Старик так и не сказал об этом никому. В крайнем случае, не помнит; А если сказал, то, возможно, только жене. Но вот прошло несколько лет, и все это все же дошло до Йугуша. Выходит - сказал кому-то.
А дело, оказывается, было так. В ложбине Эрлу жил середняк по имени Мыйыксу. Он, чтобы уплатить налог сельсовету, продал своего соловка-скакуна кержакам, что жили за перевалом, выручил сорок рублей. Приехал домой - жены нет. Мыйыксу не стал даже чаевать, положил сорок рублей в маленький ящичек, что стоял на почетном месте, и поехал к своим косякам, которые паслись в Йыланду. Вернулся он оттуда дня через два. Открыл крышку ящичка - денег не оказалось.
- Слушай, жена, тут деньги были, не брала?
- Какие деньги? Откуда?
- Да сюда я ложил. Сорок рублей. Выручил от продажи соловка-скакуна. Тебя не было дома, уехал.
- Может, ты их не туда положил?
- Нет, говорю же, нет. Я ещё не выжил из ума.
Но все же они переворошили всю избу. Деньги не нашлись.
Кто-нибудь приезжал?
- Приезжал Мыкаш с женой. Говорил, что едут в гости к сестре в Бешпельтир. Остатки мяса им согрела. Чаю налила. Из избы не выходила.
Ну, разве на них можно подумать. Наши внуки могут выпросить.
- Э-э, да Табынар приезжал. Говорил, что едет ставить капканы на барсука. Мясо мыкаши все съели. Как же наливать пустой бульон, да еще холодный. Выбежала на улицу, принесла три полешка… Накормила его. Талкану с маслом положила ему в пиалу.
- Ну, тогда он, браток наш, взял. Придется ехать за ним. А то ведь в карты проиграет. - И Мыйыксу отправился в урочище Талду, где жил Табынар.
- Табынара не видели, детки?
- Да вон в юрте матери Талтара в карты играет. Кепеш с ним да Кукпаш.
Подъехал к юрте матери Талтара.
- Табынар тут?
- Немножко в карты поиграл. Только что уехал домой.
Дотрусил до дома Табынара.
- Деньги брал, браток?
- О, господи, брал, брал. Я и не думал, что в вашем кошельке столько много денег. Думал - всего рубль, два. Кала-кала-калак, не истратил я, все целы. Спрятал я их в юрте матери Талтара. Извиняйте, не думал, что столько.
- Ну, ничего, браток. Деньги привезешь ко мне. Рубля три можешь и проиграть. Не то потеряно, не то истлело - от сорока косяков лошадей осталось всего четыре. Вот так-то, браток. - И Мыйыксу зарысил домой. А тем временем Кепеш и Кукпаш продолжали играть в карты в юрте матери Талтара.
- Где у меня нож? Только что в ножнах был, - вскрикнул Кукпаш, беря из тепши плечевую кость бычка.
- Как бы его у тебя не стянул этот чертенок Табынар. Хороший у тебя нож. Видимо, захотелось ему вместо денег на банк его оставить.
- Постой, да я же, кажется, видел, он что-то совал сюда.
Приподняли они кору, которой накрыта юрта, а там кошелек. Открыли - деньги! Сорок рублей! Столько денег никто из них не то что держать в руках - и не видел.
Тут как раз подошел Табынар. Приподнял кору.
- Где деньги?! - крикнул он. Волосы на голове поднялись дыбом.
- Какие деньги?
- Что он мелет-то?
- Отдайте деньги! И-их, зарежу! - и Табынар вытащил нож.
- И-и, еще стращать. На тебе!
Началась драка.
Под руки Кукпаша попался пест, которым толкут талкан, и он им разбил голову Табынара. Аж мозги брызнули.
Вот тебе на. Теперь что делать? Как быть? Подождали, пока не стемнело, запрягли лошадь в сани и повезли в пещеру - схоронить, спрятать.
Схоронили Табынара, вернулись, и тут в темноте на руки Кукпаша подвернулась шуба, брошенная на прясло. Принес он ее в юрту на свет - шуба Табынара. Подол шубы из козьей шкуры. Как же ее не увидели до этого!
Кепеш положил шубу в сани, опять пересек долину, притащил шубу в пещеру. Навстречу с шумом вылетела стая голубей. Испугался Кепеш, отскочил в сторону и; упал, запутавшись о конец своего же развязавшегося кушака. Ему показалось, что кто-то поставил подножку. Стало еще страшнее. Перед глазами увидел разбитую голову Табынара.
- Ма-ма-а! - закричал Кепеш.
- Ма-ма-а! - гулко и многократно ответила темная пещера.
Кепеш чуть не сошел с ума. Бросил он шубу вперед и выбежал из пещеры.
- Спрятал шубу? Хорошо спрятал? - спросил у него Кукпаш, когда он приехал чуть живой.
- Да… Кажется…
Вот из-за этой шубы вышло все это. Теперь они оба в руках Йугуша. Захочет, сейчас он их съест, а если сыт - завтра.
"Да, не так-то уж плохи дела", - все еще думает, лежит Йугуш. - Настало время использовать их преступления. Недолго расхаживать Байюреку по селу с поднятой головой. И Чынчы - дружку Байюрека, щенку, тоже недолго лаять. Поякшался с Байюреком, а давно ли без штанов бегал. Скоро и в коммунисты полезет.
А вообще-то такого парня преданного иметь хорошо… Бескорыстный. А то много ли сделаешь с таким, как Сарбан. Еле-еле душа в теле… Тоже как собака, только слишком добрая - покажешь кусочек мяса, побежит куда захочешь, пока не прикрикнешь: "Цыть!"
Яна
Еще один человек, который не мог уснуть в ту ночь, будто в глаз ему попала колючка: Яна - жена Йугуша. "Йугуш ни за что хочет съесть Байюрека. Что сейчас делать? Как быть?" - сколько раз перевертывалась она с боку на бок. Иногда ее подмывало схватить нож и зарезать Йугуша. Странный человек он: когда спит, глаза у него открытые. Сколько раз пугалась она тех белых, сверкающих в темноте глаз. "Нет, нет, все же надо сказать. Сказать надо об этом Байюреку, - сколько раз шептала она. - Сколько еще можно выносить все это?.." Теперь, когда Яна стала грамотной, наслышалась разговоров "больших людей", которые приходили сюда, и стала понимать что к чему. Оказывается, она подобна собачке, которая караулит юрту Йугуша. "Я колода для тебя, полная дармового меду. Бесплатно ешь, бесплатно пьешь. Без меня никуда не денешься. Это я тебя одеваю, я тебя кормлю", - каждый день утро-вечер твердит ей Йугуш. Разве легко так жить? Да хотя бы легко вот это - сидеть и молчать, слушая разговор о Байюреке?
Яна выдали замуж очень рано.
Прожила она с мужем всего три года. Был он из рода сеока иркит, звали его Йурашкыном, и однажды он пошел на охоту в шапке из лисьих лапок, а друг его принял среди кустов за козла-элика и застрелил. Свекрови так не хотелось выпускать Яна из своей семьи, только не с кем ей было посадить Яна вместе. Старший сын ее и так имел двух жен и двенадцать детей, а младшему было всего восемь лет. Но все же свекровка попробовала - посадила Яна с восьмилетним. Яна одно лето поиграла с ним, починяла ему одежду, обувь, вытирала ему сопли. Мальчик, как и раньше, Называл ее Йене - женой старшего брата. Но потом все же узнал, что она приходится ему женою. Тут он стал убегать от нее и кричать: "Я не женат, не женат. Я не муж тебе!" И в конце концов свекровка, не найдя другого выхода, посадила Яна на белую лошадь, на другую навьючила имущество, которое Яна привезла с собой - приданое ее, - и привела ее к родительской юрте. "Что поделаешь, родственники дорогие, - обратилась она к родителям Яна. - Огонь, разведенный нами, погас, семья, созданная нами, распалась, и нет у нас другого очага, чтобы посадить ваше дитя. Видимо, придется вам взять её обратно. Пусть живет она у вас, пока наш восьмилетний сын не станет мужчиной". - "Ну что ж, - что еще больше ей скажет отец Яна, - колени ваши уставали, сидя предо мной, когда сватали, и лошади ваши утомлялись, проделав этот путь", - и вернул ей шаалта-калым: две плитки кирпичного чаю, синий шелк на верх шубы, корову и пять баранов. Свекровь оставила у коновязи белую лошадь. "Это за пот вашей дочери у нашего очага", - сказала она и отправилась домой.
После этого она выходила за парня Керима, который жил в другой долине. Прожила она с ним десять лет. Так хорошо они жили: никогда не ссорились, даже громкое слово не сказали друг другу. И добро у них стало множиться, и скот дорос до четырех коров, трех лошадей, до двадцати - тридцати овец. Только не хватало им одного - ребенка. Как ни желала она ребенка, как ни ждала, у кого ни просила совета! Даже ездила за Катунь к знаменитому каму - шаману. Но всевышний так и не дал радости - дитя. Жили они вот так, и в последние годы скот у них уменьшился до одной коровы и лошади. Все это потому, что Керим вступил в комсомол и знал только одно, что скакал между юртами агитировать за новую жизнь. "Ничего, Яна, - говорил он, - скоро совсем другая жизнь начнется. Тогда все будет. Ты знаешь, Яна, какая начнется жизнь!" А перед началом раскулачивания его отправили в город учиться на год. Ждала его Яна, и перед самым концом учебы дошел до нее слушок: "Керим в городе нашел другую, и у той, говорят, руки-ноги тяжелы, что ли…" Как услышала это Яна, тут же собрала все свое, навьючила на лошадь и вернулась домой. Не рассердилась она и не загоревала нисколько, только подумала: "Что поделаешь, это даже хорошо, что единственный сын человека наконец-то нашел другую, которая может рожать. Видимо, воля всевышнего такова - не дать прерваться роду Керима". Керим с учебы привез ту, и она вскоре родила сына. По этому случаю Керим зарезал барана, сделал койу-коче. Яна ездила туда, отвезла пеленки из ягнячьих шкур.
Керим там сейчас председатель. Заболела как-то раз Яна, приходил проведать. А по матери Керима она скучает до сих пор: хорошая старушка, открытая, веселая, а чай у ней всегда и горяч, и для всякого.
Теперь Яна живет с Йугушем, который лет на двадцать пять старше ее. Первая жена Йугуша умерла, от нее он имел троих детей, теперь они взрослые, - сами отцы, сами матери.