Глава двадцатая
Злодеям - по злодействам их. Брат Змея - предатель. А он вовсе и не предатель. Сглаз, порча и депрессия. Расписка. Черт-баба.
В машине друзей разморило после коньяка.
- Еду, еду, еду к ней, еду к милушке своей! - тихо спел Змей. Он радовался не обретению денег, а тому, что его вина пред друзьями наконец снята. Песню же эту, а не другую, он спел, привыкнув в компании своих простых ежедневных друзей быть таким же простым (каким, впрочем, и был на самом деле большее время своей жизни), говорить простые слова и петь простые песни, хоть ему более по душе современные романсы с мыслью и тонким чувством, как то: "Мне нравится, что вы больны не мной". Или: "Мне снился странный сон, что люди делятся на женщин и мужчин". И т. п.
Всем хотелось необыкновенного.
Но и чувство долга витало над ними.
И - ответственность Большой Идеи, без которой им казалось немыслимым и недостойным провести сегодняшний день.
- Итак, - сказал Писатель. - У нас теперь свободных семь тысяч.
Змей и Парфен склонили головы, соглашаясь.
- Мы пошли по неверному пути, пытаясь облагодетельствовать этим дьявольским подареньем хороших и впавших в беду людей. Надо поступить иначе. Мы дадим эти деньги - злодею. Подлецу. На которого нет ни людского суда, ни юридического. И пусть они погубят его. Желательно при этом, чтобы злодей был еще каждому из нас и личным врагом: таким образом мы удовлетворим чувство мести, присущее каждому человеку, - сказал Писатель, который, будучи серьезным мыслителем, не боялся низких истин о человеке, а даже гордился знанием этих истин.
И в душе Писателя, а затем и Парфена шевельнулось нечто мефистофельское, в душе же Змея ничего не было, кроме удовольствия, но уж кто был похож на Мефистофеля, так именно он со своим довольно зловещим, если приглядеться, профилем.
- Вы чего? - спросил Змей, видя, что на него смотрят.
- Злодей есть у тебя на примете? Враг?
- Врагов нет.
- Ну, не тебе враг, а близкому твоему.
- Тоже нет.
- Так не бывает.
- Бывает. Ну, кто-то должен мне сколько-то. Так и я должен. По сусалу били. Так и я бил. Менты обижали. Но у них служба такая.
- Где обижали? - оживился Писатель. Ему, увы, тоже приходилось претерпевать в пьяном виде, он даже в вытрезвитель несколько раз попадал.
- Ну и что? - сказал Парфен. - Ты предложишь им деньги? А они нас засадят и не выпустят до тех пор, пока все остальные деньги не вытрясут.
Змей подумал и сказал вдруг с удивлением:
- А ведь враг-то у меня есть.
- Кто? - обрадовались Писатель и Парфен.
- Брат, - вздохнул Змей. - Родной брат мой.
- Это старший? - спросил Писатель. - Я его плохо помню. Как его зовут?
- Глеб.
- Ты же говорил, что он военным летчиком стал и погиб!
- Живой он. Скучная история. Ты думаешь, почему я с матерью в двух комнатках оказался?
- А сколько было? Я, вроде, в школе когда учились, домой к тебе почему-то не заходил. Или не помню. Сколько времени прошло!
Было, рассказал Змей, аж пять комнат: удивительная квартира по тем временам. Но и отец был человек удивительный: мастер-изобретатель, которого так ценили на его заводе, что и целый дом ему отстроить могли, но он предпочитал родовое гнездо, где жили еще его родители, квартира, странным образом не превратившаяся в коммуналку.
Но вот отец умер, Глеб женился, жена его оказалась сквалыжница, потребовала размена квартиры, ссылаясь на будущих детей (справку о беременности предоставила), и в считанные недели обтяпала дельце, и глядь: за стенами вокруг новые люди живут, а у Глеба с женой благоустроенная двухкомнатная квартира в благоустроенном доме.
Мать обиделась глубоко и серьезно. Змей было поскандалил на первых порах, а потом забыл о брате - намертво. Они с матерью даже не упоминают о нем. Слава богу, хоть соседи приличные люди оказались, Лидия Ивановна с сыном за двадцать лет, прошедших с тех пор, вполне сжились, сроднились с ними…
- И он за все эти годы ничем матери не помог? - возмутился Парфен.
- Он даже не появлялся. Ни разу.
- Подлец! Едем к нему!
- Он, может, и не там живет…
- А может - там!
Они поехали, по пути говоря (Парфен с Писателем) о том, что одна из главных национальных проблем современности - истончение, искривление, извращение, прерывание и омертвение родственных связей.
Дать денег в наказание брату-предателю решили две тысячи (оставив по две врагам Парфена и Писателя), а тысячу пока оставить про запас.
По пути они купили портфель-дипломат в магазине "Военные аксессуары": специальный, металлический, с кодовыми замками и ключами. Подумав, приобрели здесь же наручники. Уложили туда несгораемый сверток, примкнули портфель к руке Змея (так как-то само решилось), ключи от портфеля взял Писатель, а от наручников - Парфен.
- Теперь только вместе с рукой отымут! - похвастался Змей, любуясь блеском наручников и матовостью кейса, выкрашенного в тайный приключенческий темно-серый цвет.
- Ох, не говори ты так! - воскликнул мнительный Писатель.
Змей ухмыльнулся.
Завезло их довольно далеко: в район новостроек по имени Молодежный. Впрочем, давно они стали уже старостройками. Впрочем, они и когда новостройками были, выглядели старообразно, словно облупленные при самом возведении фасады и корявые балконы входили в замысел архитектора.
Дверь долго не открывали.
- Может, он на работе? - с надеждой спросил Змей.
Но нет, вот послышались шаркающие шаги.
Дверь открыл старик с всклокоченными волосами, с седой щетиной на щеках, в стариковских пижамных штанах.
- Скажите, а Глеб… - начал Змей и осекся. - Глеб, ты?
- Я, - ответил старик, и тут друзья увидели, что он совсем не старик, а напротив, совсем молодой… Ну, то есть не совсем, но не более пятидесяти, это было видно по его спине, которой он повернулся, шаркая от них в квартиру, и по другим приметам.
Может, просто болеет человек?
- Обувь сымите! - сказал из комнаты брат Глеб.
- Слушайте, не надо! - прошептал Змей. - Давайте не будем! Он, похоже, и так Богом наказан!
- У Бога свое наказание, у нас свое! - горделиво сказал Писатель, чувствуя (по необходимости профессии) ледяной холод справедливой жестокости.
- Суть не в том, - возразил Парфен. - Мы теперь не накажем, а поможем ему. Деньги те же, а смысл иной.
Они вошли.
В квартирке, надо заметить, было чистенько, уютненько, мебелишка полированная, то, се… Телевизор в углу большой. Чувствовался скромный достаток.
- Давненько не виделись, - вяло сказал брат Глеб.
- Да, - сказал Змей.
- Нинка скоро придет. Жена.
- Намек поняли, - среагировал Парфен.
- Да нет, сидите. Только выпивать нельзя. Она зверь в этом смысле.
- А ты вроде выпиваешь? - по-братски откровенно спросил Змей.
- Мне одному можно. Мелкими порциями. А сейчас еще и бронхит, лечусь. На больничном я.
- Работаешь, значит? Где?
- На работе, - сказал брат Глеб.
- Выглядишь ты не очень, - сказал Змей тихо.
- А с чего мне выглядеть? Нинка соки сосет. Она вампир.
- Это в каком смысле?! - осведомился Парфен. - Как в фильме ужасов?
- В фильмах таких ужасов нет. Просто чувствую: сосет. Сглазила меня. Порчу навела. Зелья приворотного дала, чтобы я от нее не сбежал. Наколдовала через бабку, чтоб я к маме не хотел идти, я и не хочу. А так бы я давно, - объяснил он брату.
- Да ты что! - воскликнул Змей. - Это мы все выдумываем себе! У нас элементарная депрессия, - блеснул он эрудицией, - а мы - сглаз, порча!
Брат только махнул рукой.
- Щас прям! Я эту бабку как живую вижу. Иду на работу, работаю, хочу пивка потом выпить, она, бабка: "Ладно". Ну, выпью кружечку. Хочу вторую - не лезет! Прямо мутит, и все тут. И бабка эта перед глазами: "Иди домой! Иди домой!" Так вот и… На работу и домой, вся жизнь. Нет, иногда будто отпускает. Назло этой бабке, когда Нинки нет, беру бутылку водки, выпиваю - и ничего, нормально. Но Нинка потом меня привязывает.
- Это как?
- Ну, веревкой к столу привязывает на выходные дни. В наказание. А сама уходит.
- Веревку же перерезать можно! Или отвязать!
- Перережешь - увидит. А отвязать пробовал. Ходил, по квартире гулял, потом обратно привязался, а Нинка пришла и даже не посмотрела на узел, а сразу по морде мне. Это не колдовство? Насквозь меня видит через бабку свою, ведьма!
Помолчав, он сказал:
- Извините, что не угощаю. Насчет угощенья у нас Нинка распоряжается. Если захочет.
- Мы сами угощаем! - заторопился Змей, доставая припасенные две тысячи долларов и кладя их на стол перед братом Глебом.
- Это что?
- Деньги.
- Откуда?
- Заработал.
Брат посчитал.
- Две тысячи ихних? Воруешь, что ли? - спросил он равнодушно.
- Зачем! Хочешь верь, хочешь нет, - нашли! Целую кучу. Решил вот тебе помочь.
Брат потрогал деньги, даже понюхал, о чем-то коротко помечтал - и заплакал.
- Ты что? Ты что, брат?
- На что они мне? - утирал слезы Глеб. - Нинка отнимет. Были б дети, дал бы им и сказал бы: бегите куда глаза глядят отсюда.
- А разве нет детей? - спросил Змей. - У нее ж беременность была.
- Ложная оказалась. Так что…
- Постой, постой! Ты спрятать можешь!
- Найдет. У нее бабка все насквозь, я ж говорю… Там такая бабка!
- Иди ты, извини, со своей бабкой!.. Положи в банк на свое имя!
- Снять заставит. Наколдует, своими ногами пойду, своими руками возьму - и ей дам.