2
- Ты почему вырубился - почему смолк, дед? Ты же влюбленный... Не расспрашиваешь, не интересуешься женщиной. Нехорошо. Некрасиво!.. А ты давно трахался? Скажи честно. Давно ли? Сколько лет назад? Я же должна знать. - И засмеялась. - Или ты уже не помнишь?
- Я помню.
- А хотел бы ты быть... м-м... сутенером, дед?
Я тоже засмеялся:
- Конечно.
- Трахался бы вволю. С любой и разной... И денег бы внавал, а?
- Деньги бы не помешали.
Ей нравился такой треп. (Эти их, девичьи, манеры!)
- Молодец, дед... Я ведь только любопытствую. Люблю поспрашивать...
Ей бы не спрашивать, а рулить. Дорога вся в колдобинах, в ямах - мы прыгали и скакали... А Даша, знай, наращивала скорость.
- Что там? - Я напрягся.
- Не бойсь, не бойсь!
Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол. Как слон... И сразу под колесами два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.
- Держись, дед - если сел!
- Мать твою!
Она засмеялась:
- А тебя дрючили в зад?
Я даже крякнул:
- Бог миловал.
Она еще заливистее. Ну смех разбирает:
- Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?
- Нет.
- Везучий ты.
Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)
- Значит, ничего занятного с тобой не было - а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?
- Как угодно.
- Ты, дед, конечно, мудак... Почему?.. Да это же видно сразу. Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?
Просто болтает. Я особо и не слушал. Я стар. Это для нее всякие словечки горячи, еще обжигают .
- Объясни почему?.. И с вином тебя любят, и с цветами. И даже (что реже!) с заботливым умным словом. И нежничают... И подарки... А на самом деле они к твоему заду подбираются... Чаще всего - к заду.
- Ты уверена?
- Конечно.
- Гомики?
- Брось, дед. Не прикидывайся... Это всё здоровые и крепкие ребята. Спортивные! Красивые даже... А я так думаю, дед, что им все эти дела - как вершина горы. Самоутвердиться за твой счет. Только бы на гору влезть - для отметки. Отметиться!.. Ты понимаешь, о чем речь?
- Не. Я отсталый.
- Ну да, я слышала: у тебя всё только лунная ночь... Луна, луна!..
При этом Даша все прибавляла по колдобам. Тряска меня доставала куда больше, чем ее треп. Желудок взмывал вверх. И урчал... Я тихо молил - скорей бы шоссе.
- А зачем в постели луна, дед?
Я не ответил. Она засмеялась:
- Де-еед! Зачем?.. Зачем луна, спрашиваю.
- С луной легче.
- Почему?
- Не знаю... Я отсталый. Я, Даша, дремучий. Я где-то на уровне дедушки Фрейда.
- Это как?
Она чуть тормознула. И переспросила:
- При чем здесь Фрейд?
- Ну-у, это... Это - чтоб лунный свет... Чтобы постель. И чтобы все красиво. - Я вдруг засмеялся. - Это чтобы в постели ты не показалась мне моей дочкой.
- Дочкой?
- Ну да.
- Только и всего!.. Фи! Над твоим Фрейдом скоро будут смеяться.
- Почему?
- Груб... В новом веке над ним будут потешаться. Как мы потешаемся, когда лечат кровопусканием.
Какие мы умные!..
- Держись крепче, дед.
Конечно, я мог ощетиниться. Так запросто, меня мудаком... Болтунья! Но с другой стороны...
- Держись крепче, я сказала!
Но с другой стороны, кем я вижусь ей после той лунной ночной атаки?
- Как теперь, дед, дорога - нормалёк?
С таким трудом мы (мое поколение) пробились в свободу языка. С таким скрежетом!.. С таким запозданием... А ей - нормалёк . А ей - всё задаром... да она же наследует нам! - вдруг дошло до меня.
Но на колдобах ей было бы лучше не газовать.
- Ах, ах. Значит, и в зад не дрючили... Как же так?.. Жизнь уже прожил!.. Не обижайся, дед. Я всех спрашиваю.
- Бывает.
- Что "бывает"?
- Бывает, что женщина всех об этом начинает спрашивать.
До нее дошло.
- Что ты имеешь в виду, дед?
- Да ладно... Женщинам это прощается.
Мелкая месть. Но так получилось.
Я думал, она взорвется. Думал, рассвирепеет. А она обиделась:
- Дед... Я ведь не сказала, что меня дрючат.
- Да ладно.
Она отчеканила:
- Я. НЕ. ПРО. СЕ-БЯ!
- Ладно, ладно.
- Дед! Ты мудак. Я же про... Я про современную женщину... Вчера только в газете читала. "Московский комсомолец"! Всерьез обсуждают... Умные люди спорят!
- Я же сказал: женщинам прощается.
Только теперь она озлилась:
- Дед, а ты мудачок ядовитый.
- Ну что ты.
- А не боишься, что я тебя выгоню на хер из машины?
В каких-то ста метрах от шоссе опять заминка - объезд из-за ремонта. Резко рванув руль влево (меня опять бросило), Даша рассказывает анекдот о Чапаеве - о том, как знаменитый Василий Иваныч написал наконец свои мемуары. Воспоминания о войне. Первая фраза далась рубаке с трудом: "Я вскочил на коня, пришпорил и отправился в штаб дивизии, не зная зачем..."
Я помнил анекдот, но смолчал. Иногда интересно услышать вдруг вырвавшийся собственный смех рассказчика.
- Книга, дед, триста страниц. Представляешь! Триста!.. А последняя фраза в этой его книге такая: "И вот я приехал в штаб дивизии".
- И всё?
- И всё.
- А о чем же книга?
- А там на каждой странице - всюду - повторяется в каждой строчке одно и то же коротенькое слово: "Цок-цок. Цок-цок. Цок-цок..."
Я дождался - Даша выдала сама себе счастливый смешок.
Я спросил:
- И все триста страниц "цок-цок..."?
- Все триста.
- Понятно.
- Мог бы и засмеяться, дед.
Мог бы. Но рябило в глазах... Пятна мелькающей земли!.. Когда в мчащейся машине вдруг (ни с того ни с сего) вспомнишь о самом себе, то даже не сразу понимаешь, кто ты?.. где ты? почему ты здесь?.. В этом освобождении от "я", должно быть, и припрятано нехитрое счастье движущегося человека. Знай мчи вперед!
Я ведь тоже мчал - ехал в штаб дивизии, не зная зачем . Цок-цок. Как я оказался в машине?.. Цок-цок... Поначалу, когда у них на даче сестра Алена небрежно спросила о "старом филине", я смалодушничал. Я смолчал. Я же - в гостях. Гость! Пил чай с жасмином!
Откуда этот старый филин? - а я смолчал. Я блестяще смолчал. Ни словца. Но затем бочком-бочком я с их богатенькой дачи отвалил. Ушел. (Не снес обиды.) Вышел, выбрался поскорей за их красивую калитку. На пропыленной дороге... И с кислой мордой обходил сзади... Огибал скучавшую машину этой Алены. (Хотелось пнуть.)
Уже было зашагал в направлении моего Осьмушника, затхлого огрызка дачи - домой, домой! (Долго не сержусь. Себе дороже.) Погостевал, и хватит. И пыль знакомо плеснула. Пыль ухода! Это я ботинком в сердцах причерпнул летней дорожной пудры. Как вдруг... из калитки вслед за мной... вышла Даша.
- Де-ед! - окликнула.
Нет, не пулей выскочила на дорогу, а вышла - спокойно, элегантно. В руках сумочка. Села в машину и позвала меня:
- Едем, Петр Петрович!
И первое, что я остро почувствовал, - я ей нужен. По голосу. Хотя ни намека. Мужчина в дороге всегда в помощь. Я сел рядом, и Даша свою сумочку бросила (сразу) мне на колени. А в другой руке (не мог не заметить) - в кулачке зажаты сестрины ключи от машины и ее же права.
А что же Аленушка?.. У нас в поселке, известно, волосы промываются отлично: мягкая вода! Водица, бормотал я себе под нос. Сестрица промоет голову водицей.
Но на всякий случай я поинтересовался - а мужчине в будущем за помощь что-то перепадет?
- Э нет. Я не торгуюсь.
Остановила машину, проехав едва ли десять метров. Перегнулась через руль и толкнула мою дверцу:
- Хочешь - выходи.
Я не хотел.
- То-то, дед. А то сразу про награду. - И Даша нажала на газ.
Даша прибавляла газу, где только могла - и где не могла тоже! Я вдруг пару раз блеванул. Прямо в открытое окно... Мы уже давно не ехали - мы летели. Цок-цок.
- Каждый отцов помощник - каждый, заметь! - получал, пользуясь его связями, поле действия и перспективу. Молодые таланты... Отец ставил на молодежь. Молодой талант получал машину "нисан"... Обязательно светлую... Получал куш. Куш денег для вложения куда-то конкретно и, обзаведясь блядями, вдруг затихал... Нет его!
- Зачем?
- Затихал, замирал... И ждал некоего общего потрясения. Пейзаж после битвы... На потрясение куш тотчас списывался. Смута... Все вдруг как в тумане. Денег нет, бляди разбежались, и где светлый "нисан", неизвестно. И каждый - каждый, заметь! - тотчас отращивал бороду.
- Хотел быть мрачным?
- Хотел быть неузнаваемым.
- А твой отец - был и есть человек хороший. - Это я поддакнул, понятно, с иронией. Проблевавшись, я повеселел... Даша захлебывалась рассказом, но я-то, я слышал и переслышал такого. О плохих-скверных-мерзких-вороватых помощниках. И о хороших, честных, милых, но чудаковатых начальниках.
- Ты, Петр Петрович, не врубился... Отец даже не знал, что скоты пользуются его именем. Приторговывают именем... Грозят именем... Шантажируют...
Мы уже выскочили на лихое шоссе - в Москву, в Москву!
- Молодые, дед, живут в наш торопливый век как получится. Ждут... Ждут и ждут. Один что-то случайно примыслит - остальные набегают ратью и хап, хап, хап!.. И опять тесным кружком сидят и ждут.
- Ждать - талант.