тебя, а, напротив, как он не похож, и признать - мы, кстати, делаем это крайне редко, - что лежащий на диване человек на самом деле существует.
- Куда ты смотришь?
- На тебя.
- Ты и раньше меня видела.
- Иногда мне кажется, что я не помню, как ты выглядишь.
- Меня не было десять дней, а не десять лет. - Лоренс взглянул на часы. Одиннадцати еще не было.
- Ты не поинтересовался, как прошел ужин с Рэмси.
- Ах да. Забыл. - Она чувствовала, что Лоренс не забыл.
- Мы провели время лучше, чем я ожидала.
- Говорили о снукере? Думаю, я достаточно подтянул тебя в этом вопросе, чтобы ты могла поддержать разговор.
- Нет, о снукере мы вообще не вспоминали.
- Как жаль! Разве ты знакома с другими профи? Могла бы разузнать что-нибудь интересное - хоть чуточку - о Ронни О’Салливане.
- Рэмси не только игрок в снукер. Он человек. - Она намеренно выбрала слово "человек", а не "мужчина". - Ему проще общаться один на один.
Лоренс пожал плечом:
- Всем так проще.
- Нет, не всем. - Ирина видела, что Лоренс ревнует, и это вызывало смех. Лоренс ревновал к Рэмси. Лоренс относился к нему как к своей собственности, поэтому их ужин вдвоем казался нелепицей. На Ирину была возложена миссия поддерживать дружбу Лоренса и Рэмси по доверенности, но попутно она должна была получить урок: у них с Рэмси столько же общего, сколько у гвоздя и панихиды, только истинный знаток снукера, мистер Заумный фанат, способен участвовать в разговоре на равных. В свою очередь и Рэмси предстояло кое-что усвоить: Ирина мила и привлекательна, у нее красивые ноги, но она не имеет ни малейшего представления о том, как мастерски Стивен Хендри бьет в среднюю лузу. Увы, запланированное изощренным стратегом не осуществилось.
Разумеется, вечер был полон неловкостей, заставлявших Ирину нервничать, иногда она была даже шокирована, но вместе с тем заинтригована. Что же это было? Что произошло? Откуда это опрометчивое желание прижаться к губам чужого, по сути, человека? После того как Рэмси отвез ее домой - поездка прошла в полнейшем молчании, - она доплелась до квартиры, закрыла дверь на цепочку и прислонилась к ней спиной и прижала ладонями, словно кто-то пытался ворваться следом. Тяжело дыша, она убеждала себя, что напряжение, наэлектризовавшее ее до предела, постепенно спадает.
Потом Ирина чистила зубы и радовалась предстоящему облегчению, которое дарит возможность проснуться в собственной постели с осознанием того, что она не сделала ничего такого, что придется скрывать от Лоренса, не сказала того, что он сможет громогласно объявить коллегам, ничего, что давало бы повод не доверять ей в дальнейшем. Определенно, когда она протрезвеет и отдохнет, позорные фантазии о происходившем у бильярдного стола развеются и забудутся, как кошмарный сон, или покажутся глупым озорством, постыдным желанием, которое - ведь есть Бог на свете - она сможет с легкостью в себе подавить. При ясном свете дня, анализируя тот странный вечер, она придет к выводу, что должна держаться подальше от наркотиков, пить алкоголь в умеренных дозах и желать близости только с Лоренсом. За кофе она покачает головой и скупо усмехнется своим прошлым мыслям.
Однако, потягивая капучино, она вспоминала о своем поступке с восторгом и благоговейным страхом. Мыслей не стало меньше, напротив, то, к чему она раньше относилась как к легкомысленному флирту со стороны Рэмси, способному доставить ей неудобства, при детальном рассмотрении виделось более значимым и масштабным. Прошлой ночью она словно брела в тумане и, наткнувшись на каменную стену, не сразу поняла, что это не простой забор, а египетская пирамида. На что бы она ни натолкнулась вчера на Виктория-парк-Роуд по рассеянности или наивности и как бы умно и проворно ни вышла из положения, уверенно шагнув в противоположную сторону, это было нечто мощное и значимое.
Внезапно перед глазами пронеслась вся прошедшая жизнь. Тот факт, что предложение было ею отклонено, не меняет картины в целом.
Весь день ее преследовало и еще одно воспоминание. Остановившись у ее дома, Рэмси не должен был выключать двигатель, тем самым давая понять, что в три часа ночи надеется на приглашение "на кофе" (рискованное приглашение для любой женщины в Великобритании, подразумевающее, что сахар и сливки не понадобятся). Однако он заглушил мотор и сидел, кажется, очень долго - впрочем, вовсе нет, - ожидая чего-то, сложив руки на коленях. У него были изящные руки с чуть кривоватыми тонкими пальцами, подходящие более музыканту, нежели спортсмену. Они безжизненно покоились на коленях, и голубоватый налет мела вокруг ногтей предавал им трупный оттенок. Он смотрел прямо в лобовое стекло, и лицо было таким же мертвенным; возможно, он мысленно составлял список продуктов, за которыми надо заехать по дороге домой в круглосуточный "Теско". Ирина сидела рядом, не в состоянии сделать попытку выйти из машины. Нет, его задержали не те мысли. После долгой паузы оба обрели способность двигаться. Рэмси вышел из машины, а Ирина осталась ждать, когда он обойдет вокруг и откроет дверцу. Рэмси был джентльменом. Он распахнул перед ней дверцу с похоронным лицом водителя катафалка.
Рука по привычке зависла на высоте талии, хотя Ирина шла немного впереди. Доставая из сумочки ключи, она обернулась и увидела, что Рэмси стоит на мостовой, словно ступить на тротуар было для него равносильно пересечению Рубикона. Поскольку он находился в десяти футах и не делал никакой попытки приблизиться, проблема прощального поцелуя решилась сама собой. Каждый дом на обеих Джорджиан-сквер, где жили Ирина и Лоренс, был историческим памятником, и даже смену оконных рам с темных на светлые необходимо было согласовывать с Национальным трестом. (Разумеется, там отвечали отказом.) Сохраненных практически в первозданном виде улиц осталось в городе не так много, поэтому их часто использовали для декораций исторических фильмов. Рэмси стоял в свете старого уличного фонаря XIX века. Внутри горела электрическая лампочка в форме пламени свечи, чтобы не нарушать исторической достоверности. Лицо, озарявшееся с одной стороны золотистым светом и затемненное тенью - с другой, придавало ему схожесть с героем драматического спектакля; решительность и непреклонность в облике делала моложе. Высокий, худой, в темном костюме, с выражением торжественной задумчивости, он был похож не на звезду снукера, а на Томаса Харди.
- Спокойной ночи. Спасибо за ужин, - произнесла Ирина. - И за приятную компанию.
- Да, - кивнул Рэмси. Из-за большого количества выкуренных сигарет голос его стал хриплым. - Мне тоже было приятно. - Он не сдвинулся с места. - Я бы пожелал тебе без приключений добраться до дома, но, похоже, так и случилось. - Он слегка улыбнулся.
Ирина должна была вернуть ему улыбку и скрыться в подъезде, но она так не сделала. Она не могла оторвать взгляд от Рэмси. Не сдвинувшись с места, он оглянулся. В отличие от немой сцены в машине, длившейся несколько мгновений, эта задержала ее секунд на пятнадцать. Она ощущала недосказанность, но решила оставить все как есть. Навсегда.
Она повернулась к двери с решимостью человека, бросившегося к буфету за чем-то вкусным, но не вполне полезным, например лимонным кремом. Проглотив половину ложки, вы решительно закрываете крышку, ставите банку на место и запираете дверцу.
- Я хочу кое в чем признаться, - выпалила Ирина в лицо Лоренсу.
Появившаяся в нем настороженность напоминала о том, что он любит, когда все хорошо, спасибо, никакие "признания" ему не нужны, по необходимости он готов даже принять ложь за правду. Трудолюбивый человек, он во многом проявлял невероятную лень.
- После ужина… - продолжала она робко, - ох, тебе не понравится то, что я скажу…
- У нас есть что-то общее?
Ирина рассмеялась:
- Я люблю "Мемуары гейши" и суши. А ты нет. Так вот, ужин закончился довольно рано. - Он закончился совсем не рано. Ирина терпеть не могла привычку Лоренса вдаваться в незначительные детали, когда речь идет о важных вещах. - Рэмси предложил покурить травку. Я не знала, что ответить, и согласилась.
- Но тебе же это не нравится!
- Я, как всегда, растерялась. Потом, я не так часто это делаю. Иногда можно себе позволить.