Номинированная на премию им. Аполлона Григорьева повесть "Покрывало для Аваддона" - веселая фантасмагория, построенная на библейских и каббалистических аллюзиях. В ней рассказывается о похождениях двух одесских дам, которые против своей воли оказались втянуты в мистические события, грозящие обернуться крахом нашего мироздания.
Мария Галина
Покрывало для Аваддона
Она взяла с собой пластиковый мешочек с цементом, мешочек с хорошим, белым песком и пять кирпичей. А вы знаете, сколько весят пять кирпичей? Больших, сахарных, белых… Не каждый нынешний мужик поднимет. Но она справляется.
Остальное - шпатель, лопаточку и тазик, который на самом деле был не тазик, а плоская жестянка с надписью "сельдь североатлантическая пряного посола", должна была прихватить Августа.
Сельдь - самая мягкая рыба. Потому что в ней два мягких знака, ну, вы понимаете.
Сумки оттягивали обе руки, но правую сильнее, и оттого она припадала на симметричную ногу. Даже когда сумок в руках не было, она так и передвигалась - чуть скособоченно.
Ещё предстояло заехать на рынок, в хозяйственный ряд, и купить чёрную краску и растворитель. А шкурку должна была взять Августа. Если разбавлять как следует - хорошо ложится. Особенно там, где ограда сварена из рифлёных железных прутьев - иначе, без растворителя, там и не закрасишь. Только краску изведёшь.
Ещё она засунула в сумку веник. Он торчал оттуда, как букет. А список адресов должна была взять Августа.
Августа вела все записи, ведала географией и бухгалтерией. Потому что она дотошная. И всю тонкую работу, требующую тщания и творческого подхода, тоже делала Августа. Обновляла надписи, например. А она, Ленка, производила первичную обработку. Лопату в руки - и вперёд. …Августа уже ждала у южного входа. Солнце начинало потихоньку припекать, и на затылке у напарницы громоздилась бесформенная панама, отчего скрытое в тени лицо казалось загадочным и измождённым. В руке у неё пламенел реквизитный букет - не веник, самый настоящий букет, который клали на подотчётные надгробья, прежде чем сфотографировать результат работы.
- Ну что же ты, - произнесла она укоризненно.
- Краску искала, - говорит Ленка. - Ты же нитру просила. А там сплошь масло…
Она опустила сумки на землю и перевела дух.
Августа нетерпеливо переступила с ноги на ногу.
- Пойдём, а то придётся носиться по аллеям в самую жару.
- Воду… - говорит Ленка, - водички бы набрать…
- Напротив четырнадцатого участка есть колонка.
- Ладно, - Ленка подгибает колени, подхватывает сумки и с натугой выпрямляется.
- Кто у нас сегодня?
- Гершензон. Четырнадцатый.
- Ну, пошли.
Они бредут по раскалённым аллеям, мимо сторожихи, которая дружески кивает им, увидев знакомые лица.
- Много же у вас родственников, - сочувственно говорит сторожиха.
- Да уж, - соглашается Августа.
Сторожихе они по барабану, она живёт с другого, но рано или поздно вполне можно напороться на конкурентов.
У колонки Ленка останавливается, чтобы набрать воды в пластиковые бутыли и заодно побрызгать себе за шиворот. Над раскалёнными плитами могил, над гранитом лопарская кровь и чёрным лабрадором плывёт марево.
- Ну где он, твой Гершензон Четырнадцатый? - устало спрашивает Ленка. - Долго ещё?
- Это у южной стены, - говорит Августа, вглядываясь в аккуратно вычерченный план, - пятая линия.
- Ох, не люблю я этот участок, - говорит Ленка, - безлюдный он какой-то…
- Зато тихо, - возражает аутичная Августа. - Тихо, спокойно…
- Там пролом, в южной стене. И если через него полезут насильники, никто даже и не почешется…
- Да кто на нас польстится? Ты только посмотри - мы же хуже попрошаек кладбищенских… морды в пыли, одежда в краске… в чёрной… Ты лучше смотри внимательней. Это где-то здесь.
Этот участок особенно заросший и запущенный. Над ним витает кладбищенский дух запустения, материализуясь в сухом бурьяне и расползшемся колючем шиповнике.
- Ага, - говорит Ленка, - вот и он. Гершензон Моисей Самуилович. Девяносто восьмой - восемьдесят восьмой.
- Михаил Семёнович, - уточняет Августа, сверяясь с гроссбухом.
- А даты?
- Даты те. Крепкий был старик. Но меня смущает имя.
- Августа, - говорит Ленка, - обычное дело. Веяние времени. Не он первый.
- Да, но они же ясно написали…
- Они впали в маразм и забыли, как его звали на самом деле. Ты чего хочешь?
Четырнадцатый участок. Пятая линия. Всё путём. Доставай секатор. Будем прорубаться. …Прореженный шиповник постепенно приобретает пристойные очертания. Ветки Ленка сносит на кучку в углу могилы. На руках у неё шерстяные варежки. Августа, присев на корточки, обновляет надпись колонковой кисточкой.
- Ты прочла "Улисса"? - спрашивает она не оборачиваясь.
- Нет ещё, - виновато говорит Ленка.
На самом деле она честно пыталась, но осилила два первых абзаца. Но ей неудобно признаваться в этом перед Августой.
- Это великая вещь, - говорит Августа. - Великая. И великолепно структурирована.
Столько аллюзий…
- Ага, - Ленка нагибается за очередной охапкой. - Я обязательно.
"Улисса" обсудить не получается, но Августа гнёт своё, потому что обстановка располагает к задушевной беседе о высоком:
- Давно хотела тебя спросить, Лена, каббала - это что такое?
- Мистическое учение, - отвечает Ленка.
- Без тебя знаю. Но что оно может? Конкретно?
Ленке очень хочется проявить себя с лучшей стороны, но понятия о мистике у неё весьма смутные.
- Ничего она не может, - говорит она наконец, - она это… дополнительная инструкция по чтению других священных книг, вот в этом роде. Потому что евреи, они, знаешь ли, такие начётчики…
- Чего?
- Ну, она, каббала, вроде инструкции по решению кроссвордов. Скажем, если взять каждую вторую букву каждого второго слова, то получится…
- Ага, - кивает Августа. - Ясно. А что?
- Что - что?
- Что получится-то?
- Может, какие-то действенные пророчества. Полезные советы. Инструкции. Или, скажем, имя Бога.
- А что, разве никто не знает имя Бога? Я думала, Ягве, там, то сё… Эло… хаим…
- Это - не имя, - говорит Ленка, утирая чёрной рукой пот со лба. - Это - заменитель. Описывающее слово.
- Приятно вас слушать, дамы, - говорит сторонний голос.
Ленка подпрыгивает и выглядывает из кустов. Но сгорбленный человечек в кипе отнюдь не тянет на насильника.
- Так редко можно услышать культурную речь, - гнёт своё человечек, - и увидеть людей, которые чтят закон. Вон, дама, как и положено порядочной еврейке, с покрытой головой. - Он кивает на бесформенную панаму Августы: - А вы, - оборачивается он к Ленке, - постыдились бы, дамочка.
Августа открывает и закрывает рот, но человечек уже удаляется странной подпрыгивающей походкой, то ли осуждающе, то ли одобрительно покачивая головой.
- Пся крев! - говорит, наконец, Августа. - Опять… Я что, похожа на еврейку больше, чем ты?
- Я похожа на негритянку, - говорит Ленка. - А ты приличная, аккуратная. Опять же, в панаме. Ладно, давай кончать. А то свет уйдёт. Я кладу букет?
- Валяй. И осторожно. Краску размажешь…
Августа достаёт из сумочки фотоаппарат и делает несколько снимков - сначала крупный план, потом общий. Ленка льёт растворитель на пальцы и тщательно протирает их ветошью, но ногти всё равно остаются чёрными.
- Мне тоже оставь, - говорит Августа, - а то, что студенты подумают?
- Подумают, что ты красила, - отвечает Ленка.
Солнечные лучи незаметно приобрели тоскующий багровый оттенок, и дорожку между участками пересекли лиловые тени. Они идут налегке и даже не разговаривают, потому что нету сил.
- Лена, - говорит Августа, - а если мы вылезем в пролом? Может, так ближе до остановки?
- Нет, - говорит Ленка, деловито оглядывая задворки участка, - там - тупик. И потом…
Она замирает с открытым ртом. Потом убито произносит:
- Там…
- Что - там?
- Плита. Серая. Гершензон. Михаил Семёнович.
- Обычное дело, да? - спрашивает Августа.
- Два! - трясёт головой Ленка. - Два Гершензона. И даты… участок… Ты какую линию записала?
- Пятую. - говорит Августа. - Пятую… или шестую… нет, пятую…
- День работы! По пятьдесят баксов на рыло! Совершенно постороннюю могилу!
- Ладно, - примирительно говорит Августа, - завтра придём. Этот Гершензон не так запущен, как тот.
- Августа, завтра не выйдет. Завтра суббота.
- Ну и что?
- Ты представляешь, что такое суббота на еврейском кладбище? Тут же не будет ни одного живого человека!
- Ну и что?
- А то! Придётся в воскресенье, что поделаешь.
- В воскресенье, - возражает Августа, - у меня пересдача.
- Брось, пожалей своих студентов. Поставь автоматом… И вообще - завтра я на концерт иду. На литературный вечер. Лохвицкая выступает. В дубовом зале.
- Ещё чего, автоматом… А что, Лохвицкая свои стихи читает?
- Нет, чужие.
- Повезло, - комментирует Августа.
- Да как тебе сказать… Она поэта Добролюбова читает. Под белый рояль…
- Ну, тогда не знаю, - теряется Августа.
- Дамы? - раздаётся давешний голос, - прошу прощения… Где здесь четырнадцатый участок?
То ли это тот посетитель, то ли уже другой… не разглядеть в сгущающихся сумерках.
- Направо, - любезно говорит Августа.
- Огромное вам спасибо…