- Что вам надо? - спросил Виленкин озадаченно.
Мужчина подтолкнул его. Вместе они осмотрели все комнаты. Незнакомец заглянул даже в печку. В руках у него не было никакого оружия. Но Виленкин уже почувствовал, что главное его оружие - кулаки. Завершив обследование, человек обернулся к нему и, внимательно его оглядев, заметил, что это он должен спрашивать, - а ты отвечай. Виленкину ни с того ни с сего выпала роль преступника. Человек вел себя как завзятый следователь или судья. В голове у Виленкина пронеслись самые невероятные предположения... Но вскоре все встало на свои места. Судья и следователь оказался Василием Логиновичем, отцом Гарика. И прибыл он сюда вовсе не для того, чтобы разбирать дело Виленкина. У него было свое дело.
- Что ж ты так сидишь в холодной нетопленой хате, - сказал Василий Логинович. Он лишь отдаленно напоминал Гарика. Точнее наоборот: Гарик - его. Василий Логинович был в два раза шире. Ниже, наверное, на голову. Его голос был тоже много гуще. Это был какой-то слиток стародавней породы.
Виленкин сказал, что собирался уже отъезжать, ему надо было пересидеть здесь кое-какие события.
- Ты без часов? - спросил Василий Логинович.
- Да, - соврал Виленкин. - То есть нет. Остановились.
Василий Логинович кивнул.
- Автобус скоро обратно пойдет, уже не успеешь.
- Да?
- Так что давай обживаться... А печку, я смотрю, ты все ж таки хотел протопить?
- Это Гарик, то есть Егор.
- Ничего, мы его тоже так зовем... Заботливый. А что с рукой?
- Порезался.
- Ну вот, дрова уже есть, - сказал Василий Логинович.
Он тяжело ступал по широким половицам, и они слегка как будто прогибались... Нет, казалось, - крепкие и хорошо подогнанные, они даже не поскрипывали, прочно, мертво лежали. Он заглянул в ведра и сказал, что они пусты; он бы сам сходил, но нога, мениск вырезан. Василий Логинович вдруг улыбнулся. Улыбка у него была неожиданно легкая. Он смотрел на руку в бинтах. Виленкин на нее тоже взглянул.
- Инвалидная команда. Но одно ведро ты донесешь? Или тебе помочь?
Виленкин взял ведро и вышел в сад. Солнце село где-то за долиной, на фоне заката курились черными змейками дымки (потом узнал, что это городская свалка). Всюду клочьями лежал снег. Как неожиданно все оборвалось. Весь аккорд обрушился каскадом.
И этот человек был слишком деловит. Он распоряжается им, как будто они давно знакомы. Принесу воды и пойду, решил Виленкин. Торчать здесь после всего, что он прочувствовал, в этом склепе, с чужим отцом, - нет уж, увольте. И Гарик его не предупредил. Да и отца мог бы оповестить. Кстати, почему он не привез его на автомобиле?
Виленкин вышел за ограду. Не оставить ли здесь ведро - да и пойти, на кружном шоссе немного машин, тем более вечером, ну что ж, в конце концов до города можно и пешком добраться.
Все же он свернул направо, а не налево, к городу. Почему-то этому человеку хотелось принести воды. Или - в чем дело?
Так или иначе, но Виленкин дошагал до колонки. Из-за ограды бедноватого дома напротив на него хрипло лаял приземистый бело-пегий пес. Он повесил ведро на рычажок, левой рукой надавил, хлынула вода.
Когда он вернулся, в печке уже горели дрова. Попахивало дымом. Василий Логинович снимал ставни.
- И ты сутки просидел со ставнями? - спросил он, оглянувшись.
- Туго забиты бруски в скобы.
- Взял бы молоток. Эту конструкцию придумал младший. С осени здесь бродить начинают...
- Воду я принес...
- Ага.
- ... и, пожалуй, пойду.
- Подожди, - сказал из дальней комнаты Василий Логинович.
Сняв последний щит, он вышел и спросил, куда Виленкин собирается идти. Тот ответил, что на кружное шоссе. Но разве он не хотел здесь побыть? Пожить? Нет. Как "нет", если там стоит полная сумка. Сумка?.. а, да, ну, в общем, да, хотел... кстати, сумки у вас надо подвешивать.
- Это еще зачем? - спросил Василий Логинович.
- От крыс.
Василий Логинович уставился на Виленкина.
- Я видел крысу, - сказал Виленкин.
- Где? - спросил Василий Логинович с насмешливым и недоверчивым видом.
Виленкин сказал, что прямо здесь, в доме. Василий Логинович не мог поверить. Приехав с Севера, он повел с крысами настоящую войну.
- Этого не может быть. Тут всюду по углам битое стекло, под плинтусом железо.
Василий Логинович смотрел на Виленкина, как на ребенка, которому поблазнилось. "А он подозрителен", - подумал Виленкин. Он досадливо поморщился и повторил, что видел крысу собственными глазами. Василий Логинович вдруг согласился. Да, впрочем, возможно. Он давненько сюда не наведывался. И у его сынов крыса могла и проскочить. Особенно у среднего, у Гарика.
- Ну вот что, - сказал он, - места нам хватит. Садись-ка к печке, подбрасывай дровишек. А я схожу к Няньке.
Удивительным казалось, что няньки бывают не только у поэтов и барчуков, но и у таких, вовсе не лирических мужиков. Слышно было, как Василий Логинович тяжело идет в сенях, ступает на крыльцо. Виленкин прошел к печке, постоял. Здесь дрова ощутимо излучали тепло.
Огонь нежно вгрызался в кору и древесные ткани, он был прозрачен, призрачен, но плотное дерево пропускало его вглубь, расступалось, чернея, потрескивая, вздыхая. Это было похоже на какое-то наваждение. Пламя иногда вдруг всплескивалось, закипало желтизной. В огне было что-то, как ни крути, метафизическое. И на ум приходила, пожалуй, "Поэма экстаза", полет трубящей упоительно солнечной птицы скрябушки и завораживающий "демонический" напев скрипок - утонченно-варварская музыка, изящное язычество: язычество гостиных.
Поднимаясь на крыльцо, Василий Логинович посмотрел в окно. - Виленкин, услышав скрип, обернулся. Одновременно они увидели друг друга, Виленкин - отца Гарика в светлой куртке, серой "тирольской" шляпе, Василий Логинович - товарища сына, простоволосого, в расстегнутом черном пальто.
Значит, остался, подумал Василий Логинович.
Значит, останусь, решил окончательно Виленкин.
- Как поживает няня?
- О-о, уже потеплее, - сказал Василий Логинович. - Нянька? Ничего. Еще крепкая. Нас с тобой переживет.
Виленкин посмотрел на него. Василий Логинович снял куртку.
- Пожалуй, тепло?
- У печки да.
- Я люблю прохладу, - сказал Василий Логинович, приглаживая волосы.
Вчера я ее тоже любил, подумал Виленкин.
- А я нет.
- Мерзляк?
- Зимой хочется куда-нибудь...
- На юга.
- Да, в Италию.
Василий Логинович присвистнул.
- В наше время Ялта была. Я бы, пожалуй, в Германию еще съездил.
Виленкин посмотрел на него.
- Да, - ответил Василий Логинович на его взгляд. - Немцы у нас гостили? Ну и я бы. С ответным визитом. Вежливости. Вот здесь, в этой избе, пятеро солдат жили. Тогда, правда, перегородок не было. Одна большая комната. Сигареты на печке сушили. Вот здесь. Я потихоньку таскал. Раз полез, задел крынку - вдребезги. Молока лужа. Я оцепенел. Замер. И в это самое время, представь себе, открывается вот эта дверь и входит немец. Глядит. У меня сигарета. Но он на меня лишь мельком глянул. Все внимание на лужу. Качает головой. Ай-я-яй, матка, матка! Мол, сейчас мать придет, она даст тебе. И начинает вытирать тряпкой лужу. Я ни жив ни мертв, спрыгнул, собираю черепки.
- И что?
- Успели. Мать ничего не заметила.
- А молоко?
- Ну, пропало вместе с крынкой. Может, те же немцы унесли. Тут уж...
- Странно.
- Хотя они у нас ничего не брали. А за воровство здорово секли. Но я любил всякие рискованные дела. Сигареты эти бегал курить в Ганночкин ров. Лягу под куст, задымлю, - Василий Логинович показал, как он дымил. - Покурю, потом мед ищу. Пчелу выслежу и иду за ней. Она приведет в конце концов к кочке. В кочке улей. Помечу веточкой, сбегаю за водой, в шапке принесу, лью в лаз, потом кочку вскрываю, достаю соты, жую. Негусто, но вкусно.
- Никогда бы не подумал.
- Да, - согласился Василий Логинович, - на первый взгляд, ничего съестного, кочки, трава. А в ней мед. В зарослях терновник, знаешь дикую сливу? Рыба. Прожить можно, надо только приглядеться. Ну и подсуетиться, - Василий Логинович оглянулся на стол. - Хлеб есть у нас?
Виленкин кивнул.
- Хорошо, - сказал Василий Логинович. Он нагнулся и отвернул палас. Под ним оказался погреб. Небольшой погребок. Виленкину пришлось спуститься в него и достать банку с огурцами.
- Набери и картошки себе. Ты здесь останешься, а я завтра уйду.
Виленкин вылез из погребка, смахнул с плеча паутину. Василий Логинович предложил ему снять пальто и нашел меховую безрукавку. Намыл полный чугунок картошки, поставил его в печь.
- Да ты все еще трусишься, - сказал он Виленкину и позвал его на старое место, к печному зеву. - Грейся. А ведь мороза еще нет. Так, прохладно. Еще этот снег начисто стает. Что же ты будешь делать зимой?
- Не знаю, - сказал Виленкин, как будто ему предстояло пережить первую зиму.
Василий Логинович рассказал, что последние двадцать лет провел за Полярным кругом, на реке Усе. И там, конечно, были жестокие морозы; балок - вагончик жилой - заносило, с крыши можно кататься на санках. Отапливались электричеством. И разве сравнишь обогреватели с русской печкой. Как-то из строя вышла станция, и неделю грелись у костров, спали в шкурах, в десяти одеялах, как медведи в берлогах. Казалось бы, в такие морозы без обогревателей не выжить. Но ничего. Один только грузчик приморозил пальцы, да и то по пьянке, - ему мякоть потом срезали.
Виленкин невольно содрогнулся.
- Ничего страшного, - заметил Василий Логинович. - Пальцы почти целы. Человек вообще прочная штуковина.