У этой женщины есть все: любящий муж, успешный бизнес, жилье в престижном районе. Ева очень счастлива и благополучна; она не привыкла себе в чем-либо отказывать... да и зачем? Райская жизнь, и казалось, так будет всегда. Но Ева решает родить ребенка: для идеальной картинки добропорядочной американской семьи не хватает последнего штриха.
Какую цену заплатит эта женщина за любовь к сыну, не мог предположить никто.
Содержание:
8 ноября 2000 г. 1
15 ноября 2000 г. 3
28 ноября 2000 г. 7
2 декабря 2000 г. 8
8 декабря 2000 г. 12
9 декабря 2000 г. 14
12 декабря 2000 г. 16
13 декабря 2000 г. 19
18 декабря 2000 г. 21
21 декабря 2000 г. 23
25 декабря 2000 г. 26
17 декабря 2000 г. 29
1 января 2001 г. 31
6 января 2001 г. 34
13 января 2001 г. 38
17 января 2001 г. 42
19 января 2001 г. 47
1 февраля 2001 г. 50
18 февраля 2001 г. 53
24 февраля 2001 г. 57
2 марта 2001 г. 61
3 марта 2001 г. 64
8 марта 2001 г. 68
11 марта 2001 г. 73
16 марта 2001 г. 78
25 марта 2001 г. 83
5 апреля 2001 г. 85
8 апреля 2001 г. 92
Посвящается Терри
Наихудший сценарий, коего мы избежали.
Ребенок больше всего нуждается в любви тогда, когда он менее всего это заслуживает.
Эрма Бомбек
8 ноября 2000 г.
Дорогой Франклин,
Я не совсем понимаю, почему незначительное сегодняшнее событие побудило меня написать тебе. Однако с тех пор, как мы расстались, мне, пожалуй, больше всего недостает возвращений домой, когда я делилась с тобой впечатлениями обо всем смешном, что произошло за день, как кошка - если бы она у нас была - приносила бы мышь к твоим ногам. Так любовные кошачьи парочки, рыская весь день в одиночку по задним дворам, обмениваются вечером своими скромными находками. Если бы ты сейчас сидел в моей кухне, размазывая хрустящее арахисовое масло по ломтю "Бранолы", я бросила бы пакеты - из одного обязательно сочилось бы что-то вязкое - и начала взахлеб рассказывать эту пустячную историю. Я даже не стала бы делать замечание, что пора ужинать, а на ужин у нас спагетти, и не стоит перебивать аппетит таким сытным сандвичем.
В первое время мои истории были экзотическими; я привозила их из Лиссабона или Катманду. Однако на самом деле никому не интересны заграничные истории, и ты слушал меня с такой преувеличенной вежливостью, что я всегда могла определить - ты предпочел бы анекдотичный пустячок, случившийся поближе к дому, скажем, забавную стычку со сборщиком платы за проезд на мосту Джорджа Вашингтона. Мои сувениры - вроде пакетика слегка зачерствевших бельгийских вафель, "ерунды", как сказали бы британцы, - были искусственно пропитаны легким магическим ароматом дальних стран. Как и у безделушек, которыми любят меняться японцы, ценность привозимых мной подарков заключалась лишь в яркой иностранной упаковке. Насколько более интересным был бы артефакт, найденный в нетронутых залежах старого штата Нью-Йорк, или пикантный момент поездки за продуктами в "Гранд юнион" в Найаке.
Именно там и разворачиваются события моей нынешней истории. Кажется, я наконец начинаю понимать то, чему ты всегда пытался научить меня: моя собственная страна так же экзотична и даже так же опасна, как Алжир. Я стояла в молочном отделе супермаркета. Мне, собственно, немного было нужно. Я теперь никогда не ем спагетти, ведь некому с таким смаком съесть большую часть того, что я приготовила. Я так скучаю по удовольствию, которое ты получал от еды.
Мне до сих пор очень трудно появляться на людях. Ты подумал бы, что в стране, страдающей, как утверждают европейцы, "отсутствием чувства истории", я могла бы воспользоваться знаменитой американской амнезией, но мне не повезло. Никто в моем окружении не проявляет признаков забывчивости, а ведь прошел ровно год и восемь месяцев. Так что, когда заканчивается провизия, мне приходится собирать в кулак всю свою силу воли. Конечно, для продавцов в "Севен-илевен" на Хоупвелл-стрит моя известность померкла, и я могу купить бутылку молока, не ощущая бесцеремонных взглядов, однако поход в "Гранд юнион" остается для меня тяжелейшим испытанием.
Там я всегда чувствую себя воровкой и для компенсации распрямляю спину и расправляю плечи. Теперь я понимаю смысл выражения "высоко держать голову" и временами удивляюсь, как круто прямая спина меняет внутреннее состояние. С гордой осанкой я чувствую себя не такой униженной.
Размышляя, какие купить яйца - средние или большие, - я взглянула на полки с йогуртами и увидела рядом другую покупательницу: взлохмаченные черные волосы с отросшей на добрый дюйм сединой у корней и остатками старого перманента на концах; сиреневую блузку и лиловую юбку. Может, когда-то костюм и был модным, но теперь блузка чуть не лопалась под мышками, а длинная баска подчеркивала рыхлые бедра. Костюм нуждался в глажке: на подбитых плечах остались легкие складки от вешалки. Наряд из самых глубин шкафа, решила я, то, что вытаскиваешь, когда все остальное заносилось или валяется на полу. Когда женщина склонила голову к плавленому сыру, я заметила двойной подбородок.
Не пытайся угадать; ты ни за что не узнал бы ее по этому описанию. Когда-то она была стройна и привлекательна, как профессионально упакованный подарок. Хотя романтичнее представлять скорбящих исхудалыми, я легко могу вообразить, как горе заедают шоколадом, и вовсе не обязательно жить на одной воде. Кроме того, есть женщины, наводящие лоск не столько на радость супругу, сколько чтобы не отстать от дочери, а благодаря нам она теперь лишена стимула.
Мэри Вулфорд. Я не горжусь тем, что не смогла посмотреть ей в глаза. Я дрогнула. Я проверяла, целы ли все яйца в коробке, и почувствовала, как вспотели мои ладони. Я сделала вид, будто только что вспомнила о чем-то в соседнем проходе, и умудрилась поставить коробку с яйцами, не перевернув ее. Я бросилась прочь, оставив тележку со скрипящими колесами, и перевела дух только в отделе супов.
Я оказалась не готова к подобной встрече, хотя обычно вполне собрана и настороже... и часто это не пригождается. Но ведь я не могу за каждой мелочью выходить в полной боевой готовности, да и потом, какой вред Мэри Вулфорд может причинить мне теперь? Она уже сделала самое страшное, что было в ее силах: привлекла меня к суду. И все же я не смогла ни умерить бешеное сердцебиение, ни вернуться в молочный отдел, даже когда обнаружила, что оставила в тележке вышитую египетскую сумочку вместе с бумажником.
Только по этой причине я не выбежала из "Гранд юнион". Рано или поздно мне все равно придется прокрасться к своей сумке, а пока я стояла над супом "Кэмпбелл" из спаржи с сыром, бесцельно размышляя, как возмутил бы Уорхола дизайн новой упаковки.
К тому времени, как я добралась до своей сумки, путь был свободен. Я покатила тележку с видом деловой женщины, у которой очень мало времени на рутинные домашние дела. Но я так давно перестала чувствовать себя такой, что не сомневалась: люди, стоявшие передо мной в очереди в кассу, наверняка восприняли мое нетерпение не как спешку деловой женщины, для которой время - деньги, а как дикую панику беглянки.
Когда я выгрузила свои разномастные покупки, картонка с яйцами оказалась липкой, и кассирша ее открыла. Ах, Мэри Вулфорд меня все-таки заметила.
- Вся дюжина разбита! - воскликнула девушка. - Я скажу, чтобы принесли другую коробку.
Я остановила ее:
- Нет, нет. Я спешу. Я возьму эту.
- Но они совершенно...
- Я возьму эту коробку!
В этой стране нет лучше способа заставить людей сотрудничать, чем притвориться чокнутой. Демонстративно отчистив прайс-код бумажной салфеткой, кассирша просканировала яйца, вытерла руки, театрально закатила глаза.
- Качадурян, - произнесла девица, когда я вручила ей свою дебетовую карточку. Произнесла громко, словно обращаясь к очереди. Был ранний вечер, смена, в которую удобно подрабатывать школьникам. На вид кассирше было лет семнадцать, она вполне могла учиться с Кевином в одном классе. Конечно, в этом районе полдюжины средних школ, а ее семья, возможно, только- только переехала из Калифорнии, однако, глядя в ее глаза, словно сверлящие меня, я так не думала. - Необычное имя.
Не знаю, какой бес в меня вселился, но я так устала от всего этого. Нет, я, конечно, стыжусь, вернее, стыд измотал меня, запятнал своей скользкой и липкой белковиной, а это чувство ведет в никуда.
- Я единственная Качадурян в штате Нью-Йорк, - с сарказмом пояснила я, выдергивая из ее руки свою карточку.
Кассирша бросила коробку с яйцами в пакет, где они потекли чуть сильнее.
И вот я дома... в том, что я считаю своим домом. Конечно, ты никогда здесь не бывал, так что позволь описать его.