* * *
Вера быстро набрала номер, как бы вонзая ноготь в ту или иную телефонную цифру, и - на этот раз попадание. Вера представилась. И они сговорились, что журналист посетит Мастерскую Старохатова на той неделе. Сначала журналист отбояривался.
- …Не знаю и не представляю, о чем вашим ребятам рассказывать. Ей-богу, не знаю.
Но Вера умела взять за рога:
- У вас ведь готовится книга очерков о хлебе.
- Откуда вы знаете?
- Я читала отрывки в прессе.
- Ну и как?
- По-моему, интересно.
Журналист наживку съел, но теперь он жаловался, что его не всякий поймет. Он чертыхался в адрес молодых киношников, которые в глаза не видели жатвы и думают, что хлеб - это то, что вместе с селедкой суют в рот после очередной стопки. Потом он стал жаловаться на усталость. Потом просто вздыхал. Потом спрашивал, а какие его книги известны ребятам. Потом никак не мог выбрать день и час. А на последней прямой стал долго и нудно извиняться, объясняя, что каждая творческая личность - это комок нервов.
- Особенно для меня, - добавила Вера, когда уже положила трубку.
- Что?
- Ничего… Он сказал мне, что каждая творческая личность - это комок нервов.
Она сидела побледневшая от затяжного и откровенно напряженного разговора. Очень медленно массировала пальцами виски. Потом взяла сигарету. Выкурила.
И опять набрала номер.
- А теперь кому? - спросил я.
- Никому. - Она улыбнулась. - У мужа есть друг, хочу, чтоб он приехал в воскресенье. Нам нужны мужские руки. - Она засмеялась. - Мозолистые.
- А что делать?
- Всякое. Так называемая работа на дачном участке… Пусть приедет и поможет мужу.
- Мог бы и я помочь, - сказал я обидчиво. Сказал с той самой обидой в голосе, которая бог знает откуда появляется в тебе, если дело заведомо идет стороной и тебя в это дело не позовут и никак не заставят.
А Вера неожиданно просто ответила. Она глядела куда-то в окно:
- Вот и помоги.
Я встал, потому что надо ж было когда-то уходить. Прощения я попросил, был предельно вежлив и общителен и даже пообещал помочь с огородом, то бишь с дачным участком. А в сумме провел здесь более двух часов времени - вполне достаточно, чтобы замолить грех, если ты всего лишь один-единственный раз хамски поговорил с женщиной по телефону. Да и то ведь не от хамства, не в злобе, а лишь потому, что забыл, сколько пива может вместить твой желудок в один заход.
Я встал. Что-то еще меня удерживало.
- Вера, - сказал я.
- Да.
А сказать было нечего.
Многочисленные шаги в коридоре - появился Старохатов в окружении друзей. Он улыбался. Над его головой было что-то вроде нимба святых - светлый и горделивый нимб шестидесятилетия. Трое величественных стариков, вошедшие с ним вместе, еще заметнее, чем он, излучали сединами этот серебристый и белый свет. Все были несколько возбуждены. Пришли позвонить. Или просто посидеть в креслах.
- Вера Сергеевна, дайте нам ключи, голубушка, - попросил Старохатов.
Вера дала ключи от кабинета, он взял.
И сверкнул глазами, приглашая:
- Входите, разбойники!
Величественные старцы двинулись за ним. А я вновь подумал, что все эти "разбойники", "марпупки", "старые редиски" и "поросята" - это у Старохатова в крови, это натура. Он размашист. Он быстр на прозвища. В ту секунду, когда рождается прозвище, он не щадит. И себя не щадит тоже, он широк. Вот только жаль, что он обобрал Колю, не надо бы ему этого делать.
Они громко разговаривали там, в кабинете. А я уже уходил. Я спускался по лестнице.
Вера вышла следом, чтоб проститься. Махнула сверху рукой:
- Пока, Игорь.
- Пока.
Оба подумали, что теперь (как уже было однажды) опять разбежимся друг от друга на много лет. И что едва ли нас еще раз сведет случай.
Я спускался по лестнице и уже наперед слышал, как я прихожу домой и объявляю моей Анне: "Все кончено. Быки упирались, но их растащили по загонам". - "Что кончено? - спрашивает Аня. - Какие быки?" - и я объясняю ей, что Старохатов не так плох, как казался, и что Вера смирилась, уходит в школу: отныне она не будет идти рука об руку со стареющим Старохатовым по трудной дороге кино.
* * *
Но разговор с Аней был впереди, а пока еще я спускался по лестнице. И мне предстояла встреча.
Я спустился вниз, в буфет, чтобы посидеть минуту в одиночестве и глотнуть кофе - поставить точку перед тем, как ринуться в шум и толчею метро. Была и та мысль, что, возможно, я вообще в этот старый дом никогда больше не попаду. В холле (я пересек его пустоту) не было ни души. Величественные старцы разбрелись кто куда, - бо€льшая их часть засела в зале, чтобы повторно смотреть фильм о своей молодости. Почти нетронутый стоял их стол. И возвышались три громадных оранжевых холма - апельсины.
Я спустился в буфет и взял, что хотел, - чашечку кофе. А этот человек со своей чашечкой уже сидел. Поодаль за столиком.
И вот - такая отчетливая врезка в памяти - этот человек встает и, держа свою чашечку на весу и заранее улыбаясь (дескать, не будет ли навязчиво?), не спеша переходит за мой столик.
- Можно?
- Конечно.
Он еще раз улыбнулся. И спросил:
- Скажите, вы специально пришли сюда сегодня?.. Или случайно?
- Случайно.
- На самом деле случайно?
- На самом деле.
- А-а-а, - протянул он, в голосе послышалось разочарование.
Возникла пауза. Или, лучше сказать, пауза несоответствия. Его улыбка и его разговорчивость исчезли - было ясно, что он не нашел за моим столиком, что искал. И потому смолк. А я тоже молчал и даже не знал, что бы ему такое сказать, чтобы впопад. Некоторое время мы оба только о том и думали, что лучше б ему ко мне не пересаживаться.
- Н-да, - высказался наконец он.
Я даже не попытался поддержать эту глубокую мысль - глотал понемногу кофе, вот и все.
Потом он все же спросил:
- Вы Старохатова Павла Леонидовича знаете?
- Знаю.
- Каким образом?
- Я его бывший слушатель.
- Учились в Мастерской?
- Да.
И тут он улыбнулся. Он просиял. Он покрылся краской. Он нашел, что искал.
- А почему же вы говорите, что пришли сюда случайно?
- Я пришел случайно.
Он хитро улыбнулся и плюс подмигнул:
- Бросьте! Вы пришли специально - вы пришли на его юбилей!
- Вовсе нет.
- Не верю. - Он смеялся, по-доброму смеялся.
Потом он набрал побольше воздуху в легкие, потому что только так он и мог эти слова сказать:
- А вот я пришел не случайно. Я пришел на его юбилей. Я пришел за него порадоваться. И ничуть этого не стесняюсь.
Уже можно было предвидеть, что вот-вот и начнется некое затяжное повествование. Если уходить, то немедленно. Но я упустил свою секунду. Он уже заговорил:
- Вообще-то я скромный и тихий инженер в скромном и тихом КБ. Черчу помаленьку. В этом и вся наша работа. Мы обыкновенные проектировщики….
Начало было как начало. Пока вдруг не выполз на свет весь этот печальный рассказ - с тремя смертями в прологе. Рассказ Тихого Инженера, как я окрестил позже. Несчастье случилось в его жизни десять лет назад. Умерла жена. Умер годовалый ребенок. Умерла мать. Они не отравились грибами. Просто оно так совпало - одно к одному, не без помощи гриппа, который в ту весну разгулялся и у которого был даже свой международный индекс. Три смерти.
Инженер очень любил мать. Очень любил ребенка. Но особенно, как это бывает с тихими инженерами, он любил жену. И день за днем убивался в опустевшей квартире. Ходил взад-вперед. И однажды, когда ему стало невмоготу ходить взад-вперед, он сел за стол и написал о своем горе. О жене. Только о ней. (Трагическая история превращалась постепенно в историю романтическую.) Инженер был потрясен ее смертью. Он хотел, чтобы его любовь к жене увековечилась. Чтобы жена и любовь к ней остались, как остается все лучшее. Чтобы об этом знали и через сто, например, лет. И через триста. Короче: конкурент Петрарки страстно захотел опубликоваться.
- …Я, видимо, был тогда больной.
- Понятно, - кивнул я.
- Я был как больной. Как помешавшийся… Сейчас бы мне и в голову не пришло ни сочинять, ни публиковаться.
- Что же это было? Стихи? Рассказ? Повесть?
- Повесть. - Он виновато улыбнулся: дескать, вы уж мне поверьте, сел и написал повесть.
Я верил; почему не верить? Но одновременно меня не покидало ощущение, что эту интонацию я уже где-то слышал.
- Понятно, - кивал я. - Понятно.
- А дальше…
Тут я его перебил. Не без игры и не без некоторой рисовки я подхватил рассказ сам:
- А дальше было так - публиковать вас никто не хотел. Ваша повесть кочевала из одного журнала в другой. В конце концов попала на киностудию. Но на киностудии ставить фильм по вашим трогательным воспоминаниям тоже никто не хотел - так?
- Так.
- И тут на вас случайно наткнулся Граф. Именно Граф, оценив вашу повесть, помог вам в трудную минуту…
- Граф?
- Старохатов. Это его прозвище.
- Так и было. Но… Но откуда…
Он был удивлен - откуда я знаю: он решил, что вся штука в профессии.
И засмеялся:
- С вами, сценаристами, невозможно разговаривать. Вам рассказываешь начало, а вы уже знаете конец.
- Конец я как раз не знаю. Когда фильм вышел на экран, взял с вас Старохатов половину денег или не взял?
- Не понимаю.
- Видите ли, Старохатов человек с большими причудами. С некоторыми он поступает довольно круто. А некоторым помогает просто так. От души.
Инженер пожал плечами: